Пепел (СИ) - Бунькова Екатерина

С этими словами Закк обогнул меня и больше даже не смотрел в мою сторону. Меня это вполне устраивало, хотя на душе после этой фразы остался неприятный осадок.

— Эдар, скажи-ка мне, брат, почему Закк такой… хм… агрессивный? — спросил я, подсаживаясь к здоровяку и пододвигая к себе плошку с… крагийским рыбным супом!

— Так он же северянин, — невозмутимо пояснил Эдар, пожав могучими плечами.

— И что? — не понял я, покосившись на Закка: тот сидел недалеко от нас, на другой стороне стола, и выглядел очень злым, хотя явно не слышал нас в общем гаме. Его рябая и слегка сероватая кожа своим видом портила мне аппетит.

— Все северяне такие, — пояснил Эдар. — Я думал, ты знаешь: это ведь именно из-за них у нас была война с Крагией. Просто прошлому князю, да и прошлой Великой Матери — бабке Лан — дела не было ни до северян, ни до Крагии. И потому, когда ваши и наши правители решили остановить эту войну, у них это получилось не сразу: сложно оттянуть разъяренного пса, уже вцепившегося в добычу. Мать Лан на это почти десять лет потратила, все-таки справилась, но мир еще весьма зыбок. Северяне ведь и на своих иногда бросаются — Закк-мятежник тому пример. Но боги для всех едины, как и Великая Мать. Потому его и пригласили мужем Лан: если башка кобеля застряла в заборе, задница уже не так опасна, да и голова кусает лишь тех, кто сам ей руку в пасть сует. Так что ты не засовывай, а лучше обходи стороной.

— Я думал, асдарцы беспрекословно слушаются Великую Мать, — удивился я. — Если она велела им прекратить войну, почему они так долго сопротивлялись?

— Они слушаются, — покивал Эдар. — Но недолго. До первого приступа агрессии, которую им непременно нужно излить — на охоте ли, на игрищах или на войне. Стоит хоть одному крагийцу нос на границе показать — и опять все по новой. Но сейчас вроде все успокоилось — говорят, ваш князь — то есть, твой отец — вырубил и выжег широченную полосу леса вдоль границы с северными асдарцами и под страхом смертной казни запретил даже ступать туда. А наша Великая Мать, в свою очередь, запретила брать из того леса хворост для костров и охотиться там. И вот уже около года ни одной стычки не было. Если не считать, конечно, выходок мятежников: они решили, что в запрете виноват князь, что это была его идея. Им же надо кого-то ненавидеть. Так что теперь проблема внешняя стала проблемой внутренней и легла на плечи Лан: спроси ее, сколько писем она уже отправила на север и сколько жалоб и угроз оттуда получила.

— Хочешь сказать, Асдар на грани междоусобной войны?

— Нет, что ты, — поспешил успокоить меня Эдар. — Лан умница, она здорово умеет лавировать меж огнями. Ты не смотри, что она такая молоденькая: она ведь единственная наследница, так что мать ее с детства учила всем хитростям-премудростям. По-хорошему, этим князь должен заниматься, но именно с ним-то северяне и сцепились. Вот Лан и мучается с ними.

Я почему-то снова вспомнил Шаарда. В груди неприятно кольнуло. Пришлось запить тоску вином.

— Пойдешь сегодня в кузницу? — неуверенно предложил Эдар.

— Даже не знаю, — сказал я, непроизвольно потирая почти заживший ожог. — Может, мне еще что-нибудь попробовать?

— Хорошая идея, — одобрил Эдар. — Я слышал, ты с Бардосом дружишь? Он говорил, что собирается в поля — жать рожь. Как ты к серпу относишься?

Я вспомнил странный гнутый нож, которым пользовались наши крестьяне и пожал плечами: все-таки, к работе с колюще-режущими предметами я более привычен — Шаард меня когда-то обучал фехтованию. Да и в любом случае это лучше, чем стирка, чистка печей или стояние перед жарким пламенем. Вон какая у Эдара рожа красная. Не дай боги, у меня такая же когда-нибудь будет.

— Ну давай посмотрим, что там за серп такой, — сказал я, активнее налегая на завтрак: работа наверняка будет тяжелой, надо подкрепиться.

— Вот это правильно! — одобрил Эдар и уже занес руку для поощрительного «леща» между лопаток, но я в кои-то веки успел его остановить.

Глава 9. Ложка меда в бочке дегтя

Работа — это от слова «раб»: к такому выводу я пришел, освоив принципы владения серпом и увязав несколько снопов. С меня сошло семь потов, на тело налипли какие-то былинки, и оно все время чесалось. Когда я пожаловался на это Бардосу, тот сказал: «Это ты еще стога не кидал». Я тут же сделал в уме зарубочку, чтобы на такое предложение не соглашаться.

Впрочем, когда к вечеру я совершенно выдохся и привалился к колесу телеги, на которую Бардос грузил снопы, то вдруг ощутил что-то вроде гордости: зная, сколько сил уходит на один сноп, я поразился тому, сколько мы их увязали. Конечно, больше всего тут было заслуги Бардоса — мужик работал, как мифический голем, не зная усталости. К тому же, у него была коса, а не серп. Но ведь и я дурака не валял. С Бардосом вообще работать оказалось куда приятнее: он вечно подкалывал меня и, не стесняясь, ржал над моими первыми попытками работать серпом, но делал это без желания обидеть. Я делал вид, что возмущен, и пинал его под зад. Он ржал еще громче и бегал от меня по жестким остаткам соломин, торчащих из земли. И да, к вечеру я дико устал, но… я был доволен.

Когда я вернулся домой, мне очень хотелось с кем-нибудь поделиться, но, кроме Эдара, никто не вызывал у меня желания пооткровенничать, так что за ужином я сидел, как на иголках, переполненный эмоциями. Несколько раз я ловил на себе взгляд Лан: она смотрела на меня и улыбалась чему-то. Я даже засомневался: а не мой ли сегодня день? Но по всем расчетам выходило, что сегодня к Лан идет Эдар. Закк тоже на меня смотрел. Точнее, зыркнул несколько раз так, что я чуть не подавился. Вот бы его кто кипятком облил. Желательно с головы до ног.

Я с нетерпением ждал, когда же закончится ужин, чтобы поболтать с Эдаром, но, к моему большому сожалению, кузнеца кто-то позвал играть в камушки — местную версию шахмат — и он тут же согласился. Бардос тоже куда-то делся: скорее всего, умчался в мужскую общину, наряжаться к ночи. Из всех собеседников у меня осталась только Лан, но именно сегодня они с матерью сели рядом, а разговаривать при грозной старухе не хотелось. Я ощутил раздражение, и настроение сразу начало портиться. Ну и черт со всеми. В кои-то веки мне хотелось по-человечески пообщаться, а им до меня и дела нет.

Раздосадованный, я поплелся к себе. Как в темницу, честное слово. Тоже мне, завели себе домашнее животное: вот тебе клетка, вот тебе миска. Работай, не лай, ласкайся к хозяйке. Сами тебя когда надо позовем, покормим, погладим. Ты, главное, не мешай, когда у хозяев дела, сиди в своей будочке, ага.

Пнув покачивающуюся на кожаных петлях неприметную дверь, через которую я обычно срезал путь до своих покоев, я вышел в сад. Там уже потихоньку собирались мужики: до наступления темноты было еще несколько часов, и в это время они всегда шумно играли во что-нибудь, дрались на кулаках и мерялись силами. Я постоял немного, наблюдая за ними. В принципе, никто не мешал мне присоединиться, но я так упорно отгораживался от них все это время, что заниматься полностью противоположным делом было как-то нелогично. Тем более, что с наступлением сумерек здесь появятся девушки. Что я тогда скажу? «Извините, ребята, я женат, так что лучше пойду посплю, а вы тут развлекайтесь»? Тьфу.

И я все-таки ушел к себе. Помылся, переоделся, встал посреди комнаты и огляделся. Заняться было нечем, и я решил разобрать-таки оставшиеся сундуки и разложить вещи: до этого я просто копался в них, вытягивал что-нибудь и даже не пытался сложить все обратно. В результате сундуки заняли почти всю комнату: стояли тут и там, раскрыв пасти и высунув тряпочные языки.

— Пиратская обитель, — вслух сказал я, оглядев поле деятельности. Мои покои действительно немного напоминали пещеру с сокровищами, особенно если учесть, что с украшениями я тоже не церемонился и бросал их куда попало. Вот с них-то я и начал: собрал валяющиеся повсюду кольца, браслеты, подвески, цепочки и прочую ерунду и свалил все это в маленький сундук, предварительно вытряхнув из него какие-то тряпки. Потом я долго и упорно разбирал обувь по парам и пришел к выводу, что привычка махать ногой, скидывая обувь в неизвестном направлении — дурная, и от нее надо как-то избавляться. Затем я перешел к рубашкам и почти сразу снова наткнулся на жуткую облезлую куклу.