Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Грозные «Штормбёрды» и «Тандерхоуки» уже были закреплены на стартовых рельсах, проходивших по всей длине ангара. Их пурпурно-золотые корпуса были вычищены до блеска и излучали в пространство спокойную и уверенную мощь.

Колесные сервиторы медленно ползли по палубе, волоча за собой снарядные ящики и стойки с ракетами, грохотали топливозаправщики, а контролеры в разноцветной форме управляли этим бедламом со спокойствием и знанием дела, поразившим Остиана. Куда бы он ни взглянул, всюду суетились занятые рабочие, и суматоха, царившая здесь, в сердце флота, только что окончившего кровопролитную войну и стершего из истории цивилизацию, казалась нелепой и прозаичной.

— Остиан, закрой рот, не то муха влетит, — улыбнулась ему Серена.

— О, прости, — пробормотал он, заглядываясь на чудеса, открывающиеся за каждым поворотом: огромные подъемники, сжимающие в механических клешнях тяжеленные бронемашины сменялись фалангами Астартес, садящихся на челноки или выходящие из них с одинаково прекрасной слаженностью.

Почетный эскорт вел Летописцев, словно по линеечке, и Остиан понял, что это было по-настоящему необходимо — малейший сбой, любая помеха этому сложному «танцу» на посадочной палубе, могли привести к кошмарным последствиям.

Вольное и веселое настроение Летописцев как-то сникло и сменилось серьезным, стоило им наконец добраться до конца ангара, в котором на задрапированном пурпурной тканью подиуме стоял огромный и прекрасный Десантник, возвышавшийся над парой итераторов. Делафур узнал Первого Капитана Юлия Каэсорона, бывшего на концерте Беквы Киньски, но итераторов он видел впервые.

— А что они тут делают? — прошептал Остиан. — На Лаэре ведь никого не осталось, и просвещать некого?

— Они тут из-за нас, — ответила Серена.

— Из-за нас?

— Да. Хоть Лорд Фулгрим и привечает нас, я больше чем уверена — он хочет, чтобы мы видели там только нужные вещи и по возвращении говорили нужные слова. Так, я думаю, Капитана Юлия ты помнишь, а вон тот лысеющий тип слева — Иполид Зигманта, довольно приличный человек для итератора. Единственное, очень любит поговорить и наслаждается звуками своего голоса — но это у него профессиональное.

— А та, что рядом с ним? — спросил Остиан, глядя на женщину с волосами цвета воронова крыла, излучающую абсолютное спокойствие.

— О, это Коралина Асенека. Интересная личность: актриса, итератор, красотка. Вот тебе и три причины её не доверять.

— Что ты имеешь в виду? Итераторы ведь несут в Галактику слова Имперских Истин.

— Конечно, дорогой мой, но кое-кто из них прячет за этими словами свои настоящие мысли.

— Ну, она выглядит вполне… приятно.

— Милый мой мальчик, уж ты-то должен понимать, что внешний вид — это ещё не все. У кого-то физиономия Гефеста сочетается с прекрасной и доброй душой, а кто-то с личиком Афродиты лелеет в груди камень вместо сердца.

— Точно, — согласился Остиан, вспоминая синеволосую певицу и её приставания на обзорной палубе.

Обернувшись к Серене, он сказал:

— А раз так, то как я могу доверять тебе, если ты столь же прекрасна?

— Потому что я — художник и ищу истинную суть всех вещей, Остиан. Актрисы же вечно стараются скрыть свои настоящие лица от окружающих, изображая лишь то, что хотят показать.

Скульптор согласно кивнул и вновь обернулся к платформе, где Капитан Каэсорон начал небольшую речь. Голос Десантника звучал глубоко и мелодично, не хуже, чем у иного итератора.

— Славные Летописцы, я искренне счастлив видеть всех вас перед собой в этот день. Ведь вы — верный знак того, что человечество не забудет, как я и мои братья-воины добыли для него Лаэр. Война была тяжелой, не стану отрицать, и подвела нас к пределам выносливости. Но любые испытания — благо, ибо преодоление их помогает нам в походе за совершенством. Как учит Лорд-Коммандер Эйдолон, Десантнику всегда нужен достойный противник, чтобы испытать на нем свои силы и отточить мастерство. Итак, вы были избраны как выдающиеся документалисты и хроникеры, и сейчас отправитесь на поверхность нового мира Империума, чтобы рассказать о нем людям по всей Галактике.

Остиан почуствовал, как раздувается от непривычной гордости, услышав похвалу из уст Капитана Астартес. Одновременно он про себя поразился нежданному ораторскому искусству воина.

— Не забывайте, Лаэр по-прежнему считается зоной боевых действий, патрулируемой Паладинами командующего Файля, и поэтому мне стоит сразу предупредить: вас ждут тяжелые картины войны и страшные, кровавые последствия сражений. Но не бойтесь, ведь, чтобы поведать правду о войне, нужно увидеть обе её стороны — и славную, и ужасающую.

— Вы должны испытать всё, чтобы выделить и сохранить для себя и истории важнейшее. Прошу каждого, кто чувствует себя неготовым к такому, выступить вперед. Поверьте, ничего постыдного в этом не будет, — улыбнулся Каэсорон.

Никто из Летописцев, как и подумал Остиан, не двинулся с места. Шанс увидеть своими глазами новый мир был слишком редок, чтобы просто так отказываться от него. По лицу Каэсорона было видно, что он ждал такого исхода.

— Что ж, тогда начнем распределение и посадку на транспорты, — заключил Первый Капитан. Вслед за этим оба итератора сошли с трибуны и начали пробираться сквозь толпу Летописцев, отмечая их имена в своих информпланшетах и указывая челноки, места в которых были расписаны заранее.

Коралина Асенека наконец подошла к ним, и сердце Остиана бешено заколотилось — её красота поразила его с невероятной силой. Точеная, изящная фигура, волосы, густые и темные, словно поток нефти, губы, изящно подведенные сочным пурпуром и глаза, искрящиеся внутренним светом аугметических усилений — все в ней было поистине совершенно.

— Так, а вы у нас кто? — спросила итератор. Делафур вдруг понял, что утонул в звуках её шелкового, обволакивающего голоса. Слова Коралины накрыли его подобно туману, разгорячили и заставили забыть собственное имя.

— Его зовут Остиан Делафур, — надменно ответила художница. — А мое имя — Серена д’Ангелус.

Коралина сверилась со списком и кивнула:

— О, да, госпожа д’Ангелус, вам выделено место на «Полете Совершенства», это вон тот «Тандерхоук».

Сказав это, итератор развернулась и направилась было дальше, но Серена шустро схватила её за рукав:

— А как же мой друг?

— Так-так, Делафур… Нашла. Мне жаль, но ваше разрешение на полет было отозвано, — сказала Коралина.

— Отозвано? — пораженно переспросил Остиан. — Но почему? Что произошло?

Коралина покачала головой:

— Откуда мне знать? Все, что могу сказать — вам не позволено посетить Двадцать Восемь-Три.

Итератор говорила мягким и успокаивающим голосом, но её слова будто резали ножом по сердцу Остиана.

— Я не понимаю, кто отозвал мое разрешение?

Каролина ещё раз сверилась со списком, всем своим видом показывая недовольство задержкой:

— Здесь говорится, что это сделал Капитан Каэсорон по представлению госпожи Киньски. А теперь прошу извинить, мне нужно идти.

Прекрасный итератор отправилась дальше, а Остиан остался стоять на месте, потеряв дар речи от негодования. Подлая и мелочная месть великой певицы просто ошеломила скульптора, и он замер, бессмысленно озираясь. И буквально тут же глаза Делафура нашел Бекву — она смотрела на него, поднимаясь по трапу Штормбёрда. Увидев, что Остиан заметил её, певица послала ему насмешливый воздушный поцелуй.

— Сука! — выкрикнул он, сжимая кулаки. — Я просто поверить не могу!

Серена нежно погладила его по руке и успокаивающе сказала:

— Дорогой мой Остиан, это просто смешно. Послушай, если ты не можешь лететь, то и я не должна — что мне красоты Лаэра, если тебя не будет рядом?

Делафур мотнул головой.

— Нет, иди. Нельзя, чтобы эта синеволосая уродина изгадила праздник нам обоим.

— Но я так хотела показать тебе океан!

— Будут другие океаны, — ответил Делафур, изо всех сил стараясь сдержать горькое разочарование. — Прошу тебя, иди на борт.

Серена медленно кивнула и потянулась ладонью к его щеке. В мгновенном порыве Остиан схватил её руку и, дернувшись вперед, коснулся губами её припудренной скулы. Художница мило улыбнулась и пообещала:

— Когда вернусь, обязательно все тебе перескажу про эту войну, в самых кошмарных и мерзких деталях.

Скульптор следил за тем, как она идет к «Тандерхоуку», пока обзор не закрыли мрачные физиономии двух солдат Имперской Армии. Они почти вежливо препроводили Остиана в его студию, где он и начал с яростью долбить мраморную глыбу.

ВЫЛОЖЕННЫЕ ГЛАДКОЙ ПЛИТКОЙ СТЕНЫ И ПОТОЛОК ПАЛАТЫ Апотекариона всегда сияли абсолютной чистотой — об этом заботились бессчетные сервиторы и рабы Фабиуса Байла. Днем и ночью глядя на них, Соломон чувствовал, что понемногу теряет рассудок. Единственное, на что он был способен — просто лежать в окружении неживой белизны и ощущать бесконечную боль в срастающихся костях. Деметер не помнил, сколько дней (месяцев? лет?) прошло с того момента, как пылающий «Штормбёрд» рухнул в океан у Храмового Атолла. Иногда ему казалось, что это было целую жизнь назад. Всё, что помнил Соломон после столкновения с морской гладью — боль и тьму. Он отключил почти всё функции своего организма, и лишь потому дожил до той минуты, когда его изломанное тело, плавающее среди обломков, подобрал спасательный челнок. Когда Соломон наконец пришел в себя в Апотекарионе «Гордости Императора», сражение было давным-давно выиграно. Но вот цена победы оказалась безумно высока, и поэтому апотекарии вперемешку с медицинскими сервиторами сновали туда сюда по всей палубе, изо всех сил пытаясь спасти и поставить на ноги как можно больше Астартес. Апотекарий Фабиус лично заходил навестить его, и Соломон был благодарен ему за проявленную заботу. Ему доводилось слышать, что Байл — самый лучший и самый даровитый среди хирургеонов Детей Императора.