Ратоборцы - Влада Воронова

Славян и Дариэль увлечённо обсуждали особенности этнической архитектуры. Таким лёгким и умиротворённым Лаурин не видела Дариэля никогда.

Море может спасти, увести, скрыть от беды. Но оставаться на зыбких волнах сверх необходимого и опасно, и глупо. Сегодня Славян проведёт день у них. А вечером уйдёт. Навсегда. Здоровому — а Дариэль исцелился — ни к чему лекарство. Связь прервётся. И забудется. Неведомая угроза, которую таит в себе этот непостижимый, и оттого вдвойне опасный человек, исчезнет.

Славян оглянулся на неё, и Лаурин поняла, что он догадался — обо всём.

Человек подошёл к ней, Лаурин так и стояла у двери, поклонился, поцеловал руку.

— Спасибо.

— За что? — пролепетала хелефайна.

— За твои сомнения. За твою решимость.

Лаурин растерялась до глубокой немоты.

— С тобой Дариэль точно в беду не попадёт, bereginja, — сказал человек.

— Кто? — не поняла хелефайна.

— Та, которая оберегает от бед. Берегиня.

— Ох, Славян… Ты хотя бы один раз можешь сделать то, что от тебя ожидают? Просто для разнообразия.

— А ты ждала чего-то другого? Ну извини.

— Славян… — С души словно каменная груда ссыпалась, Лаурин благодарно посмотрела на человека. — Как хорошо, что ты пришёл. — И неожиданно для себя добавила: — Что ты есть…

Человек улыбнулся смущённо, вернулся на диван. Дариэль, на всеобщее счастье, ничего не заметил, что-то искал в ящике стенного шкафа. Лаурин посмотрела на Славяна. Да, всё верно, сегодняшняя встреча не только Дариэлю помогла, но и Славяну, исцелила какую-то свежую рану. Теперь им хорошо бы вдвоём побыть, поболтать без помех. Как ни странно, а с Эндориеном Дариэля никто лучше Славяна не примирит.

— Ты что со снежноцветкой собрался делать? — спросила она Дариэля.

— Ой, — опомнился он. — Надо же ли-Фиарнис отнести.

— Я отнесу, — сказала Лаурин. — Потом зайду к владычице Нэйринг, так что скоро не ждите.

— А обедать? — попытался возмутиться Дариэль.

— Сами приготовите, руки не отвалятся. И, Дариэль, переоденься, не будешь же ты ходить по долине в тайлонуре, как страж.

Простота хелефайского жилья Славяну понравилось. Почти нет мебели, светлые нежно-золотистые стены и потолок, бархатистый прохладный пол цвета темного мёда. После одуряющей жары долины ничего лучше и быть не может. Кухня оказалась в дальней от входа правой комнате, треугольной. В левой — мыльня, ничем не отличается от совмещённого санузла в малогабаритной квартире. В ближней от входа правой треугольной комнате — мастерская, Дариэль оказался умелым гончаром. Левую комнату хелефайя показывать не стал, только ухмыльнулся многообещающе.

— Хочешь ещё котлету? — спросил Дариэль.

— Куда ещё-то? Вкусно готовишь.

— А то.

Дариэль сгрёб посуду в мойку.

Кухня у него небольшая, но уютная: у одной стены холодильный шкаф, работает на магии, шкафчики для посуды и продуктов. Плита похожа на электрическую, но вместо привычных Славяну металлических нагревателей — волшебные блиноподобные камни. Вторая стена — дверь и мойка. У третьей, под окном — стол. Окна в хелефайских домах огромные, почти во всю стену, с рамой-«ветрорезкой»: много длинных узких створок, шарниры не с краю, а посередине, открытая створка торчит ребром что в комнату, что на улицу. Из-за жары окна почти всегда нараспашку, такое ощущение, что сидишь на террасе.

— Славян, часа через два на поляне Львалл будет воскресный турнир менестрелей. Тема — «Луна и водопад». Голосуют все слушатели. Пойдём?

— И что я там пойму?

— А это уже моя забота. Идём в каминную.

Каминной оказалась та самая комната слева от входа. Камин сложен из дикого камня, промазан глиной — поделка неожиданно грубая и тяжеловесная, как в доме крестьянина раннего средневековья. На камине — серебряный кувшин, высокий, узкогорлый, с тонкой, изящной чеканкой: ландыши и васильки сплетаются в сложный узор. Рядом низкая широкая хрустальная чаша со сложной резьбой — бабочки большие, бабочки маленькие, и деревянный стаканчик — тёмный, гладкий, древний. Пол, как в бедуинском шатре, устлан коврами, подушками, толстыми неширокими одеялами.

Дариэль сел перед камином на корточки, провёл над сложенными шалашиком дровами рукой, прошептал заклинание — вспыхнул огонь. Дариэль обводил его руками — пальцы выплетали замысловатый узор, огонь менял цвет с оранжевого на серый.

— Садись. — Дариэль бросил перед камином две подушки, сел, скрестив ноги калачиком, по-турецки. Выглядел при этом хелефайя совершенно естественно. — Смотри на огонь. И слушай.

Он раскрыл захваченную из длинной комнаты книгу, стал читать. Серый огонь выплясывал свой жаркий танец, мелодично потрескивали дрова — аккомпанемент чтецу и хелефайским стихам.

— Лучей золотой водопадСтруится медовым светом,Ты уже не вернёшься назад,И сама мне сказала об этом.

— Ничего, — одобрил Славян. — Вычурно немного.

— Это долинник Нитриена Кариавен из семьи Канермис, прозванный Пимиалар. Стихи у него действительно заумные, кроме как в Нитриене, их больше нигде и не читают. Но в определённых случаях Кариавеновы вирши — именно то, что надо. Если ты через его словоряд продрался, поймёшь кого угодно, даже менестрелей.

Тут до Славяна дошло, что говорит он на хелефайгеле. И даже понимает значение всех этих заморочистых довесков к именам: шен, ар, ли.

— Но как? — только и выговорил он. На хелефайгеле.

— Это мудрый огонь, — пояснил Дариэль. — Если ты будешь смотреть на него и слушать чужую речь, то научишься говорить на этом языке. Если кто-нибудь будет тебе на нём читать, то ты тоже узнаешь грамоту. Если, конечно, уже умеешь читать и писать на каком-нибудь другом языке. Неучей мудрый огонь грамотными не сделает.

— Так вот почему ты не умел читать, но говорил по-французски так свободно, — понял Славян.

— Да, через мудрый огонь научился. Новости по радио слушал, в костёр смотрел. Хорошо, что в Гавре есть уличное радио.

Внезапно Славяну резко заломило голову, потемнело в глазах, качнулся пол. Страшно хотелось пить, горло просто горело. Дариэль налил в деревянный стаканчик воды, дал напиться.

— Отдохни, — сказал он Славяну. — От мудрого огня очень устают, а волшбу исцеления применять нельзя, исчезнут знания.

Дариэль помог ему лечь на одеяла, испуганно дёрнул ушами — уловил боль.

— Сейчас пройдет, — успокоил Славян.

— Я принесу лекарство, — вскочил Дариэль.

— Обойдусь. Говорю же, сейчас пройдёт. Нет, лучше принеси. В куртке, в левом нагрудном кармане. Верхнем. — Лекарство требовалось больше Дариэлю. Именно поэтому Славян и старался держаться отстранённо, не заводил, насколько это было возможно, друзей, не позволял любовницам влюбляться, — видеть их перепуганные глаза невыносимо. Лучше оставаться одному, когда придёт время, плакать о нём никто не будет.

Пока хелефайя бегал за таблетками, боль и в самом деле отпустила. Славян сунул пластинку в задний карман джинсов, на такой жаре явно пригодится. Пальцы наткнулись на какую-то цепочку.

— Совсем забыл, — вытащил её Славян. — Как ещё не потерял.

— Вампирский оберег? Откуда? — изумился Дариэль.

— Из Латирисы.

Хелефайя осторожно взял цепочку.

— Мощная штука. Надо отдать упырям должное, — неохотно сказал он, — за работу они всегда платят честно. Держи. Такие вещи не в кармане надо носить, а на шее.

— Да чего мне тут бояться? — Славян встал, сунул цепочку в карман.

— Я тоже раньше думал, что в Эндориене бояться нечего, — хмуро сказал Дариэль.

— Но ты сумел вернуться.

— Не сумел. Меня вернули.

— Садись. — Славян плюхнулся на одеяло. — И расскажи по порядку.

— Что ж… — Хелефайя сел на подушку у камина, отрешённо смотрел на огонь — уже обычный, оранжевый. Уши обвисли, отвернулись к затылку. — В январе в словохранилище стал ходить один парень, Маолирин. Биреоинг ар-Шеддр ли-Пеллк. Среди посетителей я выделил его сразу: на любителя читать он был совсем не похож, но брал все книжные новинки, читал внимательно. И его мнение всегда совпадало с моим. Даже слова говорил почти такие же. И разговор начинал первым, не подстраивался, просто — совпадало. Вскоре мы подружились.

Дариэль немного помолчал, встал, налил в чашу воды из кувшина, залил огонь.

— Все хелефайи очень любят молоко и мёд, — сказал он, не оборачиваясь. — Но в долине ни коровы, ни козы не доятся никогда. Мы даже их не держим. И пчёлы не живут, все цветы опыляют бабочки. Молоко и мёд мы покупаем у человеков в приграничье. В последних днях апреля Биреоинг пожаловался на занятость и попросил меня сходить за молоком для его девушки. Продавец должен был ждать на тракте, близ дельты тропы Эндориена.