Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

– Христа ради? А вклад двести рублей в землю закопали?!

– Кто же о том сказывать вслух станет, милостивец? – понизил голос настоятель. – Не все смертные в здешних местах чтят слуг Всевышнего и храмы Божии. Язычников в лесах полно, требы поганые творят, идолов растят. И так зарежут с легкостью. А уж серебра ради… Да и душегубы русские иные татар хуже. Душу давно в злодеяниях иссушили, за грош грех любой на себя возьмут.

– Хоть не потеряли? – вздохнул Басарга.

– Как можно, милостивец?!

– Тогда молитесь, отче. Что еще с вас возьмешь?

Вот так и вышло: вместо того чтобы разбираться со своим поместьем, подьячий вынужден был ехать в Вагу искать плотницкую артель – благо у городских ремесленников страды не бывает, работать в любой сезон готовы, – сговариваться, искать материал, давать дозволение рубить на нужды монастырского строительства свой лес и лес обители – Иваном Васильевичем, дедом государя, пожалованный, да ныне из-за слабости братии едва ли не бесхозным почитающийся.

Договариваясь с купцами да артельщиками, спрашивая совета у бояр местных, Басарга не забывал упоминать о внимании государя к Важской пустыни, о явлении нетленных мощей напоминал, особо напирая на их чудотворную силу, о том, что свыше явление сие Господом ко взятию Казани приурочено – и добился для монастыря еще нескольких вкладов лесом и товаром, а также скидок изрядных на скобы, гвозди, полотно и краску, да еще многие горожане с порывом душевным безвозмездно трудиться отправились, а иные поехали в чудное место на богомолье.

Работники прибыли – кормить надобно. Артель согласилась прочие заказы отложить – значит, как можно быстрее план крепости составить требуется. Прихожане появились – свечи, ладан, бумага нужны, крестики и образа. Дом странноприимный, дабы кров уставшим и запозднившимся дать…

Так и мотался боярин Басарга по замкнутому кругу, не успевая с одними хлопотами закончить, как тут же другие накатывались. Между тем холодными ночами с неба уже сыпался снег. Поутру он, конечно же, таял – но стоило сгуститься мгле, как начинал валить снова. А уже к середине октября воду стал прихватывать ледок, который держался даже днем.

Боярин Леонтьев не ожидал, что зима придет сюда так скоро – в его родных калужских лесах холода наступали куда позднее. Но пришлось смириться с тем, что в ближайшие недели каждый смертный будет заперт там, где оказался. Лед рек, болот и озер стал слишком крепок, чтобы лодки могли его сокрушить, но оставался еще слишком слаб, чтобы выдержать путника или, тем более, повозку.

Впрочем, на строительстве монастыря это никак не сказалось. У плотницкой артели имелось в достатке и леса, и еды – работай да работай. Стены будущей обители уже приобрели намеченные очертания: две башни дальние, прикрывающие обратную стену и стены боковые, и две башни возле ворот, соединенные верхним храмом. Они надежно обороняли вход и подступы спереди. Все башни успели вырасти на два десятка венцов, стены же пока еще можно было перешагнуть, сильно не напрягаясь.

Решив, что уж теперь старцы ничего не напортят, боярин Леонтьев все же отъехал в свою совсем близкую «усадьбу». Но на месте будущего жилья лежал только облепленный снегом струг. Смерды пока еще не начали даже бревна возить, не то что строить.

– Не тревожься, боярин, все сделаем по совести, – пообещал ему староста Тумрум, получивший прозвище за то, что когда-то в детстве оказался побежден снежным басурманином. Много зим тому при захвате снежной крепости во время рождественских гуляний на него свалилась одна из слепленных малышней фигур, да так неловко, что оглушила до беспамятства. Сколько лет прошло, а прозвище так и держалось. Причем и на детей перешло. Соседи их кликали: Федька Тумрум, Ляля Тумрум, Степка Тумрум. И даже в церковно-приходской книге жена смерда была записана как Пелагея Тумрум.

– Нужда меня гонит, Тумрум. Надобно до Рождества успеть в Москву воротиться, да еще крюком через Холмогоры, – пожаловался боярин, прихлебывая из резной липовой чаши настоянный на лесных травах и сдобренный рябиной и гвоздикой обжигающий сбитень. – Служба. И так выходит, что и здесь я нужен, и там я нужен…

– Ты не беспокойся, Басарга Еремеич. Община же видит, как ты душу кладешь ради нашей обители святой, как стараешься, себя не жалея. А как ты к людям, так и они тебе ответят. Езжай с Богом. Коли белые мухи полетели, то и страда позади. Хлопот ноне поменее стало. Самолично за всем прослежу. Когда подати в Вагу возил, воевода недовольства не выказывал. Так и для тебя, батюшка, постараюсь. Дело царское, хошь не хошь, исполнять надобно.

Наверное, задержись боярин еще на месяц, а то и на два – государь бы гневаться не стал. Однако сердце Басарги рвалось из груди, считая не то что месяцы – каждый час! И он послушался…

– Все хорошо, что хорошо кончается, – с облегчением выдохнула Катерина, заложив руки за голову, и откинулась на спинку автомобильного кресла. После того как девушка переоделась в местной лавке в кружевное белье, черное облегающее платье и чулки в сеточку, а потом досыта наелась в ресторане, запив пережитый страх двумя бокалами сладкого вина, настроение ее переменилось на оптимистично-веселое. – Я баба бездомная и безымянная. Мой ай-пи сгинул вместе с ноутом, реального имени и фамилии нигде не упоминала. Сдерну на фиг в Питер, и ни одна собака не найдет. Мне в Москве, кроме цепей и роликов, терять нечего. Расклейщики рекламы везде нужны, не пропаду.

– Каких цепей? – не понял Женя, приглядываясь в зеркало заднего вида к повисшему на хвосте «Хаммеру».

– Цепей угнетенного-то пролетариата! – со смехом напомнила основу советской политэкономии девушка. – А ты думал, я золотые цепочки коллекционирую?

– Чего ему надо? – удивился Леонтьев. – Уже минут пять позади едет. Если такой крутой, давно бы обогнал. А если нет, зачем прилепился?

– Думаешь, «хвост»? – оглянулась через плечо Катя. – В принципе, если увидят свою машину, узнают с ходу.

– Другой у нас нет… – грубо отрезал Женя. Ситуация ему тоже не нравилась… Но иного выхода он придумать не смог. – Ладно, до Москвы тут всего тысяча верст, ночью будем там. Надеюсь, так быстро они новой подлянки не придумают. Тебя, если хочешь, в Вельске у вокзала высажу. Можешь прямо оттуда в свой Петербург уезжать.

– Не-е, я не тороплюсь, – замотала головой Катя. – С тобой спокойнее. Ты классный-то бухгалтер… – Она изобразила пару тычков кулаками. – Мне нравится. Это у вас по дебету или кредиту проходило?

– По налоговой отчетности… – снова глянул в зеркало Леонтьев. – Нет, все же на обгон пошли… Давно пора. Трасса, вон, пустая. Ни одной машины.