Ларс II - Виктор Гросов

на середине стола. Аршак, видимо, полюбил Эстрид. Но не может это чувство выразить словами, поэтому проявляет заботу так, как он это понимает. Эса же воспринимает его заботу, как посягательство на свою личную свободу. Триггером к обострению их взаимоотношений наверняка стал Гор, а вернее симпатия Эсы к этому парню. Она, наверное, даже не догадывается об истинных чувствах нашего Алладина. Замечательно, конечно, если я на верном пути в своих догадках, но это никак не решает проблему. Что же мне с ними делать?

Два ближника сидели, словно мыши под усами кота.

— Эстрид, дочь Улофа, княжна Киевская, — я не мигая, уставился в центр стола, чеканя слова, — прошу тебя быть снисходительнее к заботе твоего друга, Аршака. Если тебе кажется, что его внимание и забота слишком чрезмерны, то запомни — тебе на самом деле это кажется. Ты слишком нам дорога, чтобы снова тебя потерять. Теперь ты, Аршак… Я знаю что ты на самом деле чувствуешь, вернее, думаю, что знаю. И возможно есть смысл либо изменить проявление этого отношения, либо вовсе его не показывать. Надеюсь, что Эса, рано или поздно, поймет то, как она нам дорога и будет с пониманием относится к проявляемой ей заботе.

Я поднял взгляд и посмотрел поочередно на друзей. Аршак опустил голову и внимательно разглядывал свои пальцы. Его щеки пылали. Эса же широко раскрытыми глазами разглядывала лица Джуниора, то и дело, косясь на меня. Уголки ее глаз подозрительно блестели.

— А теперь я прошу вас оставить меня. Идите и занимайтесь своими делами. Если у меня возникнет хотя бы малейшее подозрение в том, что между вами есть какая-либо вражда или неприятие, то вы оба отправитесь в столицу, чтобы я больше на вас не отвлекался. Вы оба мне дороги и очень нужны. Надеюсь, вы меня услышали.

Я встал. Друзья подскочили и вышли из шатра. Аршак по-джентельменски уступил Эсе дорогу. Девушка вежливо кивнула и вышла. Джуниор, казалось, хотел что-то мне сказать, но так и не решился. Он покинул мой шатер. Ну что же, я вскрыл опасную болячку. Теперь они должны либо помириться, либо проявлять друг к другу холодную вежливость. Надеюсь, что возобладает первый вариант.

Я вышел из шатра и встал возле Аги.

— Ты слышал наш разговор? — спросил я у моего Обеликса.

— Ага, — ответил он, поглаживая усы.

— Думаешь, помирятся?

Телохранитель пожал плечами.

— Не слишком я на них наехал?

Ага отрицательно покачал головой.

— По возможности следи за этими балбесами. Хорошо?

— Ага, — ответил верзила, улыбаясь щербатым ртом.

Я направился внутрь шатра. В Киеве я прикупил у купцов бумагу и писчие принадлежности. Писать пером и чернилами было настоящим испытанием. Мне понадобился не один день, чтобы привыкнуть к такому способу письма. На бумагу я переводил все свои мысли и знания. Я решил зафиксировать все ключевые знания, начиная от таблицы Менделеева, которую я помнил слабовато, заканчивая ближайшими, в исторических масштабах, событиями и личностями, которых нужно будет устранить. Последнее, в первую очередь, касалось Чингисхана. Если все будет замечательно, то мои потомки смогут загодя устранять это личность и будут внимательны к монгольскому региону. Когда будет рунный алфавит, будет проще надиктовывать, читая собственные рукописи, которые здесь никто, кроме Эдика не сможет прочитать. По крайней мере, пока Кирилл и Мефодий не внесут свою лепту в грамотность славян. А они — не внесут. Уж я постараюсь. Не для того я создал новое царство, чтобы византийцы насаждали свои порядки в моем государстве. Да и руны в перспективе намного удобнее. Все дело в привычке.

Я закончил писать и вышел из шатра. Небо заволокло хмурыми тучками. В воздухе витал преддождевой аромат. Поднявшийся ветер нарисовал на поверхности реки небольшие барашки волн.

Возле моей ставки было какое-то шевеление. Легионеры были чем-то взбудоражены. Ко мне скакал Ходот, ведя под уздцы черного коня, на котором восседал уставший паренек в стандартной форме наших всадников, гоняющих печенегов. В руках молодого человека был серый округлый сверток с красными пятнами.

— Царь, — обратился ко мне Ходот, соскакивая с лошади, — прискакал гонец от Кулябы.

Парень спрыгнул с коня, поклонился и протянул свой сверток. Ага встал чуть сбоку, напряженно готовясь к любому развитию событий. Я с замиранием сердца смотрел на кровавое тряпье и молил всех здешних Богов, чтобы внутри не оказалась голова Кулябы или Гора.

Гонец неспешно развернул свою «посылку». Из свертка выглянула отрубленная голова. Седые волосы и борода были в высохших кровавых сгустках. Я посмотрел на гонца, который, видимо, волновался, так как руки у парня слегка подрагивали.

— Что-нибудь на словах передавали? — спросил я гонца, снова вглядываясь в привезенную «посылку».

— Командующий Куляба передавал царю поклон и извиняется, что не смог доставить князя Мезислава живым.

Отрубленная голова Мезислава дала мне только каплю удовлетворения, но не убрала отчаянное желание отомстить за Сокола.

Куляба через гонца сообщил об успешном захвате печенежских вождей. К сожалению, не удалось склонить их на свою сторону. Оказывается, к печенегам-кочевникам относили огромную кучу племен, объединенных под одну силу. Титульной народностью, конечно, были сами печенеги. Печенеги при этом сохранили вождество покоренных племен. Старик, который возглавил кочевников, был советником у отца погибшего хана, поэтому смерть главаря печенегов не смогла внести разброд в руководстве племени, как я надеялся. Более того, собравшись, вожди решили дать титул хана этому старику, который вдобавок приходился дядей погибшему хану. Куляба не смог заставить вождей и хана склонить на свою сторону, но это и понятно, дипломатом у нас является Радомысл, а не командующий конницы.

Окружив кочевников, Куляба попытался провести переговоры. Не знаю, на что рассчитывали печенеги, но они отказались сдаваться или присоединяться к царству. Старик, сумевший удержаться на своей должности советника у двух ханов, по идее должен был быть умнее. А возможно мы чего-то не знаем. Кулябе пришлось вступить в бой. Потери с нашей стороны были значительные, несмотря на большое количество пленных. Гонец сказал, что мы потеряли около одной тысячи воинов, но сдалось, по оценкам Кулябы, около двух тысяч кочевников. Что примечательно, сами печенеги старались биться до последнего, поэтому в плену оказались в большинстве своем покоренные кочевниками племена.

А с Мезиславом случилась неприятная история. Оказывается, Рогволд и бывший князь Киева сбежали к печенегам. Те, узнав о том, что беглецы больше не являются силой в регионе, пленили князя с воеводой. На момент окружения ставки кочевников, Рогволд