Законы стаи - Полина Ром

все также молча кивнул робеющей Лайхе, она часто закивала головой, как бы говоря, что все поняла, неловко попятилась, нечаянно толкнув Оскара, и шустренько направилась к воротам.

Томах перевел взгляд на меня и Оскара, секунду подумал и буркнул:

-- Ты – проходи. А ты, – он глянул Андрею в глаза, – останься здесь.

Блондин за его спиной шагнул, распахнул для меня тяжелую дверь со сложной резьбой. Где-то в доме звякнул колокольчик. Он, шутовски поклонившись, сказал:

-- Прошу, госпожа.

По нагретым на солнце ступеням я поднялась, неловко потерла ноги о гладкие доски пола – мне не хотелось тащить грязь и песок в дом, и прошла в открытую дверь, которая немедленно захлопнулась у меня за спиной.

Небольшой холл, в котором я оказалась, освещался узким длинным окном под самым потолком. В доме стояли тишина и прохлада. После пекущего солнца это было особенно приятно. Из холла вели несколько дверей, но все они были заперты, и я растерянно замерла на пороге.

Один из темных прямоугольников распахнулся, и молодая гладкая женщина лет тридцати, в платье светло-серого цвета из хорошей ткани, внимательно осмотрела меня. Я почувствовала себя очень неуютно – хламида из холста изрядно пропотела, подол, залитый соленой морской водой, уже высох, и поэтому местами стоял колом. Босые, не слишком чистые ноги, тоже не добавляли мне уверенности.

-- Ну что встала? Когда зовут, надо идти, – голос у женщины оказался красивым и глубоким. Чем-то она была неуловимо похожа на госпожу Пасан. Может быть, дочь?

По широкому короткому коридору она провела меня в комнату, которая, похоже, была рабочим кабинетом. Сама осталась за дверью.

Госпожа Пасан сидела в глубоком кресле с резной спинкой, обложенная подушками. Ее трость была повешена на подлокотник. Рядом с ней, на легком креслице попроще расположилась пухловатая женщина лет сорока-сорока пяти, одетая дорого, ярко, крикливо.

То, что комната была кабинетом, я поняла по тяжелому письменному столу, который стоял у окна, выходящего в сад. Там лежали какие-то листы бумаги, стояла массивная бронзовая чернильница и такой же стаканчик, в котором находились то ли карандаши, то ли перьевые ручки.

Кроме того, на окнах в этой комнате были решетки. Наверное, госпожа Пасан, хранила здесь какие-то документы, а может быть, и деньги. Плотные коричневые шторы, сейчас раздвинутые, свисали богатыми фалдами. Стены комнаты были окрашены в мягкий кремовый цвет.

Перед женщинами стоял изящный резной столик, весьма элегантно накрытый к чаю. Вазочка с каким-то печеньем, что-то вроде крупной креманки с медом, плоская тарелка с благоухающими ванилью булочками. Больше всего меня поразили расписные фарфоровые чашки с золочеными ручками. Чем-то они напоминали тот самый сервиз «Мадонна», о котором так мечтала моя мама. Эта комната выглядела…

Я даже не сразу смогла подобрать слово. Комната смотрелась цивильно. Почти так мог выглядеть, например, зал в любой из квартир какой-нибудь многоэтажки.

Женщины между тем внимательно и молча рассматривали меня. Я испытывала неловкость и чуждость этому чистому красивому дому. Наконец, госпожа Пасан, не обращая внимания на меня, отпила чаю, поставила чашку на блюдце и, грузно, всем корпусом, повернувшись к своей собеседнице, спросила:

-- Ну, как она вам?

Та, брюзгливо поморщилась – на лбу собрались жирные складки, и я только сейчас заметила, что женщина накрашена и при этом весьма обильно. У нее были черненые брови и ресницы. Крупные губы покрыты чем-то оранжевым и блестящим, а на подрумяненной щеке, под правым глазом, была прилеплена бархатная мушка.

Кроме того, на ней было какое-то дикое изобилие украшений. Массивные серьги в ушах переливались желтыми и красными камнями. На шее висело одновременно несколько цепочек и три ряда бус разного цвета. В полные белые пальцы впивались кольца и перстни с крупными цветными вставками, штук семь-восемь не меньше.

До сих пор я не видела в этом мире людей, одетых столь необычно. Даже на рынке, куда все ходили принарядившись, я не помню ни одного женского лица с макияжем.

Женщина между тем продолжала брюзгливо морщиться, разглядывая меня, и вдруг приказала:

-- Повернись!

-- Что, простите?!

Я так растерялась, что даже не сразу поняла, чего она добивается. Она снова недовольно поморщилась, как будто у нее болел зуб и, взглянув на госпожу Пасан, ответила:

-- Тоща больно, да и бестолкова.

Этот осмотр нравился мне все меньше и меньше. То, что мне не предложили сесть, это ладно. На данный момент, их социальный статус явно выше моего, они старше по возрасту, да в конце концов, возможно, в этом мире таковы правила этикета. Но вот то, что они говорили обо мне как о неодушевленном предмете, было весьма неприятно.

Госпожа Пасан некоторое мгновение думала, а потом сказала:

-- Ну, скажем -- двадцать?

-- Я не отобью такую сумму! – с возмущение заявила ее собеседница. – Ее нужно отмыть, переодеть, хоть чему-то обучить! Нет-нет, двадцать -- это невозможно!

-- Не забывайте, она может работать и с половины, у нее свой дом. – госпожа Пасан явно давила на собеседницу.

-- А это еще хуже, – уверенно заявила та. – Будет капризничать, а то и втихаря клиентов таскать. Была у меня уже одна такая, со своим домом – хлопот не обобраться с ними! -- она решительно отмахнулась рукой в перстнях, взяла со стола булочку, и аккуратно макнув в мед, принялась есть.

Госпожа Пасан как-то визгливо засмеялась, похлопала толстуху по полной руке и сказала:

-- Я не сомневалась, дорогая, что ты будешь торговаться. Скажем – восемнадцать? Но это последнее слово! Сарт велел не соглашаться на меньшее, – строго добавила она. И после крошечной паузы и внимательного взгляда ей в глаза, добавила: -- Если ты не согласишься, я устрою ее в «Кровавую розу».

Женщина недовольным жестом положила на стол недоеденную булку и брюзгливо ответила:

-- Умеешь ты выкручивать руки!

Я очень плохо понимала, о чем идет речь. Точнее, боялась понимать…

Догадывалась, что говорят обо мне, собираясь как-то решить мою судьбу. При этом никто не интересовался моим мнением и даже не объяснял мне, чем именно предстоит заняться. Я молча и растерянно смотрела на женщин, и в голове крутилась безумная мысль, пугающая меня.

Дай бог, чтобы я ошиблась… Однако, этот разговор о цене… У меня мелькнула отвратительная мысль, что больше всего эта незнакомая женщина почему-то напоминает мне постаревшую проститутку из романов французских классиков. Но не может же быть, в самом-то деле, чтобы…

Госпожа Пасан хмурилась все больше и недовольнее, наконец, она подняла