Человек из легенды - Виктор Погребной
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Григории вспомнил, как он в прошлом году вернувшись из госпиталя после ранения, болезненно воспринял назначение командиром третьей эскадрильи чужого, только что прибывшего в полк летчика. За ужином Речкалов все же не выдержал, сказал об этом Вадиму.
— А знаешь, я не так встретил твое назначение ком-эском. Обидно, понимаешь, показалось. Я старший лейтенант, ветеран полка—ют довоенного состава мало нас осталось,— да и другие, даже новые, постарше в звании есть, а тут какого-то чужака, бородатого верзилу-лейте-напга назначают командиром эскадрильи. За какие заслуги? После, когда узнал тебя ближе, понял: не зря назначили. Мы стали друзьями, и кажется мне порой, что и человека лучше тебя не встречал я в своей жизни... Кончится война, пройдет много лет, до конца своей жизни не забуду я наш автобус. Другой раз нервы к вечеру в клубок смотаны, расстелить бы их на мягкой постели, дать им успокоиться до утра, чтобы снова бросить в пекло воздушной драки, а рядом, где еще утром поднимался с тобой товарищ, пустое место. И бродят в голове разные невеселые мысли: может, завтра и это твое место некому будет согреть, и с таким же чувством будет ложиться рядом товарищ. Потом придет новичок, совсем юнец, и заполнит твое место в общежитии и левофланговым в строю... По утру, проснувшись, снова нехотя возвращаешься к этим раздумьям, они провожают в автобус... И тут начинаешь ты из наших голов грустные мыслишки выгонять, рассказываешь истории разные, свои приключения, шутки-прибаутки, анекдот, на ходу придуманный, — из головы все к чертовой бабушке, все за животы держатся... А то песню споешь про Волгу-матушку, про ямщика удалого или про долю казацкую, про дивчину чернобровую. Эх, с каким прекрасным настроением после этого летишь в бон! И силу свою чувствуешь и ловкость, и ненависти хватит на всех врагов, вместе взятых. Разве когда забудешь такое?
— Спасибо, друг, — сказал Вадим. — Спасибо не за то, что напевал сейчас — лишние сто грамм за тебя го-
ворилii,— спасибо за выручку в бою. Не предупреди ты меня, завтра некому было бы настроить вас на нужный лад перед вылетом. А вообще вполне может заменить меня в этой роли Андрей. — Вадим похлопал по костлявым лопаткам сидевшего рядом старшего лейтенанта Труда.
— Нет, — возразил Речкалов. — У тебя, Вадим, каждое слово весомо, все, что сказано, к месту. Ты знаешь, кто чем дышит и что ему нужно, и шутка твоя не ради шутки, и острота — все в цель, а голос, интонация, мимика...
— Такие вещи, Гриша, в глаза говорить вредно,— перебил Вадим. — Зазнаюсь чего доброго...
Вадим всегда засыпал мгновенно, стоило только прилечь. На этот раз лежал с закрытыми глазами, а сон не шел. На стене хрипел старый репродуктор радиотрансляции, передавали последние известия. В сводке Совинформбюро сообщалось, что в крупных воздушных сражениях западнее Краснодара советские летчики сбили 55 самолетов противника, наши потери — 11 самолетов.
— Спишь, Люда? — тихо спросил Вадим.
— Нет. А ты чего? Тебе же вставать рано?
— Так, не спится.
— А я почему-то о Кубани думаю —не видела еще. Какая она, гадаю, если с нашим Днепром сравнить...
— Каждая река свою красу имеет, — ответил Вадим. Ежедневно с высоты вижу я эту извилистую ленту. Кубань, Кубань... А мне, веришь, Волга по ночам снится. Широкая, просторная. Мчусь по ней на моторке — дух захватывает... Ты не знаешь, какое удовольствие доставляло мне в школьные каникулы развозить по реке в окрестностях Куйбышева почту.
Вадим помолчал, потом, что-то вспомнив, улыбнулся.
— Случай один был,— снова заговорил он.-Как-то почтальон привез к причалу свой срочный груз. Сложил я его в лодку и говорю ему: «Садись, папаша, опаздываем». А он глянул на реку — потемнела, насупилась Волга, черные тучи надвигаются с запада, гроза приближается— и говорит: «Надо переждать, парень». Я ему: «Как эго переждать? Люди газеты, письма ждут, теле-108 граммы разные. Сотни судеб людских в этих мешках притаились, может, жизнь чья в твоих руках, опоздай — и оборвется она...» Сел почтальон в лодку — совесть заго: ворпля. Выскочил я па речной простор и давай поперек волны резать, только брызги через наши головы летят; А волны растут, растут, все вокруг ревет, сверкает, грохочет, а я правлю, я знаю, как править, чтобы не опрокинуло даже в самый сильный шторм, и песню от радости горланю. И тут мой пассажир не выдержал, взмолился, к берегу просит причалить, а сам плачет: детки у него маленькие сиротами останутся. Сжалился бы я над ним, и в самом деле сиротами б остались его детки. К берегу повернуть на такой волне --тут же удар в борт, и, как перышко, перевернуло бы нашу лодочку. Пришил я почтальона взглядом своим к месту, чтобы не рыпался, а лодка с гребня на гребень перелетает... В общем, доставил я его куда полагается вовремя, и гроза к тому времени утихла... А знаешь, как мама переживала. Рассказывала, когда буря налетела, глянула она на часы — время как раз мне почту везти — и от волнения места себе найти не могла. Знает мой упрямый характер — не стану ждать, пока буря утихнет. А потом уже и солнце снова засияло, а меня нет и нет. Не выдержала, поехала к причалу, выбежала на берег — нет моей моторки, и сердце ее оборвалось. Сбежала по тропинке вниз, увидела: лодка из воды под обрыв выволочена, и я в ней сплю, как я умею спать, — еле добудилась...
Было совсем поздно, а сон никак не шел. Вадим лежал с открытыми глазами, вслушивался в шелест тополиных листьев и никак не мог разобрать, о чем они непрерывно шепчутся за маленьким распахнутым оконцем в темноте майской ночи. И думалось Вадиму, шепчут тополиные листья — влюбленным о верности, труженикам о счастье, а воинам русским о чести, о смелости, о ратных подвигах за свободу земли советской, за прекрасное будущее, во имя которого стоит жить и не жалко умереть.
ГОРЫ ПАДАЮТ, ДОЛЫ ВСТАЮТ
— Жора! — крикнул во бне Вадим и тут же проснулся. Никакого Георгия Плотникова не было. В комнате и за окном темно, и оттуда, нз-за окна, слышался шепот tononiiHoft листвы, рядом, свернувшись клубочком, тихо, как ребенок, спала Людмила. Приснилось, будто Георгий пришел к нему и говорит: «Как же я соскучился по тебе, Вадим. Принимай нашу эскадрилью, вместе веселей будет. Не хочешь? Ну. как знаешь».— И стал уходить. А Вадиму никак не хотелось, чтобы Георгий ушел, он протянул в его сторону руку, окликнул...
Вадим разбудил Людмилу.
— Что не спится тебе, Дима? — ласково спросила она.
— Знаешь, сейчас во сне Жору Плотникова видел. Я тебе говорил о нем. Помнишь на фотокарточке я и он с жиденькими бороденками. Сдружились мы с ним еще на Дальнем Востоке. На фронте до сорок второго воевали в одном звене, от которого к тому времени, как нам расстаться, вдвоем и остались. Пятого января в сорок втором году нас вместе в члены партии приняли, а после оказались в разных эскадрильях и на разных аэродромах. Аркадий его знал немного. Когда расставались, Георгий сказал: «Великое дело иметь верного друга. Давай поклянемся всегда помогать друг другу в бою. Хотя бы мысленно... И если кого из нас не станет, то и оттуда... Понял? И первых сыновей своих назовем: ты — Георгием, я — Вадимом. Так всю жизнь вместе будем». И мы поклялись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});