Низость - Хелен Уолш

— Здорово, — говорю я, выпучив насмешливые глаза. — Это так остроумно! Очень по-постмодернистски.

Он польщен. Глупо думать, что жлоб Син повелся на пиздеж какого-то скульптора, но пути Господни неисповедимы.

— Правда, что ли?

— Я имею в виду, не только потому, что она дает зрителю обостренное чувство автономии, но потому, что сам артефакт выходит за пределы тендера, как такового. Он сопротивляется категоризации, пренебрегает модернистским способом мышления, ты не находишь?

— А, ну да. Права. Непохожее и прочее.

Он подозрительно разглядывает своего андрогинного друга. Несколько секунд мы сидим в тишине, потом я избавляю его от тяжкой обязанности сменить тему. Пьеро, сказанул!

— Как бизнес?

— Все в шоколаде, — говорит он, возвращая свою обычную самоуверенность. — Дней еле-еле хватает, если хочешь знать. Насчет нового суши-бара и прочее — заебся, дальше некуда. Я тебе не говорил, я открыл еще один салон на Смитдаун?

— Бордель для Энн Мэри?

Слова вырвались прежде, чем я успела подумать. Улыбка испаряется с его рожи, и всего на одну секунду я чувствую тот же прежний ползучий страх животного, попавшего в лапы к хищнику — но потом ухмылка возвращается на место, еще шире и нахальнее, и он начинает разговаривать со мной так небрежно.

— С чего ты взяла?

— Черт его знает, — отмазываюсь я. — Просто слышала, что она будет смотреть за твоим новым заведением?

— Смотреть за ним?

— Управлять. Слышала, она будет менеджером, типа того.

— Энн Мэри?

Он скалится своей большой и нахальной лыбой и качает головой в притворном сомнении. Встает и исчезает в кухне, а я добиваю шампанское одним махом, пытаясь притушить энергетику неловкости, которую я приволокла в комнату.

Это сказал мне Билли. Я встречалась с ним после лекций — мы ходили в «Дим Сам». Он широебился по городу целый день, бухал как евин. И в лучшие времена хранить тайну Билли сложно, а с двумя цистернами лагера, текущими в его организме, это стало зудом, терпеть который он больше не смог бы ни единой минуты. Ему надо было разгрузиться. Когда я забрела тем вечером в «Мандарин», он был похож на ребенка, которому не терпится в туалет. Он с трудом дождался, пока я сяду и закажу себе «Цинь Дао».

— Ты только прикинь, — заявил он, тыча в мою сторону вилкой. — Ни в жизнь не догадаешься, чего я только что обнаружил…

И торопливо озираясь, он сообщил мне конспиративным шепотом, что его будущая невестка не только страдает дьявольским пристрастием к кокосу, но еще и была завербована Флиннами помогать править их империей. Билли не пиздит про нее — сказал, что по-своему он испытывает к ней смутное уважение, за то что она настолько непробиваемо-амбициозная, как танк. Но он не хочет, чтобы кто-нибудь подсирал Джеми, и прежде всего его будущая жена, а он уверен, что Джеми ничего об этом не знает, а он готов отправиться и все ему прямо выложить. Я не ожидала, что смогу отговорить его от такой затеи — не из хороших чувств к Энн Мэри, а потому что я знаю, как в этом городе распространяются сплетни. Продавец мороженого за один день может превратиться в наркобарона. И я посоветовала Билли, что если он решил порвать себе задницу за благополучие семейной жизни своего брата, ему стоит дважды убедиться в достоверности фактов.

Син возвращается, теперь он собран и угрюм. Насыпает две щедрые дороги. Я жду, боюсь, он начнет прессовать меня дальше на тему Энн Мэри. Не начинает. Он жестом приглашает к кокосу и мое сердце подпрыгивает — Гай Фокс начался! Достаю из сумочки банкноту, сворачиваю ее в идеальный цилиндр и налетаю. Нос у меня заложен, и стол мне удается очистить с двух или трех заходов, но вставляет меня немедленно.

— Опа. Хорошая вещь.

— Чистый, нет?

— Ага, — соглашаюсь я, отпивая шампанского. — Вообще без бодяги.

Мы чокаемся. Он поднимается и идет к дорогой на вид стереосистеме. Я неотрывно слежу за ним, слежу за его гибкими, небрежными движениями — изящными и все-таки пугающими.

Он ставит Нору Джонс и переключает сразу на «Feelin’ the Same Way». Я стягиваю с себя свою искусственную шубку, плотнее устраиваюсь на своем месте, позволяя музыке переливаться сквозь меня. Я даю векам на мгновение опуститься, а когда поднимаю их снова, ловлю его за рысканием по моему телу. Моя пизда вздрагивает, и я чувствую, как щеки заливает краской.

Хорошо, Пункт Первый — меня ни при каких условиях не тянет к Сину Флинну, так? Но Пункт Второй — нельзя отрицать, что он наделен одним из самых притягательных лиц, что мне доводилось встречать. Это не гон под кокосом. Его лицо околдовывает. Я могу часами смотреть на него. Его глаза — большие задумчивые озера таинственности, что умеют вспыхивать с таким желанием, с такой интенсивностью, при том одним движением век погружаться в пустое пространство материи и вещества. Еще в этих глазах подчас живет ненависть, а когда он напивается, его зрачки сужаются в безумные, опасные точки. Но сидение в такой близости от столь невероятного физического совершенства заливает мою пизду пьянящим теплом — словно я пописала в холодное море.

Просто ради интереса, — произносит он, наигранно сосредоточившись на горке из порошка перед нами. Он крошит и дробит его, крошит снова, потом смотрит на меня. Он улыбается:

— Кто натрепал тебе всю эту хренотень про Энн Мэри?

— Блядь — не помню! — я стараюсь прикрыть тревогу рассеянной улыбкой. — Это важно?

Он театрально изображает добрую улыбку, на сей раз позволяя себе моргнуть обоими глазами.

— Абсолютно нет, — говорит он, поднимая обе ладони, чтобы дать мне понять, что тема закрыта. Немного чересчур томно тянусь за бутылкой и наливаю остатки шампанского. Чтобы компенсировать поспешность и неуклюжесть, поднимаю свой бокал.

— За очаровательную Энн Мэри.

— За очаровательную Энн Мэри, — соглашается он. Цедит шампанское сквозь зубы и продолжает сидеть, рассматривая меня.

Наши глаза замирают друг на друге, и сексуальное притяжение разбивает свою скорлупу. Я не вижу Сина. Только пара безумных глаз и идеальные черты. Моя голова протестует, этический, глубоко укорененный инстинкт бежать сдает позиции перед лицом чистого сексуального желания. Я делаю глубокий глоток воздуха и чувствую, как его глаза притягивают меня к нему. Он встает, подходит и садится рядом со мной.

Я хлопаю глазами у его лица, задерживаясь у губ. Влажные и полные, пульсирующие от желания. Его губы. Это очень неправильно. Я не в силах остановиться. Пододвигаюсь ближе и мои губы капитулируют в полном отчаянии.

ГЛАВА 6

Мистика, ё. Типа того, что мы пришли и кому-то помешали. Вообще, Син — последний парень на этом свете, с которым наша Милли стала бы связываться, но я знаю, что я не придумываю. Ихняя парочка ведет себя вдвойне подозрительно. Я пока что лезть не буду, запомни — подожду, когда она выпьет и потом уже. Вытяну из нее, что за дела, и вот чего я скажу: мне поебать, кто такие его братья, если он хоть пальцем девчонку тронет, он труп.

Я собираю войска и ставлю их в боевую готовность.

Сеффи-Парк запружен студентами. Море шапочек с кисточками, южных акцентов и светящихся бенгальских огней. Невзирая на то, что Билли покрасился в кричащего блондина, а Кев и Мэлли, приятели Сина, похожи скорее на продавцов из «Big Issue», я чертовски горда, что гуляю со своими ребятами. Тот инцидент с Сином, чем бы он ни был, растворился в кокосовом приходе. Временами вороватый взгляд с его стороны вытаскивает происшествие из моего подсознания, и меня передергивает. Это не было и никогда не будет Нашим.

У палатки с хотдогами мы находим Лайама с женой. Их сын Тони глазеет в немом изумлении на призрачные ливни. Лайам приветствует Джеми и Билли, по-медвежьи обнимая их, а Сина едва похлопывает по спине. Кев и Мэлли отодвигаются назад, одеревеневшие и нервные — такая его, Лайама, извечная реакция на пацанву.

— Ты же знакома с Джеки, правда? — произносит Лайам, обхватывая меня рукой и увлекая к ней.

Мы обмениваемся застенчивыми улыбками, и я чувствую, как в горле застревает виноватый комок. С того вечера, как я встретила Лайама в «Ливинг-Рум», я много и часто о нем думала. Глупые, безобидные фантазии, не имеющие, по большому счету, никакого отношения к сексу. Просто, как мы с ним гуляем на набережной. Общаемся. Флиртуем. Узнаем друг друга.

— Привет, как у тебя дела?

— А, пожаловаться не на что, — говорит она. — А ты? Закончила свой универ?

— Нет, — отвечаю я жалобно. — Последний курс.

Когда видишь Джеки, в голову лезут мысли о сосущих младенцах, отвисших грудях и домашних обедах. У нее нежные, благородные черты лица и манеры, настолько естественно сочувственные, что почти асексуальные. Целовать можно, ебать — нет. Хотя она не позволила материнству разнести себя в разные стороны. Она следила за фигурой немилосердно изнуряя себя аэробикой и пилейтс; на ее по-медицински белоснежном лице нет ни пятнышка, ни морщинки. К тому же она знает, как надо вести себя с этим добродушным мерзавцем, в смысле ее мужем. Ох, наверно ей бы польстило, если бы она знала, что я о нем думала.