Банан за чуткость - Леонид Жуховицкий

И опять мы шли по коридору, нежная ладонь девочки лежала в моей. Только теперь я не знал, кто кого ведет и опекает. И не знал, кто кому будет необходим за прямоугольным поворотом коридора…

ЗВОНИТЕ ТРИ–НОЛЬ…

«Хочу поделиться мыслями, которые давно уже тревожат меня. Приведу факт более чем печальный: двадцатипятилетняя девушка, работница химкомбината, повесилась.

Причина — несчастная любовь. Вернее, такая формулировка не совсем точна, не полностью объясняет трагедию.

Да, было — в этот вечер ее отверг парень, который ей нравился: абсолютно точно, что несколько ее попыток в прошлом выйти замуж оказались неудачными. Но, обдумывая случившееся, узнавая все новые и новые подробности ее жизни, я приходил к выводу: причина в другом. Это был только повод.

Я позволю себе немного отвлечься, напомнить читателю одну литературную историю: роман Стефана Цвейга «Нетерпение сердца».

Некий молодой улан познакомился с дочерью богатого австрийского капиталиста. На их общую беду девушка оказалась калекой. Из чувства сострадания Гофмиллер (так звали улана) по–прежнему посещал дом, проводил время в долгих беседах с девушкой. Как и следовало ожидать, девушка влюбилась в него. Юноша не смог ответить искренней любовью на любовь калеки, и в то же время он оказался достаточно честен, чтобы не прельститься на большие деньги будущего тестя. Конец жесток: девушка покончила жизнь самоубийством.

Цвейг на протяжении своего романа разоблачает мелочность и эгоизм героя, и, поддаваясь мастерству талантливого писателя, я вместе с ним жалел несчастную девушку…

И вдруг…

Поймите меня правильно, я не пытаюсь подгонять прошлое под настоящее и не требую, чтоб началась срочная кампания за переделку классиков в соответствии с новыми идеями, но вдруг я понял: МНЕ НЕ ЖАЛКО ЭДИТ.

И Цвейг тут ни при чем. Меня — человека второй половины двадцатого столетья, с детских лет воспитывающегося на образах Зои Космодемьянской, Любови Шевцовой, Лизы Чайкиной, — не могла уже расстроить несчастная судьба молоденькой самоубийцы на почве любви. Я называл себя варваром, истуканом, камнем, но жалости не прибавлялось. И даже вертелась на языке нехорошая фраза: ну и дура, если из‑за этого на тот свет.

Потом я привел в порядок свои мысли: сделал скидку на бесправное положение женщины в начале двадцатого века, на ее пассивное участие в общественной жизни и, проявляя снисходительность к Эдит, грубое слово заменил на более мягкое: «дурочка».

Но то Эдит — другое время, другие условия… А что можно сказать о человеке, повторившем ее поступок в наши семидесятые годы, не имея для этого даже половины оснований, которые были у цвейговской героини?

Может быть, это жестоко, но мне тоже не жаль этой девушки. Меня зло берет, что так глупо она рассталась с жизнью. Меня волнует и беспокоит, когда я думаю о ней: не слишком ли беззащитными перед жизнью мы воспитываем своих детей?

Не слишком ли поддались мы ннстинкту охранять их от зсяческих неприятностей?

Любы Шевцовы и Зои Космодемьянские не берутся из ничего, их нужно воспитывать. С детства надо прививать чувство стойкости и самозащиты, твердости, и я не боюсь сказать, даже жестокости, когда это требуется. Самоубийство на почве любви — крайность и свидетельство слабости духа и ограниченности интересов. Но разве мы не сталкиваемся каждый день с более мелкими, менее яркими проявлениями этих же самых черт? А из них развивается и себялюбие, и эгоизм — все, что угодно…

Дочь моих родственников не поступила в институт и несколько лет висит на шее своих родителей, не решаясь самостоятельно отправиться в жизнь. Родила ребенка — пусть бабушка нянчит.

Правдами и неправдами мои знакомые пытаются не пустить сына–семиклассника на летнюю практику в колхоз (надорвется мальчик, успеет еще наработаться). А мальчик и рад.

…Я хочу, чтобы моя дочь выросла мужественным человеком, чтобы никакие неприятности не могли ее сломить. Это прежде всего. Все остальные качества — потом.

Меня меньше беспокоит бросающаяся в глаза ее, мягко говоря, неделикатность: хотя, зная меня и жену, многие знакомые откровенно удивляются: в кого она у вас такая бойкая? Меня волнуют, конечно, ее ежедневные синяки, и в то же время я и радуюсь им. Но меня всерьез беспокоит, что до одиннадцати лет она признает только один вид телепередачи: мультфильмы, а я бы хотел, чтобы ее любимым героем уже сейчас был «Овод».

Кого мы растим?

Я хочу, чтобы этим вопросом проникся каждый родитель и будущий родитель тоже! Я не хочу сгущать краски; много отличной молодежи растет у нас: жизнь дает нам тысячи примеров подвигов, мужества, терпения и верности идеям. Достаточно вспомнить наших пограничников, космонавтов, спортсменов…

Но много и хнычущих, эгоистичных, сдающихся перед первой преградой. Их уже не должно быть. Эстафета нам передана от мужественных людей.

Я считаю, что мы должны везде и во всем прямо и честно настраивать молодежь на одно: у вас впереди — борьба. Да, с каждым годом все лучше становится жизнь, с каждым годом прочнее мир на земле, но это не значит, что можно расслабиться — врагов у нас еще хватает. И первостепенная, наиважнейшая задача в воспитании — растить бойцов.

О себе. Работаю на химкомбинате с 1956 года. Ст. инженер–технолог. Член КПСС. Член литобъединения при Саратовской писательской организации. Бывший поэт, будущий прозаик (несмотря на 36 лет)».

Уважаемый товарищ!

Вот прочел я ваше письмо и думаю: как же вам отвечать?

Может, возмутившись вашей рассудочностью, написать о возвышающей силе чувства и в подтверждение тезиса привести десяток красивых и авторитетных цитат?

Или, напротив, согласиться с вами: да, умный человек не пойдет на самоубийство из‑за любви. И вам в поддержку привести еще более разительный пример человеческой глупости — как не один, а двое сразу покончили с собой из‑за несчастной любви. Жаль, что литератор, изложивший их историю, не смог с верных позиций оценить бессмысленный и бесполезный поступок Ромео и Джульетты.

Но я не хочу говорить возвышенно, не хочу пугать вас классиками, не хочу разить иронией. Ибо повод нашего разговора — слишком земной и страшный. Многое можно вернуть или поправить, но смерть необратима и непоправима. В двадцать пять лет тропинка человеческой жизни идет вверх, она далека не только от конца, но и от перевала. И вот — оборвалась. Что ни наговори — девушка не воскреснет.

Остается одно слабое утешение. Всякий уходящий что‑нибудь да оставляет живущим. Дело, вещь, идею, опыт собственной жизни. На худой конец — урок собственной смерти.

Самая нелепая гибель не бывает бессмысленной, если живые извлекают из нее урок.

Наверное, главный вывод из подобных трагедий — что кончать с собой из каких бы то ни было житейских соображений не стоит — не оправдывается.

Месть? Но тот, кому она предназначалась, обычно вздыхает с тайным облегчением. Потом еще и гордится — вот, мол, какие страсти я способен вызывать!

«Вот умру — пожалеете»? Жалеют, конечно. Но, увы, чаще те, кто любил нас, а не те, кого мы любили.

Иногда пытаются покончить с собой, надеясь, что спасут, а спасти не успевают.

А вот спасенные, как правило, попытку не повторяют. Отчаянная минута проходит, и становится ясно, что смысла в самоубийстве нет.

Пожалуй, я согласился бы с вами, что «самоубийство на почве любви — «…свидетельство слабости духа и ограниченности интересов», если бы это умозаключение не разбивалось вдребезги — ну, допустим, об одну фамилию: Маяковский. Конечно, там все было сложней. Но ведь не выкинешь из памяти и последние его строчки: «Кончено. Инцидент, как говорится, исперчен. Любовная лодка разбилась о быт. Я е жизнью в расчете…» Помните?

Не будем гадать, какие еще причины привели поэта к гибели, отнесемся с уважением к той единственной, которую назвал он сам в предсмертных строках.

Да, в действительности все куда сложней.

Давайте примем ваш слог «здравого рассуждения». Вы предлагаете «лекарство от слабости» совершенно конкретное и очень соблазнительное своей простотой. Вы пишете: «…мы должны везде и во всем прямо и честно настраивать молодежь на одно: у вас впереди борьба».

Вроде бы мысль совершенно бесспорная. Но, оказывается, не так все просто, беда в том, что в вашу внешне столь ясную формулировку можно вложить любой смысл.

Вот несколько примеров из редакционной почты. Читатель М., полностью вас поддерживая, пишет: «Он прав, у нас впереди борьба — борьба за место в жизни». А ведь жестокая борьба за место в жизни — знаменитый «волчий закон» совсем иной социальной системы… Одна, опять‑таки солидарная с вами, судя по письму, милая, но слабая женщина в порыве самоуничижения высказывает идею вовсе уж радикальную — не лучше ли обществу решить проблему слабых по–спартански, то есть попросту избавиться от них?