Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Толпа встревоженно загудела, но Фиколмий, исполненный гнева, не обратил на это внимания. Он поднял руку, украшенную браслетами, чтобы призвать своих воинов, но тут раздался голос.

— Нет! — это был Джошуа, который с трудом пытался подняться на ноги. — Отпусти их, Деорнот.

Рыцарь в изумлении глядел на него.

— Но, ваше высочество…

— Отпусти их, — он попытался отдышаться. — Я сам буду вести свой бой. Если любишь меня, отпусти их… — Джошуа отер кровь со лба.

Деорнот обернулся к Изорну и Сангфуголу, которые удерживали копья еще троих стражников. Они тоже смотрели на него удивленно.

— Отпустите их, — сказал он наконец. — Принц велит нам отпустить их.

Изорн и Сангфугол опустили копья, дав возможность тритингам отойти. Те поспешно отступили, убираясь подальше от копий, и только вспомнив свою изначальную роль надсмотрщиков, остановились, сердито бормоча себе под нос. Изорн не обращал на них внимания. Возле него дрожал как осиновый лист Сангфугол. Джулой, которая не шевельнулась во время всех этих перипетий, снова перевела свои желтые глаза на Джошуа.

— Давай, Утварт, — сказал принц с усилием, причем слабая улыбка его казалась белой полосой на красной маске. — Забудь о них. Мы еще не кончили.

Фиколмий, который стоял рядом и, казалось, жевал что-то своим раскрытым ртом, как лошадь жует мундштук, собрался было что-то сказать, но так и не успел.

Утварт бросился вперед, яростно нанося удары. Короткий перерыв не вернул Джошуа сил: он сделал несколько нетвердых шагов назад под напором тритинга, с величайшим трудом отбивая натиск кривого меча. Наконец, скользящий удар задел его грудь, а в последующей атаке меч Утварта плашмя опустился на локоть Джошуа, выбив Найдл из его руки. Принц заковылял к нему, но когда его пальцы сомкнулись на окровавленной рукоятке, ноги его подкосились и он распластался на взрытом дерне.

Увидев свое преимущество, Утварт ринулся вперед. Джошуа смог поднять меч и отвести удар вниз, но его неуклюжая поза, пока он поднимался, позволила Утварту захватить принца мускулистой рукой и притянуть его к лезвию кривого меча. Джошуа поднял колено и правую руку, чтобы удержать противника на расстоянии, затем сумел поднять другую руку, удерживая своим клинком гарду Утварта, но более сильный тритинг медленно отжимал свои клинок кверху, оттесняя Найдл и направляя серповидный клинок к горлу Джошуа. Губы принца растянулись в гримасе полного изнурения, и жилы вздулись узлами на его худощавой руке. Последним усилием ему удалось на миг задержать движение клинка. Так эти двое стояли грудь на грудь. Уловив, что силы принца на исходе, Утварт усилил хватку и улыбнулся, притянув Джошуа ближе, как будто выполняя какое-то медленное ритуальное движение. Несмотря на то, что мускулы принца напрягались последним усилиями воли, длинное лезвие кривого меча неумолимо скользило вверх и наконец любовно прижалось к его горлу.

Толпа замерла. Где-то в небе прокричал журавль, и снова над полем застыла тишина.

— Вот теперь, — восторженно прервал свое долгое молчание тритинг, — Утварт убьет тебя.

Джошуа вдруг перестал сопротивляться и бросился вперед в объятия своего врага, откинув голову вбок. Лезвие скользнуло по его шее, глубоко вспоров кожу, но в ту же долю секунды принц всадил колено в пах противника. Утварт взрычал от неожиданной боли.

Джошуа зацепил ногой лодыжку тритинга и толкнул его. Утварт потерял равновесие и опрокинулся. Джошуа полетел вниз вместе с ним, а клинок тритинга едва не задел его плечо. Когда Утварт грохнулся на землю, со свистом выдохнув, Найдл освободился. Через мгновение его острие скользнуло под подбородком тритинга, и принц вогнал его вверх, прямо сквозь челюсть — в мозг.

Джошуа выкатился из судорожных объятий Утварта и с трудом поднялся на ноги. Алые капли падали с него на траву. Мгновение он стоял, ноги его дрожали, руки повисли вяло и беспомощно. Он смотрел на распростертое перед ним тело.

— Верзила, — с трудом выговорил он, — это… ты… говоришь чересчур много. — Глаза его закатились, и принц рухнул поперек тела тритинга. Так они лежали вместе, кровь их смешалась, а степь вокруг, казалось, вымерла. Потом послышались первые крики.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Часть третья СЕРДЦЕ БУРИ

Глава 18. УТРАЧЕННЫЙ САД

После долгого пребывания в безмолвной бархатной пустоте Саймона постепенно охватывало сумеречное состояние между сном и пробуждением. Создание возвращалось к нему в темноте, но и на грани сна он понял, что снова неведомый голос перебивает его мысли, как в кошмарную ночь бегства из дома Схоуди. Какая-то дверь в его внутренний мир отворилась и, похоже, войти туда может все что угодно.

Но этот незваный гость не был тем, что мучил его из пламени костра, не был голосом приспешника Короля Бурь. Новый голос был так же непохож на тот ужасный, как живые отличны от мертвых. Новый голос не насмехался и не угрожал — более того, он, казалось, вообще не был обращен к Саймону.

Это был женский голос, музыкальный, но сильный, сияющий в беспросветных сновидениях Саймона, как путеводная звезда. Хотя слова были печальны, он приносил юноше непонятное успокоение. Саймон сознавал, что вернуться в реальный мир — дело одного мгновения, но голос так захватил его, что он не желал пробуждения. Вспоминая мудрое прекрасное лицо, виденное им в зеркале Джирики, он довольствовался тем, что задержался на пороге сна и слушал, ибо это был тот же самый голос, та же самая женщина. Каким-то образом случилось так, что когда дверь внутри него приоткрылась, первой вошла через нее эта женщина из зеркала. Саймон был ей за это безмерно благодарен. Он помнил кое-что из того, что обещал ему Красная Рука, и даже в убежище, предоставленном сном, он ощутил, как мороз сжимает его сердце.

— Любимый Хакатри, прекрасный сын мой, — говорил этот голос, — я так скучаю по тебе! Я знаю, что ты за пределами слышимости и не в состоянии ответить, но я не могу не обращаться к тебе, как будто ты здесь передо мной. Несчетное число раз мой народ исполнял Танец Года с тех пор, как ты ушел на запад. Сердца остывают, и сам мир становится все холоднее.

Саймон знал, что хотя голос и звучит в его сновидении, слова эти предназначены не ему. Он ощущал себя мальчишкой-нищим, который украдкой подсматривает за жизнью богатой семьи через щелку в стене. Но точно так же, как у богатой семьи могут быть горести, недоступные пониманию нищего, — несчастья, вызванные не голодом, или холодом, или болезнью, — так и этот голос, несмотря на всю свою величавость, казался исполненным тихого отчаяния и боли.

— Иногда кажется, всего лишь несколько раз луна изменила лицо свое с того времени, как две семьи покинули Венига Досай'э — землю, где мы родились, на том берегу Великого моря. Ах, Хакатри, видел бы ты наши ладьи, когда они скользили над свирепыми волнами! Ладьи из серебряного дерева, с парусами из ярких тканей, были бесстрашны и прекрасны, как летучие рыбы. Я была тогда ребенком и сидела на носу, окруженная облаком искрящейся, сверкающей морской пены! Потом, когда наши корабли коснулись этой земли, мы плакали: мы избежали тени небытия и завоевали себе право на свободу.

Однако стало ясно, Хакатри, что нам не удалось совсем избежать тени: мы просто сменили одну на другую, и новая тень разрасталась внутри нас.

Конечно, прошло много времени, прежде чем мы это осознали. Новая тень росла медленно — сначала в наших сердцах, затем в глазах и руках, и теперь зло, что она несет, становится гораздо страшнее, чем кто бы то ни было мог предположить. Она простирается над землей, которую мы любили, в которую мы стремились, как в объятия любимых, как сын рвется в объятия матери…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наша новая земля так же омрачена тенью, как и прежняя, Хакатри, и в этом наша вина. А теперь твой брат, которого погубила эта тень, сам стал еще более страшным мраком. Он набросил темную пелену на все, что ему было когда-то дорого.

О, клянусь Утраченным Садом, тяжело терять сыновей!