Чары - Хилари Норман

Их надгробные камни разделяло лишь несколько футов, и Магги увидела, что кто-то смел шапку снега с памятника Ирины. Теперь оба надгробия были одной высоты и ниже, чем те, что их окружали, давая ощущение единства. И Магги пришло в голову, что оба влюбленных лежат так близко друг к другу, что, кажется, могут протянуть руки, укрытые щедрой швейцарской землей, и соединить их навеки.

Она посмотрела на простую надпись, выгравированную на памятнике дедушки:

ПОКОЙСЯ С МИРОМ

– Я приду опять, – проговорила она сквозь слезы. – С цветами.

Но сейчас у нее так мало времени, и поэтому она поспешила назад в Дорф, и дошла до магазинчика на Променаде, ища фрау Кранцлер. Она всегда была приветлива с Магги и добра к Амадеусу. Дверь была на замке, окна закрыты ставнями, и маленькая надпись в траурной рамке извещала о кончине владельца.

Она нашла фрау Кранцлер в ее доме на Тшугген-штрассе, ее волосы с сильной проседью были спрятаны под платком, ее всегда нарядный и подтянутый вид теперь портил уродливый цветастый фартук. Она раскраснелась от работы – смерть ее работодателя позволила ей раньше, чем обычно, приступить к тщательной и большой уборке в доме, которой обычно занималась лишь с приходом весны. Она обняла Магги, завела внутрь и приготовила чай.

– Герр Габриэл умер во сне, – сказала ей фрау Кранцлер. – Я узнала об этом, когда пришла к нему – от него не было вестей больше дня. Ты же знаешь, твой дедушка не каждый день приходил в магазин. Я не раз говорила ему, чтоб он поставил себе телефон, но он все не хотел. Я приходила к нему почти каждый день, когда он чувствовал себя плохо, или он отправлял мне весточку с почтальоном.

– Он сильно страдал?

– Не очень, – сказала бережно фрау Кранцлер. – Доктор сказал, что его, сердце просто остановилось. – Она замолчала. – Он говорил о тебе постоянно.

Лицо Магги застыло.

– Они не давали мне приехать.

– Я знаю. Грипп.

Фрау Кранцлер опять помолчала.

– Он понимал.

Магги допила чай так быстро, как только могла. Больше всего на свете ей хотелось спросить об отце, но насколько она знала, никто в магазинчике не догадывался о его приездах. Магги могла допустить, что фрау Кранцлер осуждала ее семью за то, что они оставили одного старого больного человека и не пускали к нему Магги, – она знала это почти наверняка, и, может, Магги могла бы ей доверять – ведь она сочувствовала девочке и была по-своему привязана к ней, – но все же риск был очень велик.

– А где Хекси? – спросила она. – Я подумала, может, она у вас?

– Ее взяли Майеры. Похоже на то, что герр Габриэл договорился об этом несколько месяцев назад.

Майеры были фермерами, жившими немного подальше в долине.

– А дом тоже заперт – как магазинчик? – спросила Магги.

– Ja, ja,[21] – закивала головой фрау Кранцлер. – У герра Вальтера, адвоката, есть ключи. У него офис на Обер-штрассе в Плаце.

Она встала со стула.

– Ты хочешь, чтоб я ему позвонила?

– Нет, – быстро ответила Магги. – Спасибо вам, но сейчас слишком поздно. Я лучше дождусь до утра.

– Конечно, конечно. Где ты будешь ночевать?

– В Бельведере.

Магги сказала неправду. А потом она осторожно спросила:

– Кто-нибудь приезжал к дедушке за последние недели, фрау Кранцлер?

Сердце Магги забилось быстрее.

– Никто – с ноября, – фрау Кранцлер поджала губы. – Кажется, его друг-иностранец приезжал на неделю. Мсье Зелеев.

– И с тех пор никого? – во рту у Магги пересохло – несмотря на чай.

– А кто еще мог тут быть? – женщина опять стала доброй. – У него была только ты. И его воспоминания.

Магги уехала на такси – фрау Кранцлер настояла, чтобы вызвать его, и велела шоферу отвезти девочку в Бельведер, – но как только машина с Магги исчезла из виду фрау Кранцлер, Магги сказала водителю довезти ее до Дишма-штрассе. Она знала, что нет смысла идти к адвокату за ключами, потому что он должен будет сначала позвонить в Цюрих за разрешением, прежде чем отдать их ей. А ей хотелось побыть здесь одной, не видя никого. И тайно.

Она заплатила шоферу и дошла пешком последние несколько ярдов, наслаждаясь хрустом глубокого белого снега у нее под ногами. Ночное небо было кристально чистым, искрясь яркими звездами: тонкий диск новой луны парил высоко над Якобсхорном, и воздух был прозрачным, холодным и полным тишины. Магги посмотрела вперед и увидела дом. Всегда такой приветливый и гостеприимный, он теперь казался пустой раковиной: окна были темными, а из труб не шел дым.

Она разбила боковое окно, вытащила осколки стекла и перелезла через наружный подоконник в гостиную. Несмотря на безжизненную тьму, дом был полон Амадеусом. Старые знакомые запахи: его трубка, аромат дерева, его любимый шнапс, мыло в ванной. Электричество было отключено, и Магги нашла свечу в буфете и зажгла ее. Она бродила по комнатам, смотря, касаясь, вспоминая. Она немножко постояла на террасе, которую сделал Амадеус для Ирины больше тридцати лет назад, а потом вернулась внутрь и села на стул, на котором обычно сидел Александр. Магги закрыла глаза и стала молиться о чуде – Господи Боже, сделай так, чтоб приехал отец, прямо сейчас. Ведь он всегда приезжал, когда она была здесь – словно дедушка, как волшебник, просто взмахивал рукой и звал его. Но теперь больше нет волшебника, и Магги знала, что чуда не будет, что времена доброго колдовства ушли вместе с Амадеусом, оставив ее совсем одну.

Все его нехитрое хозяйство было вокруг нее, потому что Опи был человеком, для которого материальные вещи не имели такого значения, как для других людей. Дешевый эстамп Ходлера на стене, подставка для курительной трубки, вырезанная местным умельцем, и фотографии: одна Ирины, закутанной в ее соболя, другая, где ее руки обнимают Амадеуса – они были сняты на Парсенне, совсем как безмятежная и счастливая семейная пара; фото Александра, держащего на руках двухлетнюю Магги, а еще – Зелеева, в шелковистом смокинге, красивого человека, развернувшегося к смотрящему. Магги поднялась по деревянным ступенькам в свою старую комнату и прилегла на кровать, зарывшись лицом в плед и отдавшись чувству безопасности, спокойствия и счастья, которые всегда были с ней здесь, в этом старом, дорогом ей доме. А потом она взяла свечу и пошла назад, вниз из дома, и зашла на конюшню.

В первый раз она подумала об Eternité.

Она накапала воску на половицу и прочно поставила свечу. Все выглядело так, как всегда. Схватив грабли, она взобралась на сеновал и сбросила вниз несколько снопов соломы, прежде чем добралась до тайника. Дрожа от физического усилия и внезапного ожидания, Магги вытащила оттуда солому и заглянула внутрь.

Скульптуры там не было. На ее месте, придавленная большим камнем, лежала сложенная бумажка. Магги слезла вниз и поднесла бумажку к свету свечи, скорчившись на полу. Это была короткая записка, написанная рукой ее отца.