Дичь для товарищей по охоте - Наталия Вико

— Так вот о чем ты давеча говорил! — сочувственно посмотрел на него Савва. — Юношеский романтизм и впрямь штука опасная… Рад, что промахнулся. Люблю я тебя, Алеша, сам знаешь! Ну, пойдем, провожу, коли собрался…

В вестибюле Горький остановился, залюбовавшись на подсвеченный с обратной стороны витраж, с изображением рыцаря в средневековых доспехах с поднятым забралом.

— Хорош? — поглядывая на гостя, довольно спросил Морозов.

— Хоро-ош! — протянул Горький.

— «Сhevalier sans peur et sans reproche», — задумчиво сказал Савва. — «Рыцарь без страха и упрека».

Горький бросил на Морозова задумчивый взгляд и быстро сбежал по ступеням…

В зал ресторана, вызвав оживление гостей, под звуки скрипки и мелодичные гитарные переборы вплыла праздничная группа цыган в цветастых нарядах.

Савва любил слушать пронзительные цыганские песни, в которых на бродячую таборную тоску, как на серебряную нить, нанизывалось взрывное веселье, когда руки и ноги неудержимо начинали двигаться сами по себе в феерическом круговороте танца. Любил цыганских женщин, распахнуто-закрытых, с темными колдовскими глазами, в которых, как на дне колодца, спрятана вселенская тайна жизни и смерти…

— Как икорка, Савва Тимофеевич? — Официант с напомаженными волосами и тоненькими загнутыми вверх усиками смотрел заискивающе.

— Славная, славная сегодня икра! — опустил Морозов серебряную ложку в хрустальную вазочку, в которой в пламени свечей, горящих на столе, поблескивали крошечные бусинки темно-серых икринок.

— Ступай, что стоишь? Надо будет — позову.

— Слушаюсь, Савва Тимофеевич! — Официант подобострастно поклонился и отошел, остановившись у прохода на кухню и продолжая неотрывно наблюдать за важным гостем.

Справа за столиком раздался визгливый женский смех. Дородный мужчина с лоснящимся лицом, обрамленным окладистой рыжей бородой, перегнувшись через заставленный едой и напитками стол к пышной даме в зазывно декольтированном платье, зычным голосом, явно желая привлечь окружающих в свидетели, заявил:

— А я говорю, что знаю его! Говорю тебе, это — Савва Морозов — миллионер, он к нам в Нижний часто наезжает.

Перехватив взгляд Морозова, он слегка привстал, склонил голову и снова рухнул на стул.

«Забавное зрелище — загулявший провинциальный купец в столичном городе, — подумал Савва. — Все — через край, напоказ! Вино, еда, деньги, смех, слезы, женщины. Мол знай нашенских! Будто последний день живут. Хотя, — усмехнулся он, — кто знает, может и впрямь последний».

— Позолоти ручку, барин, погадаю, — вдруг услышал Морозов напевный голос совсем рядом и, повернув голову, увидел молодую цыганку, которая, отделившись от группы соплеменников, стояла рядом с ним, одаривая дерзким, манящим взглядом.

— Взаправду погадать мне хочешь? — переспросил он чуть насмешливо.

— Взаправду хочу, — приблизившись почти вплотную и наклонившись к самому его уху, сказала она.

Савва вдохнул дурманящий восточный аромат ее волос и кожи.

— Гадать мне, красавица, не надо, — он покачал головой и улыбнулся. — Я и так все про себя знаю. Что было, то уж было. А что будет — то мое, до самого донышка. Да и не Божье дело — гадать.

— А я, барин, судьбу твою и не скажу, — распрямилась цыганка и подбоченилась. — Да и никто не скажет. А коли скажет — то и соврать может. Только знай, жизнь — знаков полна. Кто их читать умеет — сам судьбу узнает и от беды сбережется. Дай-ка все ж посмотрю, — взяла она руку Саввы, развернула ладонью к себе, будто открыла одной только ей известную книгу и, едва притрагиваясь, стала водить кончиком пальца по шероховатостям кожи. Вдруг отстранилась, вскинув встревоженные черные глаза.

— Никак увидела что, милая?

Цыганка покачала головой и снова, словно желая удостовериться, уперлась взглядом в ладонь.

— Ну же, красавица, говори, что увидела, — нетерпеливо приказал Савва.

— А скажи, барин, ты о всяком деле, прежде чем начать, думаешь Божье оно или не Божье?

— От каждого дела то, что Богу принадлежит, людям отдаю — слабым да убогим, — уклонился от прямого ответа Морозов. — По закону благочестия.

— А если сильные — слабыми прикинутся — все одно дашь?

— Как же распознать, милая? По одежке? У каждого человека совесть своя и правда своя. Только Бог знает, что истинно есть правда, а что ложь. Мы ж только предполагать можем. А ты меня в беседу не втягивай. Коли сказать ничего не хочешь — ступай, не мешай! Пой лучше, да пляши! — Савва нетерпеливо отнял руку у гадалки, которая на удивление покорно отошла в сторону и направилась к своим.

— Еще что прикажете, Савва Тимофеевич? — вынырнувший будто ниоткуда официант подхватил использованные приборы и смахнул салфеткой несуществующие крошки со стола.

Савва, провожая задумчивым взглядом цыганку, вынул из бумажника банкноту:

— Пойди, любезнейший, попроси для меня спеть ту девушку, которая ко мне подходила.

— Савва Тимофеевич, так здесь сто рублев! — уважительно сказал официант. — Так за такие деньги они всем табором весь вечер для вас петь будут! — поспешил он к цыганам, но по пути был схвачен за рукав бородатым нижегородцем, который сказал ему что-то, поглядывая на Савву.

Немного растерянный официант снова подбежал к Морозову.

— Савва Тимофеевич, не извольте гневаться, но тот господин, — движением головы указал он на бородатого, — изволили дать двести рублев, чтобы цыгане для него пели.

Савва невозмутимо взял в руки приборы и, отрезав кусочек селедочки — сельдь была отменная, просто таяла во рту- положил в рот. Он удовлетворенно кивнул и негромко произнес:

— Триста даю.

Официант, хихикнув, побежал к конкуренту.

— Подумаешь, Морозов! — громко на весь зал воскликнул тот. — Четыреста даю! Для меня пусть поют!

Голоса в зале стали стихать.

— Пятьсот, — спокойно сказал Морозов.

— Ох-ох-ох! — воскликнул бородатый. — Мне петь будут! Я сказал! Тыщу даю! — Выкрикнув это, он икнул, бросил торжествующий взгляд на Морозова, достал из бумажника деньги и, помусолив пальцы, начал отсчитывать ассигнации.

Его спутница, залившись смехом, поднялась из-за стола и, обхватив голову кавалера, смачно поцеловала того в лоснящийся лоб, оставив яркое пятно губной помады. Заметив это, она засмеялась еще громче и попыталась вытереть его лоб салфеткой.

— Брысь! Не тронь! Чистый я! — отмахнулся тот, отодвигая даму в сторону, чтобы не мешала считать. — Только что из бани!

Все замерли, поглядывая на Морозова. В дверях кухни появились повара.

Савва сделал небольшой глоток водки.

— Две! — объявил он, поставил рюмку на стол и положил в рот кусок картошки, политой маслом с мелко порезанным зеленым лучком, почувствовав, как во рту разлилась приятная горечь.

В зале наступила тишина. Стало слышно, как в углу, мерно покачивая маятником, тикают напольные часы.

— Ну-у уж не-ет! — в хмельном угаре крикнул нижегородец.

Его спутница восторженно завизжала.

— Не-ет! — повторил он и пристукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки и бокалы, а соусница опрокинулась на платье дамы. Женщина подскочила со своего места. Официант бросился к ней с полотенцем.

— Три!

В зале зашумели.

Савва подцепил вилкой соленый грибочек и поднес к глазам. Красив!

— Пять, — сказал он, отправил гриб в рот и, отыскав глазами красавицу-гадалку, подмигнул ей.

— Ну-же! Что молчишь? Слыхал? — закричала дама, уже забыв об испорченном наряде, и хлопнула ладошкой бородатого по плечу.

— Ше…шесть! — крикнул тот, покрываясь красными пятнами.

Савва отодвинул тарелку, взял с блюдечка дольку лимона, неспешно посолил, затем, поразмыслив, поперчил, с удовольствием съел, даже не поморщившись, сделал глоток чая, поставил чашку и произнес:

— Восемь.

Музыка почти стихла, только одинокая скрипка продолжала тянуть негромкую мелодию. Цыгане замерли. Красавица-гадалка неотрывно смотрела на Савву.

В полной тишине, сидевшая за столиком у окна женщина с огненно-рыжими волосами, в длинном черном платье, и тоскою по не пережитому пороку в глазах, резко встала с места, опрокинув стул:

— Вот я таких люблю, как он! — бросила через плечо сидящему с ней за столом невысокому мужчине с пышными бакенбардами, одетому в наглухо застегнутый сюртук. — Кабы он меня позвал, я б за ним… я бы… А-а! — махнула она рукой и нетвердой походкой направилась к выходу мимо молча расступившихся официантов.

— Савва Тимофеевич изволили сказать «восемь», — услужливо напомнил официант бородачу.

— А-а-а, де-е-есять! — неожиданным фальцетом прокричал тот.

— Десять? — переспросил Савва, повернувшись к его столику. — Десять тысяч рублей, чтоб эти вот раскрасавицы пели тебе весь вечер? — Он опустил глаза, будто раздумывая, стоит ли торговаться дальше. — Что ж. Твоя взяла. Плати! — Морозов отвернулся, пряча лукавые огоньки в глазах.