Андрей Битов: Мираж сюжета - Максим Александрович Гуреев

По воспоминаниям журналиста, театрального и кинокритика Натальи Шарымовой, местом частых литературных посиделок творческой и околотворческой молодежи в то время были Публичка на Фонтанке, ресторан «Восточный» и «Крыша». Также большими компаниями – Виктор Голявкин и Сергей Вольф, Сергей Кулле и Владимир Уфлянд, Михаил Красильников и Константин Азадовский, Владимир Британишский и Глеб Горбовский – любили выезжать за город, в Солнечное или Комарово, в Пушкин или Павловск. Битов был завсегдатаем этих встреч и поездок.

Но грянул 1957 год.

Все произошло быстро и немилосердно – Андрея отчислили из института за неуспеваемость и призвали в армию.

Военную службу он проходил в строительном батальоне в поселке Чикшино (Печорский район Коми АССР, ныне муниципальный район Печора Республики Коми).

Битов пишет: «Я был выгнан из Горного института, я прошел стройбат. Стройбат тогда был освобожденной зоной. Он находился на территории бывших лагерей. Я думаю, он и придуман-то был для того, чтобы кем-то эти пустые лагеря заполнить».

По уточненной информации выяснилось, что в поселке Чикшино в 1940-х–1950-х годах базировались леспромкомбинат № 795, строительный батальон ВС СССР, а также учреждение ЩС-34/17 (колония). В 1967 году в поселке также была открыта колония усиленного режима ПЛ-350/1, где отбывали наказание так называемые первоходы, осужденные за тяжкие преступления, связанные с грабежом, разбоем, наркотиками, убийствами, насилием (срока от трех с половиной до 15 лет). В 2002 году колония была расформирована.

Видимо, сама обстановка места несения службы (известно, что в стройбат в СССР могли призывать имевших судимость) произвела на рядового Битова столь гнетущее впечатление, что ему показалось, будто бы он служил на зоне, хотя формально этого, конечно же, не было.

Через пять лет судьбу Андрея повторит еще один молодой ленинградец, начинающий литератор, отчисленный с филологического факультета ЛГУ за неуспеваемость и призванный на службу в систему охраны исправительно-трудовых лагерей (на сей раз действительно на зону) Сережа Довлатов. Три года, проведенные в Республике Коми и Ленинградской области, как известно, станут в его жизни вехой, весьма значимым этапом, который во многом сформирует отношение Довлатова к литературному творчеству, как к поступку, как к способности вышагнуть из повседневности, оказавшись наедине с собой, со своими фантазиями, мифами и страхами.

Читаем в повести Сергея Донатовича «Зона. Записки надзирателя»: «Шестой лагпункт находился в стороне от железной дороги. Так что попасть в это унылое место было нелегко… Нужно было долго ждать попутного лесовоза. Затем трястись на ухабах, сидя в железной кабине. Затем два часа шагать по узкой, исчезающей в кустах тропинке. Короче, действовать так, будто вас ожидает на горизонте приятный сюрприз. Чтобы наконец оказаться перед лагерными воротами, увидеть серый трап, забор, фанерные будки и мрачную рожу дневального…

Алиханов был в этой колонии надзирателем штрафного изолятора, где содержались провинившиеся зеки.

Это были своеобразные люди.

Чтобы попасть в штрафной изолятор лагеря особого режима, нужно совершить какое-то фантастическое злодеяние. Как ни странно, это удавалось многим. Тут действовало нечто противоположное естественному отбору. Происходил конфликт ужасного с еще более чудовищным. В штрафной изолятор попадали те, кого даже на особом режиме считали хулиганами…

В ста метрах от изолятора темнело здание казармы. Над его чердачным окном висел бледно-розовый застиранный флаг. За казармой на питомнике глухо лаяли овчарки. Овчарок дрессировали Воликов и Пахапиль. Месяцами они учили собак ненавидеть людей в полосатых бушлатах. Однако голодные псы рычали и на солдат в зеленых телогрейках. И на сверхсрочников в офицерских шинелях. И на самих офицеров… Ходить мимо отгороженных проволочными сетками вольеров – было небезопасно.

В нескольких километрах от шестого лагпункта был расположен поселок Чир. В нем жили сосланные тунеядцы, главным образом – проститутки и фарцовщики. На высылке они продолжали бездельничать. Многие из них были уверены, что являются политическими заключенными».

Для мальчика из интеллигентной ленинградской семьи эти три года стали, безусловно, испытанием, но тот факт, что к зоне Довлатов будет впоследствии возвращаться мыслями постоянно, говорит о том, что прошел он их с достоинством.

В 1965 году он демобилизовался и вернулся в родной город, который встретил его в свойственной для себя манере – прохладно.

За три года, которые Сергей отдал ИТЛ МВД СССР, здесь многое изменилось. В частности, сформировалась и заявила о себе целая плеяда молодых талантливых литераторов – Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Анатолий Найман, Виктор Соснора, Борис Вахтин, Рид Грачев, Валерий Попов и Андрей Битов. Войти в их ряды на правах человека, прошедшего советский лагерный ад и пишущего об этом, не удалось. Бродский заметил тогда, что Довлатов, вернувшийся из армии, напоминал Льва Толстого, пережившего Севастополь, «со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде».

Очень точно подмечена эта ошеломленность – просто Сережа не мог совместить жизнь там и жизнь здесь. Опять же он был поражен тем, что, встретившись со старыми друзьями, не смог найти с ними общего языка. «Возник какой-то психологический барьер. Друзья кончали университет, серьезно занимались филологией. Подхваченные теплым ветром начала шестидесятых годов, они интеллектуально расцвели, а я безнадежно отстал. Я напоминал фронтовика, который вернулся и обнаружил, что его тыловые друзья преуспели. Мои ордена позвякивали, как шутовские бубенцы. Я побывал на студенческих вечеринках. Рассказывал кошмарные лагерные истории. Меня деликатно слушали и возвращались к актуальным филологическим темам: Пруст, Берроуз, Набоков…» – читаем в книге Довлатова «Ремесло».

Притом что все они были практически ровесниками, Сергей чувствовал себя младшим братом, который ждет, когда старший брат обратит на него внимание и даст ему слово.

Андрей Битов, как мы помним, тоже был младшим братом…

Вместо трех лет (с 1945 до 1967 года срок службы в армии составлял три года) в стройбате Битов отслужил год и был комиссован по состоянию здоровья – не без участия семьи, скорее всего. Показательно, что в творчестве Андрея Георгиевича мы не находим никаких воспоминаний о том годе, проведенном на службе в мабуте – так называли стройбат на армейском жаргоне, в честь голодных и разнузданных войск африканского диктатора Мобуту.

На фоне свершений России, на фоне крикливых побед,

Мабута, мабута, мабута, ты отблеск ГУЛАГовских лет.

Мы строим ракетные шахты, возводим объекты в лесах.

Устав заменили мы матом, таким, что застрянет в ушах.

А ну сторонись, десантура, пока не прервали полет!

Хмельная от пьяной свободы, мабута на дембель идет.

Известно, лишь, что Битов гордился службой в Чикшино, полученным здесь уникальным жизненным опытом. Особенно этот опыт пригодился ему, когда, вернувшись в Ленинград в 1958 году и восстановившись в Горном, он начал ездить в студенческие экспедиции и проходить практику