Песнь пророка - Линч Пол

Они сплелись между сном и бодрствованием, ее рука обнимает его за талию, Ларри просыпается, что-то шепчет и, когда она открывает глаза, стоит у постели, тихо качая головой, а в глазах застыла печаль. Почему ты качаешь головой, спрашивает она, глядя, как он идет к двери, свет из прихожей падает ему на лицо, и она будто не узнает его, это и Ларри, и кто-то другой, опустошенный возрастом и горем, а когда она снова смотрит на дверь, его уже нет. Она просыпается, вялая и потерянная, думая о том, что хотела ему сказать, как ты смеешь являться ко мне во сне, словно ты мертв. Она плачет, когда заходит на кухню, достает стакан из раковины и по привычке открывает пустой кран. Каким чужим и все же знакомым кажется мир в синеватых рассветных тенях, дождь шепчет в кронах, древний дождь говорит с местом, где капал всегда, вишни, уходящие в землю корнями, полоски света — ленточки за каждую неделю, что его с ними нет. Янтарный свет заполняет окно спальни в доме напротив, она наблюдает, как свет перемещается в ванную, кто-то встал, как будто ему на работу, вы идете в ванную, брызгаете водой на лицо, чистите зубы, варите кофе, расталкиваете детей, собираете их в школу, так и живем. Когда дети просыпаются, Айлиш говорит, что нужно продолжать занятия, школы скоро откроются, нельзя отставать. Молли нравится заниматься в одиночку, зато Бейли приходится заставлять, она сидит над ним некоторое время, потом говорит, что должна пройти через блокпост за припасами. Подгузники, говорит Бейли, не забудь подгузники и детские влажные салфетки, туалетную бумагу и шоколад, а еще батарейки в фонаре скоро совсем разрядятся. Она идет к блокпосту в районе Долфинс-Барн, вереница двухэтажных автобусов припаркована вдоль канала, прикрывая повстанцев от снайперского огня. Стоит в очереди перед Камак-бридж, наблюдая, как люди перемещаются взад-вперед по ничейной земле с тачками, тележками и чемоданами, повстанцы требуют у возвращающихся с той стороны предъявлять товар, все должно быть распаковано, и пожилая женщина с иссиня-черными волосами вскидывает руки и начинает орать на повстанцев, не выпуская сумку из рук, пока один из них не выдергивает сумку, и оттуда выскакивает взъерошенная курица, и женщина устремляется вслед за ней по дороге. Айлиш подносит удостоверение к глазам за стеклами солнцезащитных очков, равнодушный голос спрашивает, зачем она переходит мост, над головой гул военного самолета. На светофоре висит объявление, предупреждающее о снайперах, и она спешит пересечь мост, вглядываясь в окна многоэтажки, наблюдающей за происходящим с дальнего перекрестка, это чувство, будто стоишь перед кем-то, наделенным властью казнить и миловать. Женщина постарше, запыхавшись, подходит к ней и начинает говорить хриплым голосом, словно обращается к старой знакомой. Слава богу, сегодня тихо, у меня мать в многоэтажке Оливер-Бонд-Флэтс, боится выходить на улицу, храни ее Господь, всю неделю такая давка, слишком много людей, а у вас кто? Даже не взглянув на нее, Айлиш всматривается в правительственный блокпост в двухстах метрах за мостом, бетонные блоки, мешки с песком, низко висящий национальный флаг на шесте, она видит велосипедиста, который, пригнув голову, огибает одинокий ботинок, похожий на вишневые сапожки, хранящиеся у Айлиш в шкафу и ни разу не надетые, молодая женщина толкает коляску с мешком риса, пожилая с распухшими лодыжками тянет клетчатую тележку, старик опирается на палочку, впереди семенит охотничья собака-лёрчер[3] без поводка. Айлиш проходит мимо слетевшего с чьей-то ноги вишневого ботинка на дюймовом каблуке и видит, что молния осталась нерасстегнутой.

В гостиной Саймон ругает телевизор, пока она выкладывает на кухонный стол припасы из рюкзака, затем встает перед ним, уперев руки в боки. Давай побрею тебе бороду, говорит она, если хочешь, прямо здесь. Айлиш поднимается наверх за полотенцем, открывает шкафчик в ванной, находит баллончик с пеной для бритья, пластмассовую синюю бритву и недокуренную пачку сигарет, которую сует в карман. Саймон ждет на стуле, разложив руки на коленях, растопырив пальцы, заросшие темной пляжной травой, шумно выдыхает, когда она поднимает его подбородок и изучает лицо, две поляны, покрытые снегом, выпавшим на древнюю землю, ей еще не приходилось брить мужчину. Это долго не продлится, говорит он, это прекращение огня, ты слышала новости, лгут на каждом шагу, держат нас за дураков, сегодня говорят, что за сутки повстанцы нарушили режим прекращения огня двадцать восемь раз, множество снарядов и мин выпущено по нашим позициям, ля-ля-ля, но ты же сама слышишь, повстанцы молчат уже несколько дней, не считая редких выстрелов из винтовок, помяни мое слово, режим готов атаковать… Папа, говорит она, придерживая его челюсть рукой, если не будешь сидеть тихо, у меня ничего не получится, не будут они нарушать режим прекращения огня, побоятся санкций, все хотят, чтобы это поскорее закончилось. Борода сражается с бритвой, дорожка гладкой кожи растет с бесконечно малой скоростью. Тот высокий парень, что заходил вчера, хорошенько порылся там, наверху. Бритва замирает у нее в руке, она кладет ее в миску с водой и берет отца за руку. Что за парень, пап? Сама знаешь. Саймон недобро косится на нее, словно Айлиш в чем-то провинилась. Папа, почем мне знать, о ком ты говоришь? Высокий парень, один из твоих. Моих? Один из твоих внуков, что ли? Это вряд ли. Да, говорит Саймон, это он и заходил около трех. И что ему было нужно наверху? Она смотрит, как Саймон закрывает глаза, ее взгляд проникает сквозь полупрозрачную кожу век, в его разум, она вытряхнет правду из его черепа, заставит отца вспомнить. Айлиш опускает бритву в воду, с силой проводит лезвием по лицу, рука Саймона протестующе поднимается, капля крови катится по подбородку. Ты говоришь о Марке, спрашивает она, ее голос срывается, Айлиш невидящим взглядом обводит комнату, останавливаясь на стульях вокруг стола. И как ты понял, что это Марк, постой, сейчас достану салфетку. А кто еще это мог быть, отвечает Саймон, я спросил, ты один из сыновей Айлиш, он ответил, что да, потом вошел и сказал, что хочет помочь. Хочет помочь, повторяет она, помочь с чем? Не знаю, с тем или с этим, сказал, что хочет помочь с садом. Она выходит на кухню, набирает пригоршню холодной воды, подносит ее к лицу, стоит у двери на веранду, разглядывает подстриженную живую изгородь, недавно прополотые клумбы, видит Марка, как прошлым летом тот стоял в саду в рабочей одежде. Приклеив клочок салфетки к отцовскому лицу, продолжает брить вокруг полуулыбки, и он закрывает глаза. Она что-то ему говорит, замечает, что он уснул, под ее рукой гладкий подбородок, она вытирает полотенцем розовую кожу. Айлиш выходит в коридор, снимает с вешалки его пальто, расстегивает у ворота, возвращается в гостиную, садится в материнское кресло, достает из кармана белый ярлычок, на котором написаны его имя, адрес и номер ее телефона, и пришивает ярлычок к лацкану. Прислушивается к пустому дому, различая голоса наверху, мать зовет их обедать, шаги гремят по лестнице, огонь тикает, будто обезумевшие часы, будто разговаривает со временем, поленья выплевывают время, запасенное в дровах, Айлиш размышляет, что время одновременно сложение и вычитание, время прибавляет следующий день, отнимая от того, что осталось, спящий медленно дышит. Это тело дышит разумом, это сердце будет биться в груди мужчины до тех пор, пока он не потерпит окончательное поражение, и она ловит себя на том, что тянется к его руке, шепчет, ты у меня лучший на свете.

Тихо ступая, она подходит к передней двери, открыв ее, выдвигает и фиксирует задвижку, уже на крыльце зажигает сигарету. Сумерки переходят в ночь, легкий дождь пятнает дорожку, по улице, игнорируя комендантский час, движется фигура. Она видит сгорбленную спину подростка, оба одновременно затягиваются, подросток прикрывает сигарету ладонью. Он проходит мимо, но спустя мгновение она слышит, как из-за угла выезжает джип, она вжимается в стену, видит на переднем сиденье двух патрульных повстанцев, наблюдает, как мигающие подфарники отражаются в соседских окнах, когда автомобиль тормозит. Айлиш идет к калитке, шепотом приказывая мальчишке бежать, однако он оборачивается лицом к джипу, двое мужчин окружают его, он пожимает плечами, повстанец хватает его за руку, разворачивает и толкает к машине, чтобы надеть наручники. Закатав рукава, Айлиш выскакивает за калитку с криком, что вы делаете с моим сыном? Ей удается застать их врасплох, руки, державшие подростка, разжимаются, повстанец разворачивается, встречая ее взглядом, который она не может прочесть в темноте. Теперь она не какая-то прохожая тетка с улицы, Айлиш обретает ту ипостась, в которой она совершенна, меч в устах, этот мальчишка — ее сын, она хватает его за рукав и встряхивает, я же велела тебе не выходить на улицу во время комендантского часа, а ну марш домой. Она встала между подростком и двумя мужчинами и теперь подталкивает его в спину, раскинув руки и заслоняя пути к отступлению. Мне очень жаль, я знаю, что сейчас комендантский час, но у моего малыша режутся зубки, за всеми не уследишь, а этот решил, что может шляться по улицам, когда ему вздумается, обещаю, больше такое не повторится. Фальшивое спокойствие улицы, ледяной изучающий взгляд, потрескивание рации в джипе. Боясь, что подросток пройдет мимо, она оборачивается и кричит, подожди меня внутри. Патрульные больше не видят его, и она складывает руки на груди, один из повстанцев откашливается и говорит с мягким городским акцентом. Считайте, что вам повезло, если я еще раз увижу вашего сына на улице, я его заберу, вам ясно? Она встречает его взгляд с кислой миной. Вы спрашиваете, ясно ли мне, да, ясно, вы тоже кое-что для себя уясните, мой старший сын ушел из дома, чтобы бороться с властью, а я стою посреди улицы, и вы мне угрожаете, мы хотели падения режима, но нам не нужна все та же старая дрянь в новом коленкоре, больше мне нечего вам сказать. Она идет по улице, прислушиваясь к работающему на холостом ходу двигателю, наверняка патрульные наблюдают, как она берет подростка за локоть и заводит в дом. Входная дверь за ними захлопывается, и она толкает подростка на кухню, Молли и Бейли отрываются от компьютеров, они хотят знать, что происходит. Она велит подростку сесть на стул, он и вправду совсем юнец, нахохлившийся и дерганый, словно его собираются бить. Теперь она видит, что он не может быть ее сыном, бегающие глаза, грубые манеры юнца из многоэтажки, она выходит в гостиную и разглядывает улицу сквозь жалюзи. Посиди тут немного, прежде чем уйти, они сделают еще круг. Что-то неприятное проступает в лице юнца, он подходит к раковине, плюет в нее и с обиженным видом разворачивается. Зачем вы влезли, тетя, говорит он, я собирался от них удрать.