Противостояние - Юлиан Семенов

«МВД СССР, УГРО, полковнику Костенко.

Во время отпуска штурман Пастухов останавливается в доме своего друга, первого помощника капитана «Глеб Успенский» Котова Р. Г. Однако, как сообщила жена Котова, весь свой багаж — один чемодан и портфель с письмами и фотографиями — он забирает с собою в рейс. Подарки, которые приобретает на валюту, передает через дочь Котова своему семилетнему сыну, ибо жена отказалась показывать ему ребенка, несмотря на то что у нее постоянно живет любовник, кандидат философских наук Захватаев.

Подполковник Струминьш».

«МВД СССР, УГРО, полковнику Костенко.

НТО дало заключение, что в тайнике на квартире Петровой неоднократно хранился золотой песок. Путем повторного осмотра квартир Петровой и Милинко нам удалось взять два отпечатка пальцев, принадлежащих мужчине. По картотеке не проходят. Высылаю рейсом 231 с командиром корабля Ефремовым — перед вылетом уведомлю звонком, прошу встретить.

Майор Жуков».

РАБОТА-VIII

(Москва)

1

Костенко протянул генералу радиограмму — только что вернулся из Министерства морского флота, беседовал по радио с Пастуховым в течение получаса, больше не разрешили, и так, сказали, «из уважения к угрозыску, цените и помните, когда наших обчистят, будьте особо внимательны».

Генерал читал, помогая себе карандашом, водил по строчкам, иногда карандаш замирал, и Костенко по этому мог определить, на чем споткнулся его шеф.

«Костенко. — Товарищ Пастухов, здравствуйте, я беспокою вас в связи с вашей родственницей, Анной…

Пастухов. — А в чем дело?

Костенко. — Уехала в отпуск и подзадержалась, тетушка ваша волнуется, мы начали поиск.

Пастухов. — Эх, Анна, Анна…

Костенко. — Вы что-нибудь предполагаете?

Пастухов. — Да ничего я не предполагаю, жаль бабу, несчастный человек.

Костенко. — У вас много ее фотографий?

Пастухов. — Есть.

Костенко. — Когда она последний раз присылала вам фото?

Пастухов. — Не помню…

Костенко. — Она была на этом фото в очках и с короткой стрижкой?

Пастухов. — Да.

Костенко. — В черненькой кофточке с красными полосками?

Пастухов. — Нет, в купальнике…

Костенко. — Так она, что ж, с моря вам прислала фото? В ноябре?

Пастухов. — Да.

Костенко. — Она одна на фото или с приятелем?

Пастухов. — С каким?

Костенко. — Она вам ничего не писала? Имени его не называла?

Пастухов. — Нет. Погодите, нет, она что-то писала: мол, Гриша невероятный человек, и, мол, скоро она меня обрадует приятной новостью. Вообще, странное письмо. Кто такой этот Гриша?

Костенко. — И мы этим заняты, товарищ Пастухов. Раньше она вам о нем не писала?

Пастухов. — Писала года четыре назад, мол, познакомилась с прекрасным, надежным, сильным человеком, а потом — как отрезало, ни разу про него не говорила, и вот снова: «Гриша», «радость».

Костенко. — Говорила? Или писала?

Пастухов. — И то и так. Она прилетала ко мне года три назад в Ригу.

Костенко. — Одна?

Пастухов. — Одна.

Костенко. — Жила у вас?

Пастухов. — Нет.

Костенко. — Где вы встретились?

Пастухов. — В кафе.

Костенко. — Она вас просила о чем-то?

Пастухов. — Это может быть связано с ее пропажей?

Костенко. — Да. Вы понимаете, видимо, мой вопрос?

Пастухов. — Да, я понимаю. Но я сказал, чтоб она выбросила это из головы.

Костенко. — Она просила вас взять с собою кое-что в рейс и там обменять — я вас верно понимаю?

Пастухов. — Верно. Но до этого не дошло. Я сразу отказал…

Костенко. — Вы не помните, за соседним столиком, рядом с вами, не сидел мужчина, крепкого кроя, лет пятидесяти?

Пастухов. — Да разве сейчас вспомнишь?

Костенко. — Очень бы надо. В кафе ее вы пригласили или она?

Пастухов. — Конечно, я.

Костенко. — Как вы туда добирались? Пешком или на такси?

Пастухов. — На такси.

Костенко. — Аня вас оставляла, когда вы сели за столик?

Пастухов. — Не помню… Погодите, кажется, она уходила… Ну, в туалет, причесаться, губы подмазать…

Костенко. — А она потом не просила вас поменяться местами: дует, например, или солнце бьет в глаза?

Пастухов. — Погодите, погодите, просила, именно так и сказала: «дует». У нее ведь сосуды больные, все время кутается…

Костенко. — И теплую обувь начинает очень рано носить, еще в сентябре, да?

Пастухов. — Шерстяные чулки — во всяком случае. Это с детства у нее, росла в Белоруссии, голод… (он кашлянул, потом добавил иным голосом) то есть… нехватка некоторых высококалорийных продуктов…»

Карандаш генерала замер. Костенко поднял глаза на шефа — тот молча колыхался в кресле от тихого смеха:

— Какова бдительность, а?! Эк он себя ловко поправил… А чего скрывать: до середины пятидесятых годов Беларусь, да и не только она одна, жила впроголодь. Вы очень ловко вели с ним беседу, великолепно, Владислав Николаевич. Но вы пришли с каким-то предложением?

— Пожалуй, правильнее будет дочитать до конца запись радиобеседы, а потом я изложу соображения…

— Я понял вас, — откликнулся генерал. — Но, увы, если понял вас верно, обрадовать ничем не смогу.

И снова его карандаш начал медленно ползать по строчкам.

«Костенко. — Товарищ Пастухов, вы не смогли бы из Неаполя подлететь с вашим альбомом в Москву? На день-два.

Пастухов. — С радостью. Если на неделю — того лучше, мы будем в Неаполе стоять под загрузкой дней десять. Только как с билетом? Валюты у меня мал… (он резко оборвал себя, поправился) не слишком много…»

Генерал снова заколыхался в кресле:

— Нет, положительно наш Морфлот умеет работать с кадрами. Я, признаться, поначалу решил, что вы попроситесь в Неаполь, и я был бы вынужден вам отказать, потому что, — подражая Пастухову, — валюты у нас, и у нас мал… то есть вовсе нет. Понятно? Я вещи называю своими именами хотя разделяю ваше желание полюбоваться Везувием.

— Я уже любовался им.

— Когда?

— Три года назад, туристская поездка.

— Я думаю, мы сможем послать в Рим обменный ордер Аэрофлота. Так что с полетом сюда Пастухова проблем не будет. Но он действительно вам нужен? По-моему, вы получили все, что могли. Альбом возьмет аэрофлотец — от Рима до Неаполя три часа езды, никаких сложностей.

— Вы думаете, Пастухов как свидетель исчерпан?

— Дайте дочитать.

«Костенко. — Спасибо. Это будет очень важно, если вы прилетите. Можете спросить разрешение у капитана сразу же?

Пастухов. — Капитан рядом, он слышит наш разговор.

Костенко. — Вы часто виделись с Аней?

Пастухов. — Редко.

Костенко. — Сколько раз за последние годы?

Пастухов. — У тети, на ее семидесятилетии, в Коканде потом она ко мне прилетала в Ригу, а до этого в Ленинграде. Когда она защитила диплом, я к ней приехал — хоть один свой человек.

Костенко. — Она вам жаловалась на одиночество?

Пастухов. — Мы не были так близки…

Костенко. — А ее друзей вы знаете?

Пастухов. — У нее, мне кажется, не было друзей.

Костенко. — Как же так?

Пастухов. — Разные люди живут на земле…

Костенко. — Вы не обратили внимания: в кафе, после того как она вышла в туалет, ничего в ней не изменилось?

Пастухов. — То есть?

Костенко. — Ну, может, говорить стала громче или, наоборот, тише, может, попросила вас заказать что-нибудь особое какое-нибудь марочное вино или шоколадный торт?

Пастухов. — Погодите, она и впрямь попросила меня заказать «Цимлянское».

Костенко. — Выпила много?

Пастухов. — Глоток, я еще удивился… Зачем было бутылку просить?

Костенко. — А больше вы ничему не удивились?

Пастухов. — Я сказал, чему я удивился. Потом, после этой ее просьбы, удивляться было нечему: совершенно чужой человек — по духу.

Костенко. — Погодите, не надо сплеча. Она обратилась к вам с той просьбой до того, как выходила в туалет, или позже?

Пастухов. — Позже.

Костенко. — Точно?