Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко

остаются. А это принципиально важно – стирать все, что ты намоделировала. Они токсичные, эти схемы.

– Мне не нужен тройбан, – сказала Сашка. – Мне нужно понимать, как это работает.

– Понять невозможно, можно только сделать, – Лиза провела черным маркером по ладони. – Первый шаг – ты наблюдаешь схему. Потом схема наблюдает тебя, и, если в этом месте прохлопаешь, схема тебя сжирает. Допустим, ты справилась. Дальше идет преобразование в другую систему символов. Сделаем поправку на специализацию, ты все-таки глагол, расфуфыренный и распиаренный, но если без пафоса – то глагол. Тебе придется действовать, а не описывать, что ты видишь… Телефон свой он тебе оставил?

– Я не просила.

– Может, он есть в социальных сетях, ты его искала? Я могу для тебя…

– Нет, – Сашка чуть повысила голос. – Не надо.

– Сама же себя обламываешь, – в голосе Лизы прозвучало сожаление, не то в адрес Сашки, не то оттого, что черный фломастер почти высох. – Знаешь, почему я тебе помогаю?

– Потому что ты хорошая добрая девочка.

– Да, – Лиза ухмыльнулась. – Разумеется…

Она замерла, глядя в одну точку, и не двигалась, не дышала и не моргала две с половиной минуты. Сашка молча ждала. Наконец Лиза перевела дыхание. Косая ухмылка соскользнула с ее лица, как мятый шелковый платок.

– Дура ты все-таки. Я вот больше никого не могу… ничего не чувствую. Иногда бывает… вспоминаю Лёшку. Где он сейчас? Нигде. Того, кем он был, больше нет… давно. Даже если живет такой человек, с таким паспортом, с таким генетическим набором… Если бы я могла кого-то любить, вот как ты своего пилота, – я бы из койки не вылезала…

Ее мутноватые глаза прояснились.

– Я помогаю тебе потому, Самохина, что я ловлю информационные потоки. Если кто-то из нас может… аннигилировать эту штуку, которую мы по привычке называем Фаритом Коженниковым… только ты. Смотри и учись, повторять не буду.

И она провела на доске жирную горизонтальную черту.

* * *

Костя явился вечером, когда уже стемнело. К этому моменту все стены казались Сашке прозрачными, все голоса, слышимые в общежитии и за его пределами, звучали одновременно и заплетались косичками, как нитки ярко окрашенной шерсти. Спина под свитером покрылась мелкой чешуей – после занятий разыгралась давняя склонность к бесконтрольному метаморфозу, но теперь Сашка воспринимала ее стоически, будто неприятную, но давно привычную хворь.

Она увидела Костю раньше, чем он подошел к двери и постучал. В руках у него была картонная коробка с чем-то съедобным. Сашка, в ее нынешнем рабочем состоянии, не отличила бы на вкус селедку от пирожного.

– Я учусь, – поколебавшись, она все-таки отперла дверь.

Костя бросил взгляд на доску, перемазанную белой зубной пастой. Тюбик валялся на столе и был выжат почти полностью.

– Ты целый день ничего не ела, – он поставил коробку со съестным на тумбу рядом с микроволновкой.

– Мне не надо. Я информационный объект.

– Вот хлопнешься в обморок, – сказал Костя с тихим упреком. – Держи…

И он вынул из кармана тюбик зубной пасты. На этот раз Сашка испытала настоящую благодарность:

– Спасибо! Ты прости, мне правда надо учиться. У меня пробелы за прошлый семестр. А Физрук – сам знаешь…

– Знаю, – Костя слегка побледнел. – Все наши удивляются. Что у тебя общего с Лизой…

– У нас чисто деловые отношения, – сказала Сашка.

– Ну разумеется, – Костя топтался у двери, не собираясь уходить. – Сашка… у тебя кто-то есть? Не в Институте? Куда ты ездишь по воскресеньям?

– Не твое дело, – сказала Сашка, не задумываясь, и тут же устыдилась. – То есть нету у меня никого. Так… воображаемый друг.

– Люди, – тихо сказал Костя, – никогда не смогут нас понять. Ты же знаешь. Даже первокурсник не поймет второкурсника, а что говорить о… тех, кто никогда не учился в Институте?

– Знаю, – Сашка поморщилась. – И зачем ты мне это говоришь?

– Не хочу, чтобы ты потом страдала, – Костя посмотрел ей в глаза. – Я тебя «осчастливил»… по глупости. Егор… ну что же. Я сам виноват… Он тебя тоже особо счастливой не сделал. Зачем тебе опять… вот это вот все? Я не хочу, чтобы какой-то совершенно посторонний мужик…

– Костя, – сказала Сашка. – Когда первого сентября я готова была прыгнуть к тебе в постель, ты сказал, что для тебя это невозможно из-за Женьки. Ну смирись ты уже! Посмотри на меня, у меня чешуя под свитером, я сквозь стены вижу и временные кольца рисую, – какие у меня могут быть мужики?!

Он молча ушел, и Сашка через две минуты о нем забыла. Лиза, к чести ее, пожертвовала Сашке не меньше двух часов собственного учебного времени, а впереди была еще целая ночь, и день, и еще одна ночь, и Сашка надеялась, что на этот раз на занятие к Физруку она явится подготовленной.

* * *

– Здравствуйте, Самохина, – Физрук стоял у окна, глядя на желтеющие липы. – Красивая осень в этом году, как нарисованная, и удивительно тепло. Правда?

– Здравствуйте, – тихо сказала Сашка.

Он обернулся, будто что-то в ее голосе привлекло его внимание:

– Вы охрипли? Простудились? Нездоровы?

– Ничего, – отозвалась Сашка еще тише.

Ей удалось стабилизироваться к занятию во вторник – ни чешуи, ни перьев, ни черных дыр на месте глаз, ни многопалых конструкций на месте рук. Информационная часть ее личности пришла в равновесие с физиологической, но на новом уровне. Временами кружилась голова, и тогда Сашке казалось, что у нее отрицательный вес, что она может свалиться в небо.

Она занималась самостоятельно много часов подряд. Стерх позволил ей пропустить занятие в понедельник.

– Интересно, – Физрук пристально ее разглядывал. – Я, разумеется, не стану обсуждать со студенткой своих коллег, но некоторые из ваших преподавателей определенно балуют вас. Ну что же, посмотрим…

Он прошел через пустой класс и остановился у доски. Отчеркнул длинную линию – первый необходимый такт любой схемы, горизонт. Сашка сосредоточилась, гася весь свет снаружи, отсекая внешнюю информацию, надавив на доску своим вниманием, как давит атмосферный столб на поверхность Мирового океана.

Модель события. Временное кольцо с вариациями, перенесенное на плоскость. Третье измерение… четвертое. Сашка смотрела сквозь переплетающиеся жгуты времени, вероятностей, расстояний и видела женщину с коляской, бредущую через заваленный снегом двор по сугробам. На самом деле не было ни женщины, ни коляски, а только проекции на белой доске, смыслы, пропорции, мельтешащие тени: вот с карниза срывается глыба мутного льда и летит вниз. Вот накрывает коляску. Накрывает женщину. Выдох, вдох, по-другому сцепляются вероятности, переплетается узор в паутине, ускорение свободного падения меняет значение во всех учебниках физики. Женщина замирает в ужасе, в ее глазах отражается ледяная