За строкой приговора… - Анатолий Безуглов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ещё одна особенность индейского яда. Кураре был хитрым и ловким убийцей: он не оставлял после себя следов. Никаких улик. Сделав своё страшное дело, он исчезал, разлагаясь на безобидные вещества, которые имеются в организме каждого человека.
Прошли годы, и смертоносное изобретение древних жителей Америки стали использовать не только для смерти, но и для жизни, точно так же как и яды кобр, гадюк и аспидов. Курареподобные препараты нашли применение в медицине, особенно в грудной хирургии.
Но для миллионов людей кураре по-прежнему оставался экзотическим ядом времён Кортеса. И судья Анна Ивановна Степанова не была в этом отношении исключением. О кураре она имела раньше, до разбора дела Шаблина, такое же представление, как о томагавках, скальпах и вигвамах. Другое дело – врач Нина Александровна Глоба, которой рассказывали в медицинском институте о курареподобном препарате дитилине или листеноне. Да, это хорошо, что один из заседателей – врач…
– Мне кажется, что во главу угла следует поставить материалы экспертиз, и тогда все упростится, – сказала Нина Александровна.
– Все?
– Все.
Сахнин докурил папиросу, достал из пачки другую, потом, видимо раздумав, засунул её обратно в пачку.
– Ну-ну… Вам, как говорится, и карты в руки.
Глоба повернулась к Степановой.
– Разрешите третий том, Анна Ивановна?
– Пожалуйста.
Глоба быстро перелистала обвинительное заключение.
– Вот: «Компетентная экспертная комиссия, – прочла она, – пришла к выводу, что смерть Шаблиной нельзя объяснить каким-либо конкретным заболеванием. Одновременно эксперты указали на ядовитые вещества курареподобного действия, которые могут вызвать наступление смерти без выражения клинических симптомов и характерных морфологических изменений в органах… При внутривенном введении дитилина даже в лечебных дозах возможна внезапная остановка дыхания со смертельным исходом, поэтому применение указанного препарата допускается исключительно в клинических условиях, где имеется аппаратура, обеспечивающая управляемое дыхание…» – Глоба перевернула две страницы. – А вот самое главное: «В научно-исследовательском институте судебной медицины Министерства здравоохранения СССР было произведено микроскопическое исследование 187 гистологических препаратов, изготовленных из внутренних органов экспериментальных животных (собак), отравленных дитилином. Судебно-медицинская экспертная комиссия пришла к заключению, что микроскопические изменения во внутренних органах трупа гражданки Шаблиной соответствуют изменениям во внутренних органах экспериментальной собаки Э 2, которой после введения дитилина было произведено искусственное дыхание, после чего она жила два дня, а затем погибла через пять минут после вторичного введения дитилина.
При изложенных обстоятельствах комиссия пришла к дальнейшему заключению, что отсутствие во внутренних органах гражданки Шаблиной признаков каких-либо заболеваний, которые сами по себе могли бы привести к наступлению быстрой смерти, как и внешних следов механической асфиксии (повешения, удавления и тому подобного) при наличии признаков асфиксической смерти, обосновывает мнение, что смерть гражданки Шаблиной наступила от отравления курареподобным веществом, а именно дитилином…» По-моему, у нас нет никаких оснований сомневаться в заключении такой авторитетной комиссии?
– Я лично и не сомневаюсь, – сказал Сахнин.
– Я тоже, – кивнула Анна Ивановна. – Да и адвокат исходил из того же.
– Подсудимый во время судебного следствия также не исключал подобного варианта, – вставила Нина Александровна. – Да и нелепо спорить с очевидностью. Верно, Борис Прокофьевич?
– Верно, – согласился Сахнин.
Степанова посмотрела на заседателей и подумала, что более разных людей трудно найти.
– Непосредственная причина смерти Шаблиной – лишь один из вопросов, которые нам предстоит сейчас решить, – сказала она и повторила: – Один из многих вопросов, Нина Александровна.
– Но он самый главный.
– Да как вам сказать… Ведь мы судим Шаблина, который обвиняется в убийстве. Именно его. Поэтому вопрос вопросов – участие подсудимого в происшедшем, его вина.
– У меня лично она не вызывает сомнений.
– А у вас? – Степанова повернулась к Сахнину. – Что вы скажете, Борис Прокофьевич?
Сахнин относился к числу тяжелодумов. Он никогда не спешил с ответом. И эта черта его характера подкупала Анну Ивановну, которая считала, что судье не положено торопиться с выводами.
Вот и сейчас он будто не слышал обращённого к нему вопроса, а молча смотрел куда-то поверх головы Анны Ивановны, плотно сжав губы.
О чем он в эту минуту думал? Что вспоминал? Лицо подсудимого? Заключительную фразу адвоката, просившего суд оправдать подзащитного за недостатком улик? Насколько Анна Ивановна поняла, речь адвоката произвела на Сахнина большое впечатление. И это вполне естественно: Григорий Аркадьевич Завельский был великолепным адвокатом, умевшим с блеском проанализировать весь доказательственный материал и наглядно показать суду все слабые места обвинения. Степанова привыкла делить адвокатов на две категории: «логиков» и тех, кто воздействует на эмоции слушателей. Но в Завельском идеально сочеталось и то и другое. Он всегда был грозным противником государственного обвинителя и на судебном следствии, и во время прения сторон. Его позиция обычно отличалась не только обоснованностью, но и оригинальностью, а в деле Шаблина было более чем достаточно материала и для обвинения, и для защиты. Да, контраргументы Завельского заслуживали самой внимательной и тщательной оценки.
– Итак, ваше мнение, Борис Прокофьевич?
– Моё мнение… – сказал Сахнин, постепенно выходя из состояния задумчивости, – моё мнение… Мне кажется, что Нина Александровна не ошибается. Процентов на восемьдесят я тоже уверен, что Шаблин убил жену.
– На восемьдесят?
– Ну, может быть, на восемьдесят пять…
– Так что заседатели за обвинительный приговор, – с удовлетворением подвела черту Глоба.
– Нет, этого считать нельзя, – возразила Анна Ивановна, и Глоба с удивлением посмотрела на неё. – Один из заседателей, Нина Александровна Глоба, – за обвинение, а другой заседатель, – Степанова кивнула в сторону Сахнина, – насколько я поняла, за оправдание.
– Но ведь Борис Прокофьевич тоже считает, что подсудимый виновен.
– На восемьдесят процентов…
– А этого разве мало?
– Конечно, – сказала Степанова. – Уж если пользоваться «процентным языком», то судья, подписывающий обвинительный приговор, должен быть убеждён не на восемьдесят и даже не на девяносто девять, а на все сто процентов. Вам обоим хорошо известно старое правило: каждое сомнение толкуется в пользу обвиняемого.
Глоба пожала плечами, а Сахнин крякнул и потёр ладонью подбородок. Он был одновременно и согласен, и не согласен с тем, что сказала Степанова.
– Видите ли, Анна Ивановна… Оно, конечно, верно: с чистой совестью обвинительный приговор я подписать не могу, сомнения что там не говори, а имеются. Но ведь и оправдательный, если по справедливости разобраться и прикинуть, я тоже с незапятнанной совестью не могу подписывать…
– Почему?
– А если он виноватый? Как же оправдать-то? «Оправдательный приговор тогда вроде пропуска убийце… Иди, дескать, друг ситцевый, и дальше убивай, только уж на будущее старайся поменьше следов оставлять. Тут что-то не так, Анна Ивановна!
– А если он не виноват?
– Вот то-то и оно. Куда не кинь, везде клин. И так плохо, и эдак нехорошо… – Он помолчал. – Видно, не по мне заседательские обязанности. Плохой я судья.
– Почему же плохой? – возразила Степанова. – По-моему, хороший.
– Да уж чего тут хорошего.
– Судья должен уметь сомневаться, а вы вот умеете.
Сахнин усмехнулся.
– Разве что только это.
– Так вы за оправдание Шаблина? – спросила Глоба у Степановой.
– Нет.
– За обвинение?
– Тоже нет.
– Я вас не понимаю, Анна Ивановна…
– Я – за сомнение, – сказала Степанова. Она слегка улыбнулась. – Только за сомнение.
– Но ведь приговор должен исключать все сомнения?
– Совершенно верно.
– Что же вы предлагаете?
– Перед тем как выносить приговор, ещё раз посоветоваться с прокурором и адвокатом.
Глоба поняла это слишком буквально и спросила:
– А тайна совещательной комнаты?
– Мы её не нарушим. Для того, чтобы посоветоваться со сторонами, не обязательно приглашать их сюда. Нас интересуют не они сами, а их спор на суде, их аргументация, оценка улик. Разберёмся поподробнее в их доводах. В споре, как известно, рождается истина… – Степанова посмотрела на Сахнина.
– Истина и «стопроцентная убеждённость»… Ну как, попробуем?
– Давайте попробуем, – сказала Глоба.
– Я – за, – присоединился к ней Сахнин.