История Крестовых походов - Дмитрий Харитонович

Более всего споров среди ученых вызывает вопрос о роли папской курии и самого Папы Иннокентия III. Историки католического направления утверждают, что Папа был категорически против изменений в направлении похода. Они ссылаются на его приведенные выше осуждение разорения Задара и требование идти в Святую Землю, а не в Греческую империю. Другие исследователи – протестанты, православные и атеисты – склонны видеть во всем происки папского престола. Они утверждают, что угрозы отлучения были лишь видимостью, что Папа с самого начала мечтал захватить империю Востока, дабы подчинить себе Православную церковь. Папа, как они полагают, сговаривался с царевичем Алексеем о воссоединении Церквей после восстановления Исаака на троне силами крестоносцев. А когда уже император Алексей IV завил, что это невозможно, Папа чуть ли не прямо благословил захват Царьграда, особенно после прихода к власти Мурзуфла. Полностью отрицать такое развитие событий невозможно. Но все же гипотеза эта основана на толковании нескольких достаточно туманных отрывков из папских посланий (прямые свидетельства полностью отсутствуют) и сильно похожа на разнообразные теории заговора.

Все это, однако, объясняет лишь перемену маршрута, но не легкость завоевания Царствующего Города. Конечно, боевая подготовка и, главное, боевой дух у нападавших были выше, нежели у защищавшихся. Многие из крестоносцев, особенно при первом прибытии к стенам Константинополя, были убеждены, что совершают благое дело. В Византии не было строгих (да и нестрогих) правил престолонаследия, но на Западе дело обстояло не так. В глазах франков Исаак II – несправедливо и незаконно низложенный и зверски изувеченный государь, царевич Алексей – законный наследник, а Алексей III – узурпатор. Да и желания наказать православных «схизматиков» тоже хватало.

Завоевание Константинополя крестоносцами. Франция. 1462 г.

И все же одной из главных причин падения Византийской державы была ее внутренняя слабость. Неприязни, и вполне обоснованной, по отношении к латинянам у греков было достаточно. Тут и свежие воспоминания о поведении ратников Божьих при движении по земле Ромейской империи, и нынешнее их поведение в Константинополе. Тут и глубокая неприязнь византийцев к «торгашам» из Венеции, Генуи и Пизы, и подогреваемая духовенством ненависть к еретикам-католикам. Все это, даже еще до Третьего крестового похода, прорывалось в стычках, драках и погромах. Так, в мае 1182 г. столичная чернь, подстрекаемая тамошним купечеством при явном одобрении императорского правительства, устроила так называемую «константинопольскую баню»: массовую резню латинян, сопровождавшуюся разгромом лавок и домов пизанцев и генуэзцев (вопрос в том, были ли в Новом Риме в тот момент другие западные европейцы, в том числе венецианцы, остается дискуссионным доныне). Всего, по разным свидетельствам, было перебито до 30 тыс. человек. Но это, как и поведение константинопольцев во время направленного против отца и сына Ангелов восстания городского плебса, показывает только одно: «страшен византийский бунт, бессмысленный и беспощадный». Какие бы то ни было организованные формы сопротивление крестоносцам в тот момент не приняло. Возможно, дело в особенностях византийского государственного устройства. С одной стороны, предельная централизация, усиленная представлениями о сакральности императора. Вся власть принадлежит священному владыке и ни с кем, кроме, может быть, соправителя, он ее не делит: ни с баронами, ни с горожанами. Отсюда отчуждение людей от власти. С другой стороны, имеет место прямо-таки чехарда василевсов: Андроник I сверг Алексея II, Исаак II – Андроника, Алексей III – Исаака, Исаак и Алексей IV с помощью крестоносцев – Алексея III, Алексей V – Исаака и Алексея IV. Какая уж тут может быть верность правителю со стороны народа и даже войска! Потому византийские наемники бежали от крестоносцев, а почти стотысячный цареградский плебс и пальцем не пошевелил в защиту что третьего, что пятого Алексеев.

Последствия падения Византии

Первыми последствиями были обычные, увы, ужасы штурма. Насилий случилось вроде бы меньше, чем при взятии исламских городов (хотя, что значит меньше?), но разрушений и особенно грабежей – много больше. Ведь Константинополь был существенно богаче любого сирийского или палестинского города. Был ли Царьград подожжен, загорелся ли при нападении на него сам – неясно. Но вот свидетельство участника и хрониста похода, знатного французского барона Жоффруа де Виллардуэна: «Огонь начал распространяться по городу, который вскоре ярко запылал и горел всю ночь и весь следующий день до самого вечера. В Константинополе это был уже третий пожар с тех пор, как франки и венецианцы пришли на эту землю, и в городе сгорело больше домов, чем можно насчитать в любом из трех самых больших городов Французского королевства».

Никита Хониат, находившийся именно в это время в Царствующем Граде, дает весьма впечатляющую картину разорения Второго Рима, даже если сделать скидку на присущие ученому книжнику риторические обороты и естественную ненависть к захватчикам (вспомним принадлежащие западным хронистам описания злодейств и мерзостей, творимых турками в Иерусалиме). «Неприятель сверх всякого ожидания увидел, что никто не выступает против него с оружием в руках и никто не сопротивляется; напротив, все остается открытым настежь, переулки и перекрестки не защищены, нигде ни малейшей опасности и полная свобода неприятелю. Жители города, предавая себя в руки судьбы, вышли навстречу латинянам с крестами и святыми изображениями Христа, как то делается в торжественных и праздничных случаях; но и это зрелище не смягчило души латинян, не умилило их и не укротило их мрачного и яростного духа: они не пощадили не только частное имущество, но, обнажив мечи, ограбили святыни Господни и звуком труб возбуждали коней к нападению. Не знаю, с чего начать и чем закончить описание всего того, что творили эти нечестивые люди! О ужас! Святые образа бесстыдно потоптаны! О горе! Мощи святых мучеников заброшены в места всякой мерзости! Но что страшно промолвить и что можно было видеть глазами: божественное тело и кровь Христовы (имеются в виду хлеб и вино причастия. – Д. Х. ) были разлиты и разбросаны по земле. Некоторые из них разбивали драгоценные чаши; их украшения прятали за пазуху, а из них пили, как из бокалов. О, предтечи антихриста и предвестники его нечестивых дел, в ожидании которых мы находимся! В те дни, как в древности, Христос был снова раздет и осмеян, о ризах его метали жребий [37] ; недоставало только того, чтобы они пронзили бок Его копьем и пролили потоки святой крови. О разграблении главного храма нельзя и слушать равнодушно. Святые налои, затканные драгоценностями и необыкновенной красоты, приводившей в изумление, были разрублены на куски и разделены между воинами, вместе с другими великолепными вещами. Когда им было нужно вывезти из храма священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которыми были обложены кафедры, амвоны и врата, они ввели в притворы храмов мулов и лошадей с седлами: животные, пугаясь блестящего пола, не хотели войти, но они били их и таким образом оскверняли их калом и кровью священный пол храма.

Какая-то женщина, преисполненная греха, рабыня фурий, прислужница дьявола, исчадие ядоносных чар, ругаясь над Христом и восседая на патриаршем троне, пела неприличные песни и, ломаясь, скакала вокруг. После этого нельзя и говорить, что чего-нибудь не делалось или что-нибудь было хуже другого: величайшие преступления были совершены всеми и с одинаковой ревностью. Разве могли пощадить жен, дочерей и дев, посвященных Богу, те, которые не щадили Самого Бога? Было весьма трудно смягчить мольбами и умилостивить варваров, раздраженных и исполненных желчи до того, что ничто не могло противостоять их ярости; если кто и делал такую попытку, то его считали безумным и смеялись над ним. Кто сколько-нибудь им противоречил или отказывал в требованиях, тому угрожал нож; и не было никого, кто не испытал в тот день плача. На перекрестках, в переулках, в храмах – повсюду жалобы, плач, рыдания, стоны, крики мужчин, вой женщин, грабежи, прелюбодейство, плен, разлука друзей. Благородные покрылись бесчестием, старцы плакали, богатые бродили ограбленными. Все это повторялось на площадях, в закоулках, в храмах, в подвалах. Не было места, которое оставалось бы нетронутым или могло бы служить убежищем для страдальцев. Бедствия распространялись повсюду. Боже бессмертный, какая была людям печаль, какое отчаяние! Когда случалось, что морские бури, затмение солнца, кровавый лик луны, изменение в движении звезд где-нибудь и когда-нибудь могли предвещать подобное несчастье?»

То, что грабили ратники Божьи немало, признает и франкская сторона. Свидетельствует тот же Виллардуэн: «Армия, рассыпавшись по городу, набрала множество добычи – так много, что поистине никто не смог бы определить ее количество или ценность. Там были золото и серебро, столовая утварь и драгоценные камни, атлас и шелк, одежда на беличьем и горностаевом меху и вообще все самое лучшее, что только можно отыскать на земле… Такой обильной добычи не брали ни в одном городе со времен сотворения мира».