Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дроздов подошел к членам комиссии и остановился перед ними — усталый, мужественно открывший глаза навстречу суровой правде.
— Это еще не все, товарищи. Авторы институтской машины — Урюпин, Максютенко — и центролитовцы, чтобы скрыть этот перерасход, за который пришлось бы крепко ответить перед государством, знаете, что придумали? Они предложили ни больше ни меньше, как изменить государственный стандарт на трубы! Накинуть по два кило на каждую трубу! И таким образом списать весь перерасход! Они приготовили прекрасные научные аргументы, втянули в эту грязную историю старика Саратовцева. Подсунули ему какую-то рекомендацию, а он и подписал. И таким образом ввели в заблуждение и меня, и Шутикова, и даже министра, которому все было доложено. До чего додумались!
— Да-а, — сказал Севрук.
Графов что-то записал в блокнот. Бочаров неопределенно наклонил голову.
Дроздов молча прошелся еще раз по кабинету, туда и обратно, и сел за стол.
— Вы должны будете составить план работы. Распределить обязанности. Можете привлечь людей себе в помощь. Возьмите, Сергей Сергеевич, того честнягу, который чугун-то… Который обнаружил… Его возьмите обязательно. В Гипролито толковый есть инженер Крехов — рекомендую! Он хорошо разбирается в технических вопросах. Имейте в виду, вам придется покопаться. Может быть, в трибунал заглянуть придется, кое-что спросить там. Ведь Лопаткин был арестован: здесь, правда, я не все знаю — суд был закрытый. В связи с некоторыми секретными обстоятельствами. Но обвинение исходило опять-таки из Гипролито и НИИЦентролита. Оттуда, от авторов револьверной машины! Стало быть, за работу! В вашем распоряжении все архивы. Я думаю, что дней в шесть, может быть, в восемь вы уложитесь.
Проводив членов комиссии в приемную, Леонид Иванович вернулся и сел на одно из кресел перед своим столом.
«Значит, Лопаткин на свободе, — подумал он. — И вдобавок я ему помогаю! И конечно, они уже встретились…»
Его охватила тоска, которую он не мог никому высказать. Неужели он за всю жизнь не видел настоящего чувства, такого, как у них! Он стал вспоминать. Да… так это и прошло мимо него. А было рядом несколько раз! Судя по ней, это что-то необыкновенное. То-то она температурила, бегала, все волосы мыла. «По Дроздову так не вздыхали, — сказал он себе с усмешкой. — Собственно, повода не было…» Леониду Ивановичу стало страшно, когда он представил, как Надя могла смотреть на того. Наверно, так же, как она смотрела на себя в зеркало, он видел однажды. «Продала манто! — он усмехнулся. — Кошка! Всего-навсего!»
И вдруг отчетливо понял: нет, это чувство есть — он сам видел, как Николашка обнял ее платье. Малыш был один в комнате, а он стоял за дверью и смотрел… Пусть у тех двоих что-то немножко другое. Оттенок… Но все, все это — смертельное чувство любви, без которой умерло бы и это маленькое существо. И она — тоже… «А я вот не умер…»
Поборов оцепенение, он снял трубку и набрал номер телефона. «Шеф у себя?» — спросил он негромко. Секретарша ответила, что Павел Иванович вряд ли приедет, у него вчера был приступ. «Понятно, — сказал Леонид Иванович и положил трубку. И повторил: — Поня-атно!»
После обеда он опять позвонил Шутикову. Павел Иванович был у себя, и Дроздов пошел к нему.
— Я назначил комиссию, — приветливо сказал он, входя в просторный кабинет Шутикова.
— Какую комиссию? — Шутиков с веселым выражением на лице заерзал в кресле. — Садись, Леонид Иванович. Что за комиссия?
— Что за комиссия, создатель? — сказал Дроздов, опускаясь в кресло. — Комиссия по установлению виновников безобразной волокиты с машиной Лопаткина, перерасхода металла и аферы с государственным стандартом.
— Ка-а-ак! — тихо взвыв, сдерживая себя, начал Шутиков. — Вы что же это… Вы что же это делаете! Такой шаг — и не сказать…
— Промедление в таких делах — смерти подобно, — отчеканил Дроздов и прихлопнул желтой рукой по мягкому подлокотнику. — Вы знаете, что бумаги Лопаткина не сгорели и лежат в сейфе у прокурора Титовой? Ах, не знаете… По-моему, всякий начальник должен расследовать все известные ему б-безобразия, не ожидая упреков в бездействии. Дело, в общем, сделано, чего тут говорить. А шефа не мешало бы подготовить… Он ничего еще не знает?
— Да нет… — сказал Шутиков рассеянно. Он думал о чем-то другом, глядя в сторону.
«Думает об уплывающем кресле», — сказал себе Дроздов.
— Вы предупредите Афанасия Терентьевича. — Он пристально взглянул на Шутикова и опустил глаза.
— Значит, комиссия? — проговорил Шутиков, обдумывая что-то. — Ну что ж. Это, по-моему, правильно…
Дней двадцать спустя во всех отделах министерства был получен отпечатанный в типографии приказ министра номер 222, или три двойки, как его называли после этого целый год. Описательная часть приказа занимала четыре страницы и полностью соответствовала тому, что было вскрыто комиссией. Правда, фамилию академика Саратовцева комиссия постеснялась назвать. Люди учли то, что академик в скором времени должен был праздновать свое восьмидесятилетие, и решили не портить старику юбилея. И Авдиев отделался легко. Анализ разных документов и переписки за семь лет показал, что профессор выступал по поводу машины всего лишь два раза. Первый раз он подверг сомнению некоторые детали проекта, а позднее отозвался положительно. Имена Дроздова и Шутикова тоже не попали в приказ. Но они угадывались в одном месте — там, где было сказано, что «в своей противозаконной практике Максютенко и Урюпин, а также некоторые работники НИИЦентролита докатились до прямого обмана руководителей министерства». Комиссия подсчитала, кроме того, размеры убытков и ту огромную растрату чугуна, которую принесла с собой машина Урюпина и Максютенко. Но этот пункт вычеркнул сам министр, сказав, что незачем оглашать такие факты. Народ несознательный бывает — может неправильно истолковать…
Тем не
