Комемадре - Роке Ларраки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вижу ее напряженной, словно в ожидании приказа. Она смотрит на нас с фотографии 1907 года на фоне рекламы лекарства от рака. Становится ясно, что для владельца лечебницы смутное прошлое лучше, чем его отсутствие.
Линда, я прикрепляю к своему письму копию рукописи доктора Кинтаны. Можешь приложить ее к своей работе. Все, что будет дальше, рассказано мне Себастьяном. Тут не краткое изложение, а просто-напросто все, что он знает об этом.
Кинтана считает, что Менендес удовлетворится весьма скромным существованием. Он часто спрашивает ее о том, что она делает, оставшись одна, какие ритуалы удерживают ее в этом мире, когда он не видит ее. На всякий случай перед переездом избавляется от биде в ее уборной и запрещает ей работать и курить, хотя она, возможно, была первой уважаемой дамой в Аргентине, которая курила сигареты. Без этого характерного жеста и должности старшей медсестры от Менендес почти ничего не остается. О том, какие формы принимала его любовь к ней, ничего не известно.
Кинтана увольняется из лечебницы «Темперли» через месяц после пожара, коллеги устраивают в его честь прощальное асадо. Выпив, он замечает, что все, кроме него, украшены обширными ожогами. Он делает поверхностный вывод о плодах героизма.
В какой-то момент Менендес находит дневник Кинтаны и читает его, ничего ему не сказав. Немного позже она рожает веснушчатого малыша, которому дают имя Сесар.
В 1932 году Кинтана пытается застрелиться. Он закрывается в уборной и кричит, что убьет себя. Менендес просит соседку помочь ей взломать дверь. Это все, что известно об этом инциденте. В том же году Кинтана выходит на пенсию. У Себастьяна есть его фотография в день получения первой пенсии: он стоит, скрючившись и опершись на окошко кассы.
Сесар растет дерзким и избалованным ребенком, склонным к дурным поступкам, кожным заболеваниям, проституткам и Муссолини. Все это со временем превращает его в живописного дедушку, жуткие истории о котором становятся достоянием семейного предания.
Лусио показывает Себастьяну, где помыть руки, где сесть, что можно и чего нельзя трогать, и протягивает ему дезодорант. Это его вульгарная, вульгарнейшая манера держать дистанцию. Себастьян рассказывает о нас, о моем лишнем весе, о том, как он сразу же влюбился в меня. Иногда он подходит к Лусио, трогает его за плечо, вплотную приближается к нему лицом, касается его носом и называет его моим именем. Быть может, причиной тому его зрение, а может, он просто плохо помнит меня. Он, наверное, думает, что мы хотим от него секса. Лусио хочет гораздо худшего: вдохновения.
Черный неоднородный порошок. Его название на испанском, «комемадре», исчезло вместе с патагонским растением восемьдесят лет назад, но сохранилось в Англии в двух вариантах: «motherseeker» («ищимать») или «momsicker» («болемама»). Немногие дошедшие до нас экземпляры растения принадлежат английской мафии, которая использует личинок-матрифагов, чтобы уничтожать улики. Так говорит Себастьян. Остальные сведения почерпнуты из записок умершего врача. Просто водой? Век спустя? Семена некоторых растений живут в анабиозе и больше. И хотя поверить во все это сложно, лицо Лусио принимает смиренное и благостное выражение истинно верующего.
Он хочет построить инсталляцию из стоящих кругом гильотин по схеме из дневника Кинтаны и сделать так, чтобы личинки съели что-нибудь живое. Фонтанируя идеями, доходит до прямой видеотрансляции. Я отвечаю ему, что идея кажется мне совершенно абсурдной и неинтересной, но при этом предлагаю ему продолжить ковыряться в моем прошлом, чтобы посмотреть, что он оттуда выкопает. Я разрешаю ему использовать Себастьяна, предков Себастьяна, двухголового младенца и мой похищенный палец. Он отвечает, что я могу оставить себе ребенка: умышленное использование уродства срабатывает только один раз, в самой первой и нацеленной на конфликт инсталляции, вроде моей. Я парирую тем, что мой ампутированный палец служил для той же цели и перекликался с первой инсталляцией. Он отвечает: «Твоему пальцу мы обязаны почти всем: он был так же к месту, как когда тебе позарез нужно поковыряться в носу на уроке географии. Твоя жертва, впрочем, была бы куда возвышеннее в XIX веке, когда еще не придумали анестезии». Я спрашиваю у него, каким нужно быть романтиком, чтобы думать о боли как о форме художественной честности.
Я вижу, как под действием ежедневных процедур стираются наши физические различия. Моя голова становится не такой круглой, губы уменьшаются, я использую другие группы мышц для смены выражения на лице, он безбород, поэтому я бреюсь раз в неделю.
Годы спустя, после того как Либераче, разбив лицо о фортепиано, задумался о том, чтобы попросить своего возлюбленного, чтобы тот сделал себе при помощи пластической хирургии такое же лицо, но еще до того, как Орлан[8] сообразила, какие преимущества ей может дать операционная, в Буэнос-Айресе родился первый истинный монстр, в полной мере осознававший себя и мир искусства, наблюдавший за его взрослением. «Мы сделаем это потому, что у нас есть для этого средства, и потому, что мы — первые, кому пришло в голову, как это сделать». Это наш повод для гордости, услада нашего тщеславия. Некоторые исследователи (включая Линду) уверены, что наше творчество порождено диктатурой, увечьями Эвиты[9] и, конечно же, надоевшей всем до тошноты «Бойней» Эчеверрии.
Дневник не лгал: достаточно было полить водой черный порошок, и комемадре ожило. По форме это растение напоминает кактус. Появление личинок происходит через восемь недель, на десятой неделе их концентрация на кубический миллиметр достигает своего максимума.
Мы думаем заразить личинками комемадре настоящую человеческую ногу, сделать так, чтобы она растаяла, оставив после себя черный порошок, который под микроскопом окажется кашей из ртов и ножек. Лусио представляет себе много ног, танцующих увечный канкан за счет электрических импульсов, посылаемых зрителями. Мне нравятся канкан и интерактив, но претит механическое повторение предыдущей инсталляции. Кроме того, я не хочу больше бегать по моргам. Одной ноги достаточно. Предлагаю, чтобы это была конечность живого человека.
Нам нужно найти кого-то сговорчивого и нуждающегося в деньгах, чтобы усадить его на велосипед (непременно велосипед) и держать его там, пока личинки будут пожирать его ногу до колена. Здравый смысл подсказывает, что ногу следует предварительно отрезать, чтобы личинки не съели всего человека.
Тот же самый хирург сделает наши лица одинаковыми, убрав мельчайшие различия. Мы уже заставили греметь наши имена, осталось дополнить их одним общим лицом. Лусио
