Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

Старик и море

На самом деле, он не был стариком. Ему было лет пятьдесят. Может быть, пятьдесят два. Он сам не помнил своего возраста. Говорил, что достаточно помнить год рождения. А возраст у него меняется каждую зиму — только ты привык к нему, а уже нужно запоминать новую цифру.

Стариком его прозвали окружающие. Прозвали за то, что он помнил китов и дельфинов, крабов и осьминогов, мурен и омаров. Остальные помнили только рыбу: шлепки хвостов по дну лодки, чешую в волосах, слизь на пальцах. Многие говорили, что старик врёт: в их море никогда не было ни китов, ни дельфинов и уж тем более омаров и осьминогов. Крабы, наверное, были. В серых песках бывшего дна и сейчас можно встретить омерзительных паукообразных — уж не переродившиеся ли это крабы?

Старик, слыша такое, смеялся — как будто лаял.

— Крабы — божьи создания. Чёртовы арахниды — посланники дьявола…

Старику везде чудился дьявол: в голосах чужаков, построивших завод, в пепельных облаках, затягивающих горизонт каждое утро, в подземных толчках, сопровождающихся сухими грозами, в парящих валунах, окатанных исчезнувшим морем.

— Просто мир изменился, — пытался объяснить старику его единственный друг — рассудительный мальчик Вано. — Динозавры, наверное, злились на убивающую их комету. Зато теплокровным она дала преимущество.

Вано был обеспеченным ребёнком — его отец был инженером на новом заводе, построенном чужаками в серых песках. Он помогал добывать глот — светящийся кисель, пахнущий гнилью.

— Узнай у отца, зачем чужакам глот, — не раз просил старик мальчика. — Спроси у него, что это такое.

И мальчик не раз спрашивал, но отец не знал. Кажется, этого не знали и чужаки, построившие завод. А вот старик думал, что знает.

— Это душа моря — говорил он. — Они убили его. Принесли дьяволу в жертву. Прикончили всех: китов и дельфинов, омаров и осьминогов. И теперь качают их души, пока они окончательно не разложились.

Старику было плохо без моря. Его отец был рыбаком. Его дед был рыбаком. И дед его деда так же ходил в море на большой лодке, ставил сети и вентеря. Все они рассказывали, каким было море во времена их молодости: тогда волны были выше, а ветра сильней, рыба ловилась лучше и была она куда больше и жирнее. По их рассказам выходило, что море с каждым годом худшало. И вот — оно совсем исчезло.

Старик хорошо помнил день, когда это началось. Чужаки велели не ходить на берег, но он их не послушал. Он стоял на обрыве, вдали выли сирены, в пене прибоя будто бы нерестились какие-то чёрные лоснящиеся штуки, вылезшие из-под земли. А потом зависшая у горизонта сизая туча выпустила щупальца, открыла пасти-воронки и начала засасывать воду — с китами и дельфинами, с осьминогами и омарами.

В бинокль было хорошо видно, что никакая это не туча, а сам дьявол во плоти: жадный, злобный, ненасытный. Раздувшись и почернев, он вскоре уполз за горизонт, но старик как-то знал, что адская тварь никуда не делась, она так и висит над пустыней, бывшей когда-то морем, и высасывает те крохи воды, что не успевает впитать серый песок.

Старик не держал обиды на дьявола. Это было бы глупо, как злиться на камни, разбившие лодку, или обижаться на ветер за то, что он спутал сети.

Но вот люди…

Те, кто ходил в море, кто кормился с него и рос рядом с ним, — они быстро забыли прошлую жизнь и пошли чужакам в услужение. Старик фыркал, когда с ним здоровались бывшие друзья и приятели — и с ним быстро перестали здороваться. Один только Вано желал старику доброго утра и доброй ночи когда заносил хлеб, или пару яблок, или банку тушёнки. Это была добровольная плата за рассказы о море — потому старик легко принимал эти подношения и делил их с мальчиком, угощая его настоявшимся чаем и старыми конфетами.

Раньше старик много читал, и у него была хорошая память. Теперь он рассказывал ребёнку сказки про корабельную муху и рыбу-брызгуна, про краба-мошенника, переиначивал длинные истории про охоту на белого кита и про кубинского рыбака, поймавшего огромного марлина. Он рисовал на песке гигантского спрута, топящего парусники, и тысячелетнюю черепаху, на панцире которой люди построили целую деревню.

После таких разговоров старику снились яркие сны: волны шлёпали лодку по форштевню, уходящая в глубину леска резала пальцы, чайки криками выпрашивали подачку, а живой и здоровый сынишка, почему-то похожий на мальчика Вано, швырял птицам резаную тюльку и звонко смеялся над их чехардой.

Такие же сны видел и мальчик — они часто обсуждали это, и удивлялись, обнаружив полное сходство в каких-то деталях. Мальчик спрашивал, не дьявол ли насылает такие видения. Старик отвечал, что дьявол способен на всё, но только не на это — нет у дьявола такой силы, чтобы показывать им настоящее море…

Вано пропал в среду.

— Это ты, полудурок, виноват, — давил сквозь зубы инженер Кумыков, держа старика за шею. — Ты ему голову задурил. Он твоё море каждую ночь видел. И ушёл туда, к нему, к кальмарам и осьминогам…

Старик мог бы обнять и раздавить тощего Кумыкова. Но он терпел его трясущие руки на шее, молчал, только зубами похрустывал. А когда инженер заплакал, старик отодвинул его к стенке и вышел из своей хибары, сложенной из шифера и гофрированной жести. Он встал на краю обрыва, под которым когда-то плескались волны, а теперь плавали невесомые камни. Ему показалось, что он снова видит море и присосавшегося к нему дьявола. Показалось, что видит маленькую лодку. Маленького мальчика в ней. И опускающийся сверху хобот…

— Я найду его, — сказал старик инженеру, вернувшись в дом. — Только дай мне лодку и глот. Остальное у меня есть.

— Зачем тебе лодка, придурок? — тихо спросил инженер Кумыков. — Моря давно нет, вода ушла.

— Вода ушла, — тихо ответил старик. — Но море всё