Безграничная любовь - Джин Фелден

Киф обрадовался тому, что ему пришла в голову мысль приехать сюда раньше, потому что Карр, конечно же, совершенно забыл про то, что должен фотографировать прибытие поезда. Карр налетел на Кифа и схватил его за пиджак. — Какого черта ты здесь делаешь? — спросил он. — Я думал, что ты в поезде. Что случилось?

— Не волнуйся. Поезд задержался в Розберге, вот и все. Отец послал нас вперед, чтоб ты не тревожился.

— А что случилось с поездом? Ведь он приедет, правда? Отец не сойдет с него?

— Нет, он приедет. Они просто не могли переключить стрелки, вот и все.

— О Господи!

— А где мой фотоаппарат? Почему ты не приготовился к фотографированию?

— Я не знаю, где он, — фыркнул Карр, желтые его глаза пристально смотрели на рельсы.

— Скажи мне, где он может быть, и я сам найду его.

— А что там было с этой чертовой стрелкой?

— Не знаю. Кажется, кто-то сказал, что она, может быть, одеревенела от мороза, но что-то непохоже, чтобы это могло случиться летом. Карр, где мой фотоаппарат?

Брат наклонился к нему:

— Ты когда-нибудь прекратишь приставать ко мне по поводу этого чертова фотоаппарата? — На секунду Киф подумал, что Карр собирается толкнуть его в бок кулаком.

— Я хочу только сфотографировать твою чертову железную дорогу! — крикнул Киф. — Скажи, где мне поискать его, и я отстану от тебя!

— Попробуй поискать в офисе! — Карр повернулся к бригадиру, канадцу Блуноузу. — Отведи моего брата в офис, может, он сможет найти там этот чертов фотоаппарат.

— Да, сэр. Пошли, малыш.

Фотоаппарат оказался прямо на столе Карра, как будто он собирался взять его, но в последний момент забыл. «Карр сегодня определенно очень беспокойный», — подумал Киф.

Киф вернулся на платформу как раз вовремя. Послышался паровозный свисток, видимо, поезд приблизился к последнему уклону.

— Они подъезжают!

— Я вижу дым!

Задули в свистки, и люди стали кричать и махать шляпами.

Киф подумал, что если сделает снимок вагона на последнем повороте, то как раз успеет зарядить фотоаппарат для еще одного кадра. Потом он сделает еще один, как отец и Карр жмут друг другу руки, а мама, Эдит и все остальные стоят на фоне поезда.

Карр теперь вообще ничего не говорил. Он кусал ногти, вглядываясь в путь, тело его было максимально напряжено. У него было такое выражение лица, как будто он знал, что должно случиться чудо, и сама мысль об этом чуде была для него почти непереносимой.

— Вот они!

В хвосте поезда Киф видел красный платочек, которым махали из стороны в сторону. «Эдит, — с усмешкой подумал он, — гордая от того, что сумела преодолеть отвращение к грязи и шлаку».

Киф взглянул в окошечко фотоаппарата и нажал затвор. В следующее мгновение мир перевернулся, потому что рельсы под поездом взорвались и частный вагон Хэрроу взлетел с горы в ярко-голубое небо.

Дул сильный, очень холодный ветер. Они бежали, пот струился по их лицам, и в голубом небе плавали крошечные частицы дерева и металла.

Достигнув места крушения поезда, они протиснулись сквозь горячий металл и разбитые зеркала и стекла. Киф чувствовал запах горящей плоти, на одной из его кистей был порез — так что все, к чему бы он ни прикоснулся, хранило след его крови.

Сначала он нашел маму. Он встал на колени перед ней и попытался взять ее руку.

— Мама, ох, мама. — Но она была мертва.

Киф вскочил:

— Отец, ты слышишь меня?

— Здесь машинист, — крикнул кто-то.

— Отец! Отец, где ты? — Киф метался, но не мог найти его. — Отец!

— Господи Иисусе, — сказали рядом.

Это был Карр. Он смотрел на маму, не веря своим глазам.

— Почему она здесь?

Но Киф услышал тихий стон.

Он протиснулся сквозь мешанину из металла, бархатных стульев и покореженных мраморных столов.

Отец лежал на спине, ноги его покрывала куча щебенки, а глаза были открыты.

— Отец! Сюда! Помогите кто-нибудь! Он жив.

Горло отца напряглось, ему необходимо было сказать что-то.

Карр подошел к ним, отпихнул Кифа и встал на колени перед отцом.

— Не пытайтесь разговаривать, сэр.

— Ки… Ки… Скажи матери… — Глаза Митча блестели от слез. — Скажи… она… не права! Райль… не… не… Джо… Тол… Толмэн… Рай… должен же… Джинкс… — Глаза его затянула пелена.

— Отец, — всхлипнул Киф. — Отец.

— Джо… Я люблю… тебя.

Он пытался сказать еще что-то. Карр наклонился к самому рту Митча.

Киф тоже склонился к нему, горячие его слезы полились на отцовское лицо.

— Что он говорит? Что говорит? Карр накинулся на рыдающего брата, желтые его глаза засверкали.

— Что делала мама в этом поезде? Какого черта ей здесь было надо?

— Она… она хотела, чтоб ты знал, что она… она доверяет тебе.

— Господи, встань с колен и перестань , распускать нюни!

Он взял Кифа за воротник и поднял его на ноги. Киф постарался взять себя в руки. И в этот момент на дне скалистой насыпи он увидел что-то красное.

— Эдит! — закричал он. — О Боже, это Эдит!

— Эдит? — Удивленные глаза Карра посмотрели туда, куда смотрел Киф. Далеко внизу на шлаке лежало что-то, выглядевшее как сломанная кукла, одетая в веселое красно-белое платье. Киф побежал было к ней, но Карр удержал его:

— Стой здесь, — бросил он. — Стой здесь. — И Карр заскользил вниз с горы.

Киф смотрел на него, а слезы заструились по его лицу, когда его брат склонился над сломанным тельцем Эдит и, взяв его в руки, закачался вперед-назад. Киф стоял так, плача, очень долго, не сознавая того, что плачет. Его охватила глубокая и цепенящая грусть. Из каньона раздался высокий и пронзительный вой раненого животного.

ДЖИНКС

Июль 1887 — апрель 1888

Когда «Колдунья» причалила, на почте ее ждало письмо.

— От мистера Хэрроу, — сказал Уиллоуби, протягивая конверт Джинкс. — И позвольте сказать вам, мадам, что мы ужасно сожалеем.

— От отца? — обрадовалась она. — Сожалеете о чем, Уиллоуби? — Она надорвала конверт и вытащила убористо исписанные листки.

Мужчина выглядел ошеломленным:

— Извините, мне следовало понять, что… Нет, письмо не от вашего отца — оно от вашего брата, мистера Карра Хэрроу.

— Карр — и пишет мне? С чего бы это? Она положила локоть на стойку и наклонила голову. Письмо было холодным:

«Отец, мама и Эдит погибли при железнодорожной катастрофе 18 июля. Я унаследовал поместье Хэрроугейт, но только с одной оговоркой: что ты, и твоя дочь, и Киф, и Райль Толмэн в любой момент могут приехать сюда и жить здесь. Надеюсь, что этого не случится. 88 процентов отцовского состояния поделены на 3 равные части между тремя законными наследниками и Райлем Толмэном.

Твое наследство составляет около 3 миллионов, кроме того, тебе принадлежат акции различных компаний с рыночной стоимостью примерно в два с половиной миллиона. Я буду рад, если ты продашь мне эти акции. Пока на имя миссис Эрик Магилликутти я открыл счет в Национальном банке Хэрроу в Сан-Франциско.