Лефорт - Николай Павленко

Между прочим, Гордон отметил наличие большого количества охотников штурмовать крепость, что «должно было причинить беспорядок, недостаток офицеров и их неопытность могли привести к замешательству. Но они вследствие излишней уверенности или по глупости не хотели брать ни лестниц, ни мостов, ни других каких-либо приспособлений. И все-таки я прочел у многих на лицах, что они готовы раскаиваться в своем предприятии. Все это не обещало ничего доброго».

Штурм, как и было решено военным советом, состоялся 5 августа. Его описание дал Гордон в «Дневнике»: «С рассветом я послал приказание стрельцам занять траншеи и затем вслед бить тревогу, что было знаком к нападению. Однако передовые не выказали никакого усердия и пропустили значительное время, пока мы их принудили к выступлению. И это происходило без особенного оживления. Между тем они шли вперед. Командуя бутырскими и тамбовскими солдатами на левом фланге, я приказал им беспрерывно стрелять против углового бастиона, и они держались с этой стороны очень хорошо. Но другие полки, которые должны были идти вправо поблизости Дона, более следовали за бутырцами и тамбовцами, поворачивая влево, пришли в пространство между садами, где они сочли благоразумно засесть, чем решительно броситься навал.

Бутырские и тамбовские солдаты заставили неприятеля прекратить стрельбу с валов болверка, живо двинулись вперед и пошли на приступ болверка, влезли на вал даже без лестниц, что было довольно легко по уступам плетня. Но когда они достигли гребня, они встретили ожесточенное сопротивление, потому что турки сражались, как люди, полные отчаяния. Хотя наши напали на них храбро, однако были в состоянии ворваться в болверк. Здесь был убит “бей”, или начальные города. Между тем другие полки не пытались ни напасть на доставшиеся им места, ни помочь нападающим на болверк. Это очень ободрило турок, и они без всякого опасения стреляли по тем, которые теснились между садами и стояли неприкрытыми от огня с вала».

Даже если учесть, что описание штурма Гордоном не было вполне объективным, ибо нацелено было на то, чтобы доказать правоту генерала, из него видны причины неудачи. Без наличия бреши в крепости было трудно надеяться на успех штурма; лица, командовавшие штурмом, не достигли синхронности и необходимой слаженности в действиях: в то время как одни полки оказались на валу, другие спокойно созерцали происходившее и не оказывали им помощи. Полки Лефорта и Головина вступили в бой позже, чем следовало: они ринулись на штурм тогда, когда добившиеся временного успеха солдаты Гордона откатились на исходные позиции.

Итак, штурм закончился неудачей. Однако об этой неудаче читатель писем Петра не обнаружит даже глухого намека.

Штурм выявил еще одну черту натуры царя: чем значительнее была неудача, тем тверже становилось желание Петра преодолеть трудности, вызвавшие неудачу. Не утратил он и чувство юмора и продолжал отправлять друзьям шутливые письма, будто ничего огорчительного не случилось. 14 августа он писал Ф.Ю. Ромодановскому: «А о здешнем поведении возвещаю, что великий господин светейший Ианикит (глава «Всепьянейшего собора» Никита Зотов. — Н.П.), отец ваш государев и богомолец, такожде и холопи ваши генералы Автомон Михайловичу Франц Яковлевичь, Петр Иванович (Гордон. — Н.П.) со всеми при них будущими, дал Бог, здоровы».

Пятнадцатого августа осажденные отклонили новое предложение о сдаче. «И даже стреляли в казака, который пытался с ними заговорить», — записал Гордон. Русскому командованию ничего не оставалось, как продолжать траншейные работы и укреплять частично разрушенные бомбардировкой каланчи. К 29 августа траншеи Гордона были так близко подведены к стенам крепости, что солдаты перебрасывались с неприятелем камнями. Петр стал часто посещать Гордона — видимо, советуясь с ним. Траншейные работы и закладка в них пороха обнаружили еще один пробел в выучке русских войск — он заключался в слабой инженерной подготовке и отсутствии квалифицированных специалистов среди иностранных наемников. Так, мины, взорванные 14 и 15 сентября, нанесли урон не столько неприятелю, сколько собственным войскам.

К этим неудачам добавилась испортившаяся погода. Два дня подряд, 18 и 19 сентября, шел сильный дождь, заполнивший траншеи водой. Тем не менее на военном совете, состоявшемся 21 сентября, было решено предпринять новый штурм 24 сентября. Но он оказался столь же безуспешным, как и первый. Солдаты и стрельцы Гордона и Лефорта, взобравшиеся без лестниц на вал, были оттеснены отчаянно сопротивлявшимися турками в ров, подверглись обстрелу из ружей и гранат. По приказанию Петра в бой были брошены Преображенский и Семеновский полки с тысячью казаков. Они взобрались на вал. Гордон решил их поддержать и повторно отправил свои войска к валу, но успеха не достиг. Русские вынуждены были отступить.

Сам Лефорт в письме брату так описывал военные действия под Азовом, как обычно, слегка преувеличивая свою роль:

«Уверяю вас, дорогой брат, что во время 14 недель, которые я провел под Азовом, атаки были сильные, особенно на моем фланге, где я один расположился лагерем со стороны моря. Враг сделал сумасшедшую вылазку из города, и кавалерия, или татары, сопровождала пехоту. Было более 10 тысяч татар, самые отважные из них — черкесы. Первая битва длилась долго, они хотели форсировать мои позиции, но после двухчасовой битвы были вынуждены отступить с большими потерями. С моей стороны я потерял отважных офицеров, мой лагерь был покрыт стрелами. Несколько сот солдат было убито и ранено. Я скажу вам коротко, без хвастовства, что, слава Богу, мне повезло. Мы очень сомневались в том, что солдаты смогут противостоять таким сильным атакам без посторонней помощи. Несмотря на все, я им закрыл все проходы, так что Азов не имел никакого сообщения с кавалерией. Положение их было безнадежным. В течение 14 дней не было ни одного, когда бы мы не развлекались пушечной пальбой. Я укрепил мой лагерь так сильно, как только мог, для того, чтобы иметь больше людей на подступах с моей стороны. По моему приказу на город было брошено около 6 тысяч бомб. У меня были две батареи, состоящие из двенадцати 36-фунтовых пушек каждая и 25 мортир. В течение восьми дней весь город был сожжен. Мы сделали два больших приступа. Город мог бы быть взят, если бы вовремя нашелся один генерал с заранее подготовленными к этому людьми. Из тысячи пятисот моих солдат 900 было убито или ранено. Они оставались на крепостных валах еще два часа для того, чтобы спасти три знамени, которые вместе с убитыми офицерами упали в турецкие рвы. Они предпочли умереть, нежели потерять свои знамена. Если было бы еще тысяч 10 солдат, город был бы взят приступом, но соглашением — никогда. Турки упрямы и не просят пощады». И чуть ниже о Гордоне: «Моему шурину Гордону не повезло… Он потерял 9 пушек, несколько знамен и несколько больших заклепанных пушек. Все было бы хорошо, если бы не эта неудача»{65}.