Гиперион. Падение Гипериона - Дэн Симмонс

Морпурго выругался про себя и прошел вслед за нею, высоко подняв голову, как солдат, шагающий к плацу на казнь.

На самой высокой террасе горы, летевшей в космосе примерно в десяти световых минутах от Гипериона, Консул и семнадцать Бродяг сидели в кругу из невысоких камней, заключенном в более широкий круг – из камней повыше, и решали судьбу Консула.

– Ваши жена и ребенок погибли на Брешии, – заявила Свободная Дженга. – Во время войны клана Моземана с этим миром.

– Да, – сказал Консул. – Гегемония была уверена, что в нападении участвовал весь Рой. И я не проронил ни слова, чтобы вывести ее из заблуждения.

– Но ваши жена и ребенок были убиты.

Консул взглянул на вершину, которая уже погружалась в ночь.

– Ну и что? Я не прошу у вас пощады. Не лепечу о смягчающих обстоятельствах. Я убил вашу Свободную Андиль и трех техников. Убил преднамеренно и, более того, злонамеренно. Убил, желая лишь одного: запустить вашу машину и открыть таким образом Гробницы Времени. Так что моя жена и ребенок тут ни при чем!

Во внутренний круг вошел бородач, представленный Консулу как Глашатай Стойкий Амнион.

– Это устройство было пустышкой. Оно ни на что не повлияло.

Консул уставился на говорящего, раскрыв рот, как ребенок.

– Испытание, – пояснила Свободная Дженга.

Консул пробормотал одними губами:

– Но Гробницы… открылись.

– Мы знали, когда они откроются, – сказал Центральный Минмун. – По скорости распада антиэнтропийных полей. Устройство было испытанием для вас.

– Испытанием? – повторил Консул. – Я убил четверых из-за пустышки. Испытание…

– Ваши жена и ребенок погибли от рук Бродяг, – сказала Свободная Дженга. – А Гегемония надругалась над вашей родиной – Мауи-Обетованной. Таким образом, и Гладстон, и мы ожидали от вас подобных действий. Но нам нужно было установить степень предсказуемости ваших поступков.

Консул встал, сделал три шага и повернулся ко всем спиной.

– Все впустую.

– Что вы сказали? – переспросила Свободная Дженга. Безволосая голова великанши сверкала в свете звезд и солнечных лучах, отраженных пролетающей мимо кометной фермой.

Консул негромко рассмеялся.

– Все впустую. Даже мои предательства. Все – одна видимость. Ерунда.

Глашатай Центральный Минмун встал и оправил одежды.

– Трибунал вынес приговор, – объявил он. Остальные шестнадцать Бродяг кивнули в знак согласия.

Консул повернулся к Минмуну. На его усталом лице отразилось нетерпение.

– Бога ради, приводите его в исполнение. Скорее.

Глашатай Свободная Дженга поднялась и торжественно произнесла:

– Вы приговорены к жизни. Вам надлежит исправить причиненное вами зло.

Консул отпрянул, как от пощечины.

– Вы не можете… не должны…

– Вы приговорены вступить в эпоху хаоса, которая грядет, – сказал Глашатай Стойкий Амнион. – Приговорены помогать нам в деле объединения разрозненных колен человеческих.

Консул, словно защищаясь от ударов, поднял руки:

– Я не могу… не хочу больше… виновен…

Свободная Дженга, сделав три размашистых шага, без церемоний схватила Консула за лацканы парадного костюма.

– Вы виновны. Да. И именно поэтому должны содействовать обузданию грядущего хаоса. Вы помогли освободить Шрайка, а теперь должны вернуться и сделать так, чтобы он оказался в клетке. Только тогда начнется примирение.

Плечи Консула тряслись. В этот момент гора подставила свой бок солнцу, и все увидели катившиеся по его щекам слезы.

– Нет, – прошептал он.

Свободная Дженга разгладила на нем помятый пиджак и своими длинными пальцами сжала его плечо:

– У нас тоже есть пророки. Тамплиеры помогут нам вновь засеять жизнью галактику. Постепенно те, кто жил во лжи, называемой Гегемонией, выберутся из руин своих миров и вместе с нами займутся истинным поиском, истинным исследованием вселенной и того огромного мира, что внутри каждого из нас.

Консул, будто не слыша, резко отвернулся от Дженги.

– Техно-Центр вас уничтожит, – сказал он, ни на кого не глядя. – Так же, как уничтожил Гегемонию.

– Вы не забыли, что ваш родной мир держался на торжественном договоре о святости жизни? – спросил у него Центральный Минмун и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Аналогичный договор определяет и наше существование и поступки. Дело не в том, чтобы сохранить несколько видов со Старой Земли, а в том, чтобы найти единство в разнообразии. Бросить семя человечества во все миры, все биосферы. И свято чтить любое проявление иной жизни.

Лицо Свободной Дженги озарил яркий солнечный свет.

– Техно-Центр предложил единение рабства, – произнесла она негромко. – Покой затхлого болота. Где революции в человеческой мысли после Хиджры?

– Миры Сети – бледные копии Старой Земли, – подхватил Центральный Минмун. – Наша эра, эра новой экспансии человечества, не нуждается в узах землеподобия. Трудности не страшат нас, неизвестность только радует. Мы не будем силой приспосабливать вселенную к себе… Мы сами к ней приспособимся!

Глашатай Стойкий Амнион простер руку к звездам:

– Если человечество переживет этот час испытаний, нашим будущим станут не только освещенные солнцем миры, но и темные пространства между ними.

Консул вздохнул.

– На Гиперионе остались мои друзья, – сказал он спокойно. – Могу я вернуться, чтобы помочь им?

– Можете, – кивнула Свободная Дженга.

– И мне придется встретиться со Шрайком?

– Придется, – ответил Центральный Минмун.

– И выжить, чтобы увидеть эпоху хаоса?

– Обязательно, – сказал Стойкий Амнион.

Консул снова вздохнул и вместе с остальными отошел в сторону, когда огромная бабочка с крыльями из солнечных батарей и блестящей кожей, непроницаемой для сурового вакуума и смертоносного излучения, слетела с небес, чтобы доставить его к друзьям.

В лазарете Дома Правительства отец Поль Дюре спал неглубоким, навеянным транквилизаторами сном, и ему снилось море пламени и гибель миров.

Если не считать краткого визита секретаря Гегемонии и еще более краткого – епископа Эдуарда, весь день Дюре пробыл в одиночестве, то приходя в себя, то вновь соскальзывая в глубины боли. Доктора заявили, что пациенту можно будет встать только через двенадцать часов. Коллегия кардиналов на Пасеме согласилась с этим решением – поскольку пациента ожидал торжественнейший ритуал, который через двадцать четыре часа превратит иезуита Поля Дюре, уроженца Вильфранш-сюр-Сона, в папу Тейяра I, 487-го Епископа Римского, прямого преемника апостола Петра.