Санкта-Психо - Юхан Теорин

Ян смотрит на них, не отводя глаз, с тяжелым колуном в руке. Дорогой, тяжелый, очень тяжелый, отлично сбалансированный. Подними его над головой… выше, выше…

Он кладет топор на стенд и выходит, не поздоровавшись с Торгни. Они не были друзьями и никогда не будут.

И последний объект экскурсии. «Рысь».

В двух километрах от центра – детский сад, где он работал, когда ему было двадцать. Он собирался туда сходить, а сейчас засомневался – собственно, зачем? Но раз собирался – надо сходить.

Все закрыто – суббота.

Он останавливается перед входом и смотрит на деревянный барак. Почти ничего не изменилось. Даже выкрашен дом так же: коричневой масляной краской, – но сейчас он кажется меньше, чем тогда. Еще он помнит, что рядом с входом был прибит фанерный силуэт рыси. А теперь он исчез. Может, сменили название на что-то более вегетарианское? Скажем, «Подснежник». Или та же «Полянка».

Здесь он работал сразу после школы. Ребенок, по сути. Несчастный ребенок, хотя тогда он этого не понимал. Интересно, работает ли кто-нибудь из тогдашних? Нина, заведующая? Сигрид Янссон уж точно не работает – она уволилась почти одновременно с ним.

Сигрид была совершенно раздавлена. Они избегали друг друга, и, когда Сигрид на него поглядывала, ему каждый раз было не по себе. Наверное, просто не могла переварить случившееся, но ему казалось, что во взгляде ее читаются враждебность и подозрение.

Он частенько пытался вычислить, догадывается ли она о чем-то. Представляет ли, как тщательно он подготовился к тому памятному дню, когда исчез Вильям…

И напоследок Ян идет к пруду. Совсем рядом с родительским домом, похож на огромную круглую кастрюлю. Он хорошо помнит эту черную воду, ночью она выглядит как кровь.

Пятнадцать лет назад он опускался на дно этого пруда, окруженный кипением воздушных пузырьков, опускался к вечному холоду… и только в самый последний момент сосед бросился в воду и вытащил его на берег.

Клиническое определение «суицидальные попытки» так и не сорвалось с языка родителей, когда они пришли навестить Яна. Удержались.

Но поговорить не получилось. Ян лежал, натянув одеяло под самый подбородок, и молча смотрел на родителей. А почему младший брат не пришел его навестить?

– А где Магнус?

– У приятеля, – сказала мать, но поняла, что ответ ее ранит Яна, и быстро добавила: – Мы ему ничего не говорили.

– Мы никому ничего не говорили, – подтвердил отец.

Ян кивнул. Наступило молчание.

– Мы говорили только с твоим доктором, Ян, больше ни с кем, – начала было мать, но отец прервал ее.

– Никакой он не доктор. Он психолог, – сказал он с издевкой.

Отец не любил психологов. Год назад за ужином он рассказывал о своем сотруднике, который ходил к психотерапевту, и прокомментировал одним словом: трагикомедия. Трагикомедия, так и сказал он.

– Да-да, конечно, – заторопилась мать. – Психолог. Но кто бы он там ни был, сказал, что тебе надо побыть здесь еще несколько недель. Четыре, может быть. Как ты к этому относишься, Ян?

– Надо – значит надо. – И опять замолчал.

По щекам матери вдруг потекли слезы, она лихорадочно их вытерла, но Ян все равно заметил.

– А они с тобой говорили? Психологи?

Он покачал головой – нет, пока не говорили.

– А тебе и не надо с ними говорить. Ты вовсе не обязан отвечать на их вопросы или рассказывать что-то.

– Знаю, – безразлично произнес Ян.

Он пытался вспомнить, когда же в последний раз видел мать плачущей. Должно быть, на похоронах год назад, когда умерла бабушка. И настроение тогда в церкви было примерно такое же – все сидели молча и глазели на гроб.

Мать высморкалась и попыталась улыбнуться:

– Ты здесь с кем-нибудь познакомился?

Ян опять покачал головой – нет, не познакомился. Он и не хотел ни с кем знакомиться. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Мать замолчала. Она уже не плакала, только вздыхала горестно время от времени.

И отец больше не сказал ни слова. Сидел в своем сером костюме и покачивался на стуле, будто ему не терпелось поскорее встать. Даже на часы поглядывал. И на Яна – нетерпеливо и с раздражением. Ян знал, что у отца полно работы и ему не терпится вернуться домой.

И Ян под этими взглядами начал нервничать. Ему захотелось встать с койки, забыть все, что случилось, и поехать домой. Поехать домой и стать нормальным. Как все.

Мать внезапно подняла голову и прислушалась:

– Кто это играет?

Теперь и Ян услышал – из-за стены доносились тихие гитарные аккорды. Он знал, кто играет.

– В соседней палате. Какая-то девушка.

– А здесь девушки тоже есть?

– В основном девушки.

Отец опять посмотрел на часы и поднялся:

– Ну что… мы поехали?

– Езжайте, – бледно улыбнулся Ян. – Со мной все в порядке.

Мать послушно встала и хотела погладить сына по щеке, но не дотянулась.

– К сожалению, – сказала она. – Парковочное время кончается.

Разговор на этом иссяк, и родители пошли к выходу, но на пороге мать обернулась:

– Тебе кто-то вчера звонил. Какой-то друг.

– Друг?

– Друг.

Ян кивнул, хотя никак не мог придумать, кто бы это мог ему позвонить. Кто-то из класса? Наверное… хотя вряд ли.

После ухода родителей он почувствовал облегчение.

Он встал с постели и подошел к окну. Большой, еще влажный после зимы газон, а за ним – высокая ограда с колючей проволокой наверху.

Он долго смотрел на эту проволоку. Юпсик, оказывается, не совсем обычная больница…

Ян понял, что он в заключении.

30

Ян вернулся в Валлу и начал прибирать квартиру – должна зайти Ханна.

Это была его идея. Когда Ян после короткого отпуска вернулся на работу, по схеме ему выпало работать днем, и первым, кого он встретил, была Ханна. Он дождался, пока останется в воспитательской один, и сунул записку в карман ее кожаной куртки: свой адрес и несколько слов.

КОФЕ У МЕНЯ ДОМА? ЗАВТРА В ВОСЕМЬ.

Она не ответила, но по дороге домой он купил сладкие булочки. Ответила, не ответила – но прийти должна. У них общие интересы.

И общие тайны.

И в самом деле, довольно пунктуально, без пяти минут восемь, в дверь звонят. Ханна. Молча проходите прихожую.

– Молодец, что пришла. – Ян доволен. Вышло по его.

– Да-да, конечно…

Он сажает ее за кухонный стол, угощает булочками, поит чаем. Старается расслабиться – болтает о чем угодно, о работе, о коллегах… но в конце концов начинает разговор о том, о чем и хотел поговорить, – о Санкта-Патриции.

– А женщины там, наверху… помещаются отдельно?

Ханна смотрит на него, но лицо ее, как всегда, ничего не выражает. Яркие, но без глубины, голубые глаза. Воздух в кухне сгущается и тяжелеет, но почему-то ему легче разговаривать с Ханной, чем с Парсом Реттигом.

– Конечно, – говорит она после паузы. – Два женских отделения. Закрытое и открытое.

– Рядом?

– Ну, не то чтобы стенка в стенку, но на одном этаже.

– На каком?

– На третьем. Или на четвертом. Я же там никогда не была.

Ян думает, о чем бы еще спросить, но она его опережает:

– Расскажи, Ян, кто это.

– Кто?

– Та, в которую ты влюблен… как ее зовут?

Она пристально и все так же холодно смотрит на него, и Ян отводит глаза:

– Это совсем другая история.

– Другая, чем… чем какая?

– Чем у вас с Иваном Рёсселем.

Ханна со стуком ставит чашку на стол. Глаза ее делаются еще холодней, а он-то думал, холодней некуда.

– Откуда тебе-то знать, что у меня с ним? Ты даже не знаешь, что меня заставило искать с ним контакт. Ты ничего не знаешь. И как ты можешь судить?

У Яна такое чувство, что сейчас в воздухе начнут проскакивать искры. Но он был прав. Она встречается именно с Рёсселем.

– Да ничего я не знаю, конечно, – говорит он примирительно. – Но ведь тебе он нравится?

Она не сводит с него глаз. Кажется, даже не моргает.

– За любым преступлением надо видеть человека, – говорит она после долгой паузы. – Большинство об этом не думают.

– Ну, сама подумай: если ты, рискуя работой и много чем еще, потихоньку с ним встречаешься, значит, он тебе нравится? Несмотря на то, что он… творил?

Она отвечает не сразу:

– Я с ним не встречаюсь. Мы поддерживаем контакт через охранника… или санитара, как их там называют. Иван придумал один проект… надо же как-то коротать время. И я ему помогаю.

– В чем? В чем ты ему помогаешь? Что он там делает?

– Пишет.

– Что? Книгу?

– Типа.

– Воспоминания убийцы?

Ханна напряглась и поджала губы.

– Он не убийца. Он подозреваемый. Никаких прямых улик. Никаких признаний… он говорит, книга все объяснит, – вздохнула она. – Говорит, люди поймут, что он ничего такого не делал.

– И он сам в это верит?

– Да. Верит. Иван настолько погано себя чувствует из-за всего, что случилось, что если его выпустить… он скорее убьет себя самого, чем кого-то другого. Думаю, только мои письма и поддерживают его на плаву…