Пять к двенадцати - Эдмунд Купер

Дайон обнаружил, что идет вниз по аллее Мэлл, пустынной даже в такой относительно поздний час дня. Это напомнило ему, что сейчас Лондон был, по сравнению с лихорадочными днями конца двадцатого столетия, не более чем городом-призраком. Его население уменьшилось наполовину; некогда широко расползавшиеся гнойники пригородов большей частью превратились в зеленые лужайки, а основная масса жителей переселилась либо в Центральный Лондон (к причудливые дома времен регентства, если они могли себе это позволить), либо в десять городских башен, фаллически вздымающихся навстречу смущенному небу.

Все же доминанты кое-чего достигли, согласился Дайон неохотно. Они смели муравейник и превратили его в колоссальную суперферму. Они сократили численность населения, уничтожили голод, устранили гонку вооружений и отняли чувство собственного достоинства у мужчин. Жизнь - если только вы не беременная в десятый раз инфра, не импотент-жиган с уродливой физиономией и не поэт с тремя психозаписями - была славным и приятным приключением.

Ну и Стоупс их побери! Тем больше причин вознести батальон одряхлевших женщин-политиков туда, где нет ни абстрактных дебатов, ни инъекций жизни.

- Английские джентльмены, которых сейчас можно найти только в постелях, - ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал Дайон, войдя в Сент-Джеймский парк и ступив на мост, - будут проклинать себя за то, что их здесь не было.

Нельзя сказать, что он сам всецело верил своим словам, но эта мысль утешала.

Двигаясь по мосту, он заметил, что тихая поверхность воды внизу буквально кишит утками. Но сейчас, как назло, у него не было с собой ничего, чем можно было бы покормить их. Воистину, век расшатался.

Леандер уже ждал его.

Леандер всегда был ждущим, сколько помнил его Дайон. Совершенно замечательный талант.

- Как хорошо встретиться при дневном свете, - весело приветствовал он Дайона. - Надеюсь, ты спал хорошо.

- Отлично, гробокопатель, я насиловал будущее.

- А теперь, дружище, давай сотворим маленький кусочек истории, чтобы будущее помнило о нас.

Дайон взглянул на небо и со вкусом втянул в себя воздух.

- Прекрасное утро, - сказал он. Леандер усмехнулся:

- Действительно, прекрасное. Но как сказал некий пророк или кто-то в этом роде, - прекрасное утро не гарантирует, что в полдень не наступит тьма.

11

Премьер-министр отвечала на вопросы, касающиеся предложения объявить День Национального Траура по поводу кончины бывшего Европейского проконсула. Доми Юлалина была в голосе, но речь ее, подумал Дайон, едва ли принадлежит к тем, которым суждено войти в историю. Было одиннадцать часов сорок четыре минуты.

Галерея для посетителей была практически пуста. Так же как и большинство скамей оппозиции. Да и какой смысл приходить сюда собственной персоной, когда можно спокойно валяться в своей квартире и, если уж у вас такой мазохистский склад ума, наблюдать по телевизору все парламентские склоки?

Большинство посетителей на галерее составляли туристы-путешественницы, втайне жаждущие стать свидетелями какого-нибудь скандала, - доминанты (вместе со своими случайными сквайрами) из Питтсбурга, Пооны или Пекина. Они и не подозревали, насколько близки к осуществлению своих мечтаний.

Одиннадцать часов сорок четыре минуты тридцать секунд. Еще двадцать секунд - и традиции этой управляемой доминантами демократии обогатятся опытом небольшой порции массовой дезинфекции. Несомненно, в провинции взрыв вызовет непродолжительный траур, но жертвами в основном должны стать парламентские болтуньи. И совсем скоро какой-то другой член парламента станет отвечать на вопросы, касающиеся предложения объявить День Траура по поводу досрочного прекращения этой сессии.

Дайон подумал о Сильфиде и украдкой нервно сжал пальцами атомную гранату. Она весила миллион метрических тонн и, казалось, до костей прожигала пальцы.

Будь он верующим, он молился бы о том, чтобы Сильфида забеременела. Я всего лишь носитель, подумал Дайон отстранение. Я - странствующий сосуд, содержащий зародышевую плазму, и моя единственная жизненная функция оплодотворять каждую женщину, которую можно оплодотворить, чтобы Землю унаследовало несказанное множество Дайонов Кэрнов второго поколения и мир не имел бы конца. Какой Стоупс я торчу здесь, подумал он. Я должен быть совсем не здесь, оплодотворять тысячи инфр, провозглашая радостное евангелие вечного оргазма, наполняя бессчетное количество утроб бесконечным множеством детей.

Одиннадцать часов сорок четыре минуты и сорок секунд. Муха села Дайону на нос, и он чихнул.

Премьер-министр сделала паузу. Доминанта из Пакистана достала флакон своих любимых духов. Какой-то сквайр зевнул. Лидер оппозиции глубоко вздохнула и почувствовала в левой груди легкое покалывание. Дайон задрожал. И вдруг солнце, прорвавшись из-за пелены облаков, послало сквозь старинные окна луч света.

Одиннадцать часов сорок четыре минуты пятьдесят секунд.

Граната с дымовой завесой и слезоточивым газом взорвалась.

Клубы непроницаемого дыма закрыли галерею. Солнечный свет померк. Дайон Кэрн превратился в марионетку, действующую абсолютно автоматически.

Как только началось паническое бегство, он вскочил и швырнул свою гранату. Но осталось что-то еще, что необходимо было сделать, пьяно вспомнил Дайон. Слезы ручьями стекали по его лицу, а вокруг клубился газ.

Ах да! Парализующая граната. Не в силах открыть глаза, Дайон стал искать ее на ощупь. Потеряв всякое представление о направлении, он, широко размахнувшись, швырнул гранату наугад. И после этого присоединился ко всеобщему бегству, тяжело наступив на упавшую доминанту из Пакистана. Та была ужасно удивлена, обнаружив, что ее любимый флакон изверг из себя дым со слезоточивым газом, под покровом которого английские невежи топчут ее без каких-либо, увы, сексуальных намерений.

Кое-как Дайон выбрался на солнечный свет. Черт побери, никто не попытался остановить его! Черт побери, где ради Стоупс, все офицеры порядка? Черт побери, почему он еще жив и почему парламент еще не взлетел на воздух? Черт побери, почему Леандер смеется, да так, что не может даже надеть свой реактивный ранец?

И почему, ради Христа, кто-то остановил поток времени?

Кошмар становился все сильнее.

Бок о бок со все еще смеющимся Леандером, Дайон отлетел наконец прочь от обреченного парламента и поднялся над Темзой, каждую секунду ожидая удара судьбы.

Но тот так и не последовал. Леандер смеялся не переставая. Он не смог остановиться даже на высоте тысячи футов. Казалось, смех его, подобно грому, грохочет по всему небу. Солнце продолжало светить совершенно спокойно, как будто это был совсем другой день.