Избранное - Гор Видал

замечания. Когда я был готов диктовать, вызывались секретари. Говорил я по-персидски, и мои слова тут же переводились на эламский, аккадский и арамейский — три письменных языка канцелярии. В те дни редко писали по-персидски. Должен сказать, я поражался скорости, с какой секретари воспроизводили персидские фразы на других языках. Позднее текст надлежало перевести на греческий, египетский, индийский и прочие языки.

Когда весь труд был записан, его снова прочитали Ксерксу на каждом из трех языков канцелярии. Он внимательно выслушал и затем внес исправления и пояснения. В конце концов, для Великого Царя это самая важная задача — уметь вслушиваться в каждое слово канцелярского текста.

В начале царствования Ксеркса ни одно слово не выходило от его имени без тщательной проверки: оно действительно должно было нести отпечаток замысла Великого Царя. Потом он уже ничего не слушал, кроме музыки и гаремных сплетен.

К ночи третьего дня Ксерксу прочитали окончательный текст, и он лично приложил свою печать к каждой версии. В конечном итоге, я думаю, этот наш труд превзошел Дариев тщеславный и неточный отчет о своем захвате власти.

Когда Аспамитр и секретари удалились, Ксеркс хлопнул в ладоши, и, как призрак или мираж, откуда-то возник виночерпий. Он налил вина, отпил из кубка Ксеркса и исчез столь же проворно, как появился. Ксеркса всегда забавлял этот ритуал с отпиванием.

— Все думают, что если вино отравлено, то попробовавший тут же и умрет. А если яд действует медленно? До его и моей смерти пройдет месяц.

— Но разве ритуал не предостережет виночерпия от отравления своего господина?

— Да, если у него нет противоядия. Но умный злоумышленник убьет нас обоих так медленно, что никто и не поймет. — Ксеркс улыбнулся. — Посмотри, как Лаис убивает своими фракийскими снадобьями.

Меня всегда смущало упоминание о Лаис как о ведьме и отравительнице. В действительности не думаю, что она самолично отравила хоть одного человека. Но знаю, что для Атоссы она готовила всевозможные зелья, и не секрет, что все дамы гарема, неугодные старой царице, рано или поздно заболевали какой-нибудь загадочной смертельной болезнью, что и требовалось.

— Как странно, — проговорил Ксеркс с неожиданной грустью. — Я не верил, что это случится.

— Но ведь было ясно, что Дарий умирает.

— Верно. И все же не верилось, что он… — Ксеркс, как самосский гончар, вертел в руках красно-черный кубок. — Я слишком стар.

Я уставился на него, удивленный, безмолвный. Ксеркс снял с шеи тяжелый золотой воротник, уронил на кедровый стол и лениво почесался.

— Да, я слишком стар, чтобы… — Он снова замолк. Казалось, он говорит не со мной, а сам с собой. — У меня нет побед. То есть ни одной настоящей. — Он постучал по нашему рукописному труду. — Я подавлял восстания, но не прибавил ни горстки земли, ни чаши воды к владениям моего отца. Вся моя деятельность — это строительство.

— Ты величайший строитель из когда-либо живших, владыка!

Я не преувеличивал. Я верил, что Ксеркс являлся — нет, и до сих пор является — самым великим зодчим и градостроителем из всех когда-либо живших на земле, в том числе и из тех африканских дикарей, что много-много веков назад воздвигли столь глубокомысленно тупые египетские пирамиды и пилоны.

— Это не в счет.

Ксеркс задумался. Я никогда не видел его в таком подавленном состоянии. Казалось, получение в дар всех этих стран принесло ему не радость, а боль и мрачные предчувствия.

— Думаю, жизнь прошла зря. Все, что я делал — только ждал и ждал, а теперь мне тридцать пять…

— Разве это старость? Взгляни на Мардония!

— Я и взглянул. — Ксеркс улыбнулся. — Он шатается, как старик. Нет, вот это… — он быстрым жестом изобразил в воздухе корону, — должно было прийти лет десять назад. Я был в том возрасте, что и Дарий, когда он убил Великого Царя.

— Великого Царя? — Я уставился на Ксеркса. — Ты хочешь сказать, узурпатора Гаумату?

— Я хочу сказать, Великого Царя. — Ксеркс допил кубок и вытер губы расшитым рукавом. — Ты не знаешь?

Я покачал головой.

— Я думал, знаешь. Мне известно, что Атосса говорила Лаис. Очевидно, твоя мать осмотрительнее моей. Но все равно тебе пора узнать страшную тайну нашей семьи.

Доверяя секрет, монархи часто одновременно подписывают приговор слышавшему. Мне вдруг стало холодно. Я не хотел ничего слышать. Но остановить Ксеркса не мог. Ему не терпелось поделиться со мной знанием, известным в то время лишь горстке людей.

— Дарий никогда не был Ахеменидом. Он их очень дальний родственник. Как и глава любого из персидских кланов. Когда Камбиз пошел на Египет, он оставил за себя своего брата Бардью. Было условлено, что, если Камбиз умрет, Великим Царем станет Бардья. В Египте Камбиза отравили. Не знаю кто. Сам Камбиз считал, что кто-то из местных жрецов. Как бы то ни было, яд медленно делал свое дело. Камбиз очень мучился. Он стал невменяем. Но когда приходил в себя, то соображал вполне ясно. — Ксеркс помолчал, теребя пальцем край золотого воротника. — Вопреки всему, чему нас учили, Камбиз был не менее великим монархом, чем его отец Кир.

Я слушал затаив дыхание.

— Когда в Сузах узнали, что Камбиз болен, Бардья провозгласил себя Великим Царем. Услышав об этом, Камбиз тут же обвинил брата в захвате власти и двинулся домой. По дороге его снова отравили, на этот раз кто-то из близких. Если помнишь, считалось, что он сам ранил себя мечом. Думаю, в этой части официальная версия не врет. Но меч был смазан смертельным ядом, и Камбиз умер. Теперь Бардья был Великим Царем по закону. У него не было соперников. Его любили.

Но тут поползли слухи: Бардья — на самом деле не Бардья. Говорили, что Бардью убили два брата-мага, и один из них, Гаумата, выдает себя за убитого. Как всему миру известно, Дарий с Шестью убили лже-Бардью, и Дарий сделался Великим Царем. Потом он женился на Атоссе, дочери Кира, сестре и жене Камбиза, жене и сестре так называемого лже-Бардьи, и в итоге сделал своего сына, меня, законным Ахеменидом.

Ксеркс хлопнул в ладоши. Появился виночерпий. Если он и подслушивал, то не подал вида. Да он бы не посмел.

Когда виночерпий ушел, я задал очевидный вопрос:

— Кого же убил Дарий?

— Великого Царя Бардью, брата Камбиза, сына Кира, убил мой отец.

— Но, конечно, Дарий думал, что убивает мага Гаумату, лже-Бардью.

Ксеркс покачал головой:

— Никакого мага не было. Был только Великий Царь, и Дарий убил его.

Мы в молчании пили вино.

— Кто же, — спросил я, зная ответ, — был тот человек,