Последний парад - Вячеслав Дегтев

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери и всех святых помилуй нас. Аминь.

Кто-то из стоящих рядом «зверей» гогочет: посмотрим, спасет ли, помилует? Вон, один из ваших собак уже доходит… Ишь, ногами-то как задрыгал!

Этот сон странным образом связался у Конищева в мозгу с кием, и он понял, что делать кии больше не будет, хоть какие деньги пусть сулят, тем более что и времени свободного не особенно много — в последние месяцы майор стал выезжать куда-нибудь в райцентры или соседние областные города поразмяться, «похлопать».

Да, он приезжает, находит местную академию, где собираются самые крутые местные «пассажиры», и там разыгрывается история, похожая на ту, которая разыгралась в нашем городе много лет назад, перед войной, когда из Ленинграда выслали к нам Заику, знаменитейшего «артиста». Он был настолько знаменит, что с ним играли Киров и Жданов, катал шары Ворошилов (недурной был игрок) и даже будто бы возили его к самому отцу народов… Его раза два снимали в кино. Кто помнит фильм «Возвращение Максима» — там показана классная бильярдная игра, — так то играл как раз Заика.

После убийства Кирова из Ленинграда выслали все антисоциальные элементы: шулеров, сутенеров, проституток, маркеров, воров-карманников и прочие «свободные профессии». Замели и Заику. Не учли прежних заслуг… Выслали в наш город, который тогда был еще более провинциальным и захолустным. Самая центровая бильярдная находилась тогда во дворце «Динамо» (сейчас на этом месте кинотеатр «Спартак»). Туда-то и заявился как-то деревенский мужик, в кирзовых сапогах, в фуфайке, с мешком, в котором лежала коровья голова. Мужик посидел возле двери, подивился на играющих, порасспрашивал, заикаясь, о правилах игры. Сам рассказал, между прочим, что только что с базара, продал вот, дескать, корову и хотел бы поразвлечься. Ему дали в руки кий, показали, как бить: давай, дядя, развлекайся. А сами, аки волки голодные, стали плотоядно переглядываться и занимать друг за другом очередь: кто за кем играет с этим колхозным ванькой, все почуяли легкую поживу.

Первым стал играть с ним Шланг, дав ему пять шаров форы. Второй, у которого кличка была и вовсе Шерсть Дыбом, встрял: дает, мол, семь шаров форы. Игра началась.

Часам к трем утра все эти так называемые академики поняли, что они никакие вовсе не академики, а просто черт знает что. Все они проиграли этому нечесаному «колхознику». Всех их он обчистил в прямом смысле этого слова. И только когда он ушел, вскинув на плечо мешок с коровьей головой, кто-то из проигравших робко предположил, еле слышно брякнув: ребята, а не Заика ли это нас посетил? Над ним стали смеяться, все знали, что Заика живет в Ленинграде, чуть ли не в Смольном, играет с наркомами, спит на бархате, ест с серебра.

Но тогда кто же этот заикающийся проходимец? Все на это лишь чесали в затылках. Но недолго…

Вот так и появился в нашем городе знаменитый Заика. Примерно такой же фурор производил сейчас и майор Конищев, когда молчком появлялся в каком-нибудь провинциальном, районном ночном клубе и «делал» всех подряд. Он старался играть быстро и жестко, без отыгрышей, пустых, безрезультативных ударов, памятуя, что отыгрыши сбивают с кия, то есть вредно влияют на прицел и точность, поэтому игру не затягивал, старался не особо «закатывать» шара.

На этих гастролях, как он сам их про себя называл, он отрабатывал до мельчайших штрихов коммерческий удар, ровный, профессиональный, хотя и не особо эффектный. И старался искоренять в себе удар нищенский, слабый и неэффективный.

Кто-то пустил слух, что воскрес Заика. А что остается думать, когда появился вдруг некий таинственный, мрачный, загадочный заика, который разувает-раздевает всех подряд? Конищев не разубеждал их в этом. Чем больше разговоров, самых вздорных, тем лучше: рекламы много не бывает…

Он приезжал в райцентр, делал под орех местных «хлопушек» и «пассажиров» — настоящих «академиков» там, как правило, не бывало, — срывал куш и молчком удалялся. Чувствовал, что мастерство и кураж его раз от раза растут. Игроки уже встречали его затаенным враждебным молчанием. А зрители — оживлением, а иногда овациями. Как в свое время — знаменитых гладиаторов. Но он не переоценивал себя. Он продолжал учиться. Упорно. Настойчиво. Каждый день.

Леман писал и по этому поводу: «Следует искать игроков все большей и большей силы и играть с ними без форы. Форы очень развращают игроков, всегда понижая качество игры… Специальные упражнения должны состоять из ряда трудных ударов, причем переход от одного к другому должен быть сделан только после известных успехов. Эти упражнения в связи с игрой с серьезным противником разовьют талант молодого игрока, который тогда приобретет известность. Его имя будет произноситься с уважением в кругу настоящих игроков, его появление будет встречено с оживлением и вниманием».

Конищев вкусил уже этой сладкой славы. Отставники, с которыми приходилось дежурить, не давали в последнее время проходу, приставали: не о тебе ль, дескать, разговоры идут: мол, появился какой-то бильярдный монстр, чернявый, молчаливый и притом заика. Конищев неопределенно отмахивался от этих бывших полковников, выродившихся на старости лет в заурядных графоманов. Когда они собирались, их посиделки напоминали сборища старых истеричных баб, они вздыхали-всхлипывали о новой и опять бездарно ведущейся войне, называя ее «братоубийственной». Это гдеж они там братьев-то нашли? Среди тех, кто головы режет, что ли? Да, политкорректность, кажется, сгубила не только наше общество, но и нашу армию: что это за полковник, который бандита, вслед за телеобщечеловеками, называет «сепаратистом»? Который ни разу, ни одного дня не был на настоящей войне и ни разу не выиграл ни одного боя и даже ни разу не стрельнул в живого врага? Майор лишь досадливо фыркал на все эти стенания отставников и уходил. Они считали его радикалом и грубияном. Солдафоном. Ну так что ж…

На войне ему приходилось вести совсем другие разговоры. У многих там открывались глаза на жизнь. И те ребята все начинали видеть в ином свете. Что вот лезем мы ко всем со своей «духовностью» и своими родственными чувствами — мол, братья-славяне. И два раза ввязывались в войну из-за них, и всякий раз в обоих мировых войнах эти лобызаемые нами «братушки» воевали против нас. Те же болгары, поляки и чехи каких-нибудь турок ставят гораздо выше нас, «братушек». А перед немцами они просто раболепствуют. То же самое и на Кавказе, в Средней Азии и в Афгане. Везде русский и всякий другой «белый» человек испокон веков был обеспеченный человек, господин. И всякий из туземцев, кто восставал против такого положения дел — долго не жил. Но как только мы уравнялись с туземцами, со «зверями», как их зовут во всех республиках, не разбирая наций, так они нас же и стали презирать. Мир не признает «братства», тем более на Востоке. На свете всегда есть отношения лишь господина и раба — в разных, порой очень сильно завуалированных вариациях. Иного, по-видимому, не дано. Не захотели (или не смогли?) быть господами в Афгане — нас выбросили. То же произошло на Кавказе. Никакого «братства» тут не получится — не тот менталитет народа. Да и какое может быть «братство», когда у нас нет никаких общих точек соприкосновения — ни религиозных, ни кровных, ни языковых, никаких, кроме тридцати лет относительного мира в позднесоветскую эпоху. Все остальное время они вели с нами перманентную войну…

Один чечен говорил, что раньше его дед не знал русского языка, кроме трех слов, самых для него страшных: «Царь — билат, казак — билат». А сейчас они вообще никакую власть не боятся, а казаков презирают.

Вот о чем вели разговоры между собой ребята из экипажа Конищева. Эти разговоры возникали меж летчиками и ГРУшниками, саперами и ОМОНовцами. Днем, когда палило солнце, и ночью, когда в небо летели искры костра и перемешивались там со звездами. Последнему солдату все было ясно, лишь только начальство неизвестно чем думало…

Нужно смотреть правде в глаза: долготерпение — добродетель ослов, а трусость никого еще не спасла от смерти. На планете Земля незаметно началась глобальная религиозная война. Война между мусульманским миром и христианским. И Россия сейчас на самом острие этой борьбы.

Мусульманский мир будет побеждать, как бы мы ни хорохорились. Он будет побеждать потому, что в их семьях по пять здоровых детей, а у нас по одному, и те больные, ибо с чего же нашему ребенку быть здоровым, если рожден он, как правило, после трех абортов? Потому что у них — полигамия, а это значит, что дают потомство наиболее сильные, агрессивные, воинственные и предприимчивые мужские особи.

Ход истории показывает, что ислам оказался более жизнеспособной идеологией, идеологией агрессивной, наступательной. «Непротивлением» невозможно противостоять злу, ему можно противопоставить только адекватные меры. Восток признает только силу, он преклоняется перед напором. Раньше говорили: Богу молиться — победы не добиться, только у труса надежда на Исуса. В сорок четвертом году чеченцев выселял нарком ЧИАССР в чине капитана НКВД — и он решил эту проблему без единого выстрела, за двое суток, и настолько блестяще, что мы сорок лет даже слыхом не слыхали о каких-то там чеченцах.