Под созвездием северных Крестов - Александр Бушков

Короче, этот опер надыбал вот что.

Он побывал в той гостинице. Жизнь там, как выяснилось, идет своим чередом, из-за Карташа отелю не закрыли, другие постояльцы не съехали, глаза у персонала не красные от непросыхающих слез…

В общем, визит опера никого, понятное дело, не удивил. Более того, некоторые выражали легонькое удивление, что их не донимают подобными визитами по десять раз на дню. Словом, персонал выражал полную внутреннюю готовность к беседам. И никому, ясное дело, в голову не пришло поинтересоваться из какого отделения к ним пожаловали, уж не из того ли, которое не имеет к расследованию ровным счетом никакого отношения… Опер поговорил с управляющим, взял адреса тех, кто работал в ту ночную смену, но кого на месте не оказалось, съездил, переговорил и с ними. В целом ничего особливого. Ни тебе паспортов, оброненных убегающим преступником, ни отпечатков вымазанных креозотом ботинок, ведущих до самой хазы. Персонала в гостинице по ночам немного, и никто из них ничего не видел и не слышал до начала переполоха. Кстати, никто их до Эдикового опера толком-то и не расспрашивал. Да и коридорную, что дежурила на этаже в ту ночь, тоже спрашивали только об имеющем непосредственное отношение к бурным ночным событиям. А оперок поспрашивал и о другом.

Коридорные дежурят на каждом этаже, их стол находится в закутке, из этого закутка коридор не просматривается – тем более, извилистый, тем более, ночью им делать, по сути, нечего, и они мирно кемарят на диванчиках. Не положено, кончено, престиж, репутация и все такое, но кто ж ночью сунется проверять… Кемарила и коридорная на втором этаже. Сперва ее разбудил приезд хмельной троицы, она выглянула, пронаблюдала, как вносят Карташа и вновь задремала. Зато выстрелы ее разбудили окончательно и бесповоротно. То есть теоретически некто легко мог незамеченным проникнуть в номер – как до триумфального приезда, так и после. Особенно уверенно некто мог действовать, если был осведомлен о гостиничных порядках.

– Или если коридорная сама повязана, – мрачно добавил в этом месте рассказа Дюйм.

– Или если так, – согласился Эдик. – В результате, как я сказал, опер переговорил со всеми, кто дежурил в ту ночь.

И не понравились ему из всей обоймы двое. Один, сразу было видно, насквозь продажный тип, который за деньги готов бомбу подложить под собственную задницу. А второй… второй не понравился еще больше. Слишком уж был весел, непринужден и умеренно нагл – как развязный халдей в дорогом кабаке. Причем заметно, что ему хотелось обнаглеть по полной, но он удерживался. Немного права покачал – дескать, вызывайте повесткой, пишите протокол. Но видно было: права качает спектакля ради. Поэтому легко успокоился после обычных в таких случаях увещеваний, что это, дескать, просто ни к чему не обязывающий разговор, что вы же хотите оказать всемерную помощь в установлении справедливости и так далее. И все свои «не знаю, не слышал, не видел» дальше долдонил с игривым блеском в глазах… Короче, опер почувствовал в нем некое второе донце.

– Ни при чем человек, вот и все объяснение. Не все же должны дрожать при виде ментовских корок, – сказал Карташ.

– Да что ты говоришь! – хмыкнул Эдик. – А я и не знал! А я, можно подумать, деревянный по уши и думал, что всенепременно должны дрожать и обязательно, чтобы все… Сказал же: опер мой унюхал второе донце, и я ему доверяю. Что такое ментовское чутье, в курсе? Тем более, и панику в халдее он тоже почувствовал, когда вопросики задавал. Хотя задавал со всей мягкостью, можно сказать, вопросиками по шерстке гладил, но нет-нет, да и проскочит эдакая искорка. Как бы это словами-то объяснить, про чутье… Ну вот не станет человек ни с того ни с сего паниковать, понимаешь? Страх, неуверенность, зажатость перед ментом – это нормально, это в порядке вещей. Все ментов боятся. Но не паникуют же! Тем более какой-то сраный халдей…

– А по-моему, первый тип более подозрительный, – возразил гаишник Квадрат. – Тот, который всех готов продать за деньги.

Эдик скептически покачал головой:

– Этого уже убрали бы, будь он причастен. Таких гнилых людишек в живых не оставляют, опасно. Гнилой – значит, трухлявый, ткни посильнее – и рассыплется. Или придумает, кому можно выгодно продать информацию.

Еще приятель Эдика полюбопытствовал в гостинице, кто там проживал по соседству с номером, где остановились Алексей с Машей. Его послали к управляющему. Управляющий, естественно, удивился: «Дык ваши уже выясняли!» Но сами понимаете, сказал опер, дело громкое, параллельно расследуется несколькими подразделениями, чтоб никаких ошибок и неточностей. Управляющий ботву проглотил и позволил заглянуть в компьютер, куда заносятся данные постояльцев. Один из соседних номеров занимал и до сих пор занимает какой-то барыга из Канады, другой номер пустует. И в ту ночь тоже пустовал. Опер захотел переговорить с постояльцами. Идея управляющему не понравилась: постояльцев, дескать, уже опрашивали, и многие остались недовольны повышенным вниманием к своим персонам… Ну, опер не стал настаивать. Клиенты для гостиницы – это серьезно. Ясно дело, что кто-то из них что-то обязательно слышал. И в первую голову весьма неплохо было бы потрендеть с бизнесменом из Канады, но с ментовскими возможностями…

Такие дела.

Карташ месил снег среди прочих заключенных в прогулочном дворике и размышлял. Итак, параллельно официальному следствию эти сыскари затеяли следствие частное. И уже что-то начало вырисовываться: пустой номер, подозрительные типы из обслуги, плохой обзор коридора со стороны коридорного – все это было лучиком света в непроглядной тьме тоски и беспомощности. А ведь приятель Эдика еще только нащупывал подходы…

Кто-то тронул его за рукав, и Карташ обернулся.

– Эй, братан… – абсолютно незнакомый плюгавенький мужичок в ватнике, метр с кепкой росточком, смотрел исключительно мимо, – ты это, ты завтра с утреца на поверке скажи, что у тебя зуб болит…

– Чего? – не врубился Карташ.

– Чего, чего! – рассердился плюгавый визави, но смотрел все равно в сторону. – Не ори, бля, люди ж кругом… Зуб у тебя болит, понял? Так завтра и скажешь. Не забудь. Понял?

– Нет, не понял! – Алексей высвободил рукав из пальцев мужичка. – А ты…

– Ну и мудак, – констатировал мужик. – Я тебе дело говорю. Потом локти кусать будешь… – и растворился в толпе гуляющих и резвящихся. Как и не было.

Карташ пожал плечами и отвернулся.

Разбрелись по хатам. О странном предложении насчет больного зуба сокамерникам, на сей раз прогулку манкировавшим, он не рассказал – просто не дали. Едва за Алексеем закрылась дверь, Дюйм, ласково улыбаясь, указал ему на верхнюю пустующую шконку:

– Ну что, голуба, нагулялся? Полезай-ка.

– Опять? – возмутился Карташ. – Слышьте, мужики, достало. Вы че, издеваетесь?!

– Ты хотел, чтобы мы помогали? – напомнил Эдик. – Вот и давай.

– А пока меня не было, нельзя было?

– А вот нельзя было: абонент был вне зоны. Твои вопросы решал, между прочим.

Крыть было нечем. Унизительная церемония телефонного звонка началась. Ворча, Карташ забрался наверх и самолично накрыл голову одеялом. Квадрат положил сверху еще и подушку – для пущей надежности, и остался рядом, на стреме. Карташ скрежетнул зубами, но рыпаться не посмел. И в самом деле, чего протестовать, мужики помогают ему. То есть, наверное, помогают… Сыщики долбанные. Но вдруг… Чем черт не шутит… В последнее время, особенно после задушевного разговора со следаком, Алексей готов был хвататься за любую соломинку. Может, и стоило рассказать сокамерникам о веселых сибирских знакомцах, которые ради каких-то своих целей чуть ли не под пожизненное людей подводят? Нет. Рано. Пока Карташ не убедиться стопроцентно, что попал в переплет либо по прихоти, либо по недочету именно Глаголевской шарашки, нет смысла вскрываться. А дистанционно роющие землю сокамерники могут и в самом деле что-нибудь надыбать, даже если не будут знать подробностей… Особенно если не будут.

Он прислушался. Как и раньше, что-то заскрежетало, отодвинули что-то тяжелое, чем-то хлопнули, обо что-то ударили. Причем, какие из этих звуков были реальными, а какие производились для маскировки, он понять не мог, сколько не тщился. Известно было лишь одно: у чертей в хате имеется мобильник, который они старательно и, надо признать, надежно прячут от шмона… и от Карташа. Не доверяют, твари, родному соседу: а вдруг он казачком засланным окажется! И при том с азартом расследуют дело этого самого казачка… Вот и приходилось Алексею добровольно, посредством одеяла и подушки, лишать себя зрения и слуха, дабы, не приведи господь, не заметить ненароком, где у них тайник, когда уродам приспичит позвонить. И это уже превращалось в какой-то бредовый ритуал. Эх, видел бы сейчас кто-нибудь со стороны этого храброго победителя бунтующих зэков, спасителя Президента Ниязова и защитника всея Сибири от воровского беспредела…