Ящер - Галина Валентиновна Чередий

разве упомнишь? Не растерзали ведь, обошлось, а так везет отнюдь не всем, и подобное дерьмо чуть ли не каждый день у ментов на работе. Вот интересно, а почему он ушел?

Ой, да что там интересного! Страна вразнос пошла, жить всем на что-то надо, а ментам тем сколько платят — зубы на полку мигом сложишь, тем более, если семья.

Но все равно! Все равно! Хоть как-то можно было среагировать! Лежала и ждала все же, что придет, мол разговор не закончен скажет. Но нет. Глаза закрыла — открыла, а уже утро, и в квартире тишина. Села на кровати, заметила свою сумку с вещами у кресла. Выглянула из спальни, которую вчера нахально заняла по принципу “все нахер с пляжу — я тут ляжу”. Тишина полнейшая. В санузле пусто, на кухне тоже, со стола все убрано, и лежат только несколько тысячных купюр. Это, сука, что? Это он типа мне заплатил за секс? Ну и курва же ты, Лебедев! Я тебе все, как на духу, сказала же, что ты — это совсем другое, что никогда с тобой ради денег не смогла бы, а ты… Скот!

Наверняка же нарочно, чтобы ткнуть меня носом в то, кем считаешь и по-другому никак.

— Ну и похер на тебя! — пробормотала, кусая губы, чтобы забить физической болью жжение в груди. — Так даже лучше. А то еще сдуру бы повелась на твое предложение конченное и каждый день бы чувствовала себя, как оплеванной.

Приняла душ, оделась, нашла в холодильнике вчерашние деликатесы и поела, хоть на вкус все показалось пеплом каким-то.

В прихожей увидела клочок бумаги, поверх которого лежали ключи от квартиры. “Отдай Боеву”. И все. Как говорится — ни здрасти, ни насрать, вообще и словечка не достойна ты, Ерохина. А и правда, чего там писать, да? О чем? Рабочих отношений больше нет, в притоне и с бандюками чуток покуражились, и тоже тема закрыта, секс случился, но за него уплачено. Все.

Шумно втянула воздух носом, медленно выдохнула, изгоняя прочь и боль. Она, гадина, упорно цеплялась за что-то внутри, но фигня вопрос, все дело в количестве вдохов-выдохов и минут-часов-дней. Пройдет. Че там было-то в принципе?

На районе все как всегда в выходной день. Пацаны гоняют на великах, мамаши с колясками на них рявкают периодически, взрослые дядьки забивают козла в домино за деревянным раскладным столом под здоровенной липой, пенсионерки ковыряются в цветниках под окнами первых этажей, очищая их от сорняков, пивных бутылок и пакетиков от семок, которыми стабильно все загаживают Соленый и подобные ему свинорылы. Перед подъездами на лавочках дневной дозор из бабулек на изготовке — ни одна муха не пролетит, не обзаведясь четкой классификацией: шалава она, наркоман, алкаш, уголовник или просто невоспитанная зараза, которой трудно разве постоять с хорошими людьми и выслушать от них все сплетни и снабдить новыми.

Я прошмыгнула мимо наших стражниц подъезда едва кивнув на их попытку вцепиться в меня с разговорами, и бегом поднялась по лестнице.

— Лизка! — шепотом приветствовала меня Ирка. — А мы думали ты только завтра вернешься или сегодня поздно вечером.

— Ну раньше освободилась, — пожала я плечами, стараясь натянуть самое невозмутимое выражение лица из возможных. — Мама Любку укладывает?

— Ага. А че случилось-то? Не срослось что-то с работой? — встревоженно всмотрелась мне в лицо сеструха.

— Все нормально, говорю! — раздраженно прошипела в ответ. — Спать пойду, устала.

— Ли-и-из… — сестра шагнула ко мне и обняла кратко, — херня все, не бегом, так ползком, но где надо будем.

Ну да, кого обмануть-то хочу, роднулю свою, которая меня как облупленную знает.

— Не ругайся! — состроила строгую гримасу я и спаслась бегством в комнату.

Но спастись не вышло, минут через десять пришла мама, села на мою кровать и стала гладить по волосам, не взирая на то, что я старательно изображала из себя спящую зубами к стенке. В груди снова отчаянно защемило, и я поняла, что еще чуть, скажи она хоть слово утешающее, и я позорно разревусь. Так что вскочила и опять сбежала. На этот раз прочь из нашей квартиры, вверх по лестнице и на чердак. Вот там-то уже и позволила себе пореветь, то и дело мысленно матеря себя и спрашивая: ну вот с хера ли?

— Слышь, Ерохина, ты хоть в курсе какая у меня в квартире слышимость с этого сраного чердака? — раздался раздраженный женский голос, и я дернулась и больно врезалась в балку над головой. — Мало мне топота этих долбо*бских голубей, которые спать днем не дают, так теперь еще и твои завывания слушать!

— Ночью спать не пробовала? — традиционно огрызнулась я на Светку Лаптеву, что высунулась по пояс из чердачного люка и уставилась на меня.

Мы с ней по жизни в вечных вялотекущих контрах. Она лет на пять старше меня и путанит еще чуть ли не со школы, чего нисколько не стесняется и бодро шлет на хер всех, кто пытается ее устыдить или упрекнуть. Всегда ходила одетая в фирму, с офигенским макияжем даже мусор выносить, в старой хате покойных родителей — горьких пьяниц — ремонт забабахала — всем соседям на зависть.

— Ночью я работаю, чтобы не быть как вы, нищеброды горемычные, — так же почти беззлобно привычно отбила Светка. — Ты че воешь-то?

— А тебя *бет?

— Нет, *бут меня, Ерохина, исключительно за хорошие бабки и никак иначе.

— И как оно? — вырвалось у меня само собой.

— С какой целью интересуешься? В конкурентки метишь?

— А если и так! — зыркнула я на нее зло.

— А если так, то ты — дура *банутая, — припечатала Лаптева.

— Это почему же? Ты вот живешь — не тужишь. Нас вон всех нищебродами зовешь.

— Лизка, лучше нищебродкой оставайся до гробовой доски, чем как я. Начнешь — обратной дороги нет, — неожиданно серьезно и зло ответила Лаптева.

— И кто мне это говорит, — фыркнула я, сквозь всхлипы.

— Тот, кто знает реально, о чем речь. — Светка поднялась на чердак полностью и присела возле меня на корточки, брезгливо отмахнувшись от паутины. — Лизка, под мужиков за бабло ложиться — это не херня какая-то, от которой только болячки и возможность нарваться на извращугу или там субботник бандитский опасность. Это такое паскудство, что тебе под кожу