Город Мечтающих Книг - Вальтер Моэрс

Музыканты снова встали, их инструменты звучали теперь переливисто, чуть заунывно, будто шарманка, и я с готовностью закрыл глаза. Передо мной возникли каменные крепости на фоне грозовых туч. Флаги развеваются над горами тел поверженных воинов в бурых от запекшейся крови доспехах. Сварливые вороны опускаются на виселицы, где покачиваются повешенные. Дымящиеся костры с прикованными к столбам обгорелыми скелетами. Очевидно, я перенесся в замонийское средневековье.

Для меня оставалось загадкой, как музыканты извлекают из трубамбонов звуки примитивных духовых и струнных инструментов того времени: крякающих дудок и монотонных шарманок, способный разжалобить камень вой волынок и переливы расстроенных скрипочек. Теперь передо мной простерлась любимая всеми долина, край бесконечных зеленых виноградников под сияющими солнечными небесами. А посреди виноградников высилась полая, полная черной воды гора, похожая на вскрытый череп великана.

Да, это Винная долина, самая большая область виноградарства в Замонии, раскинувшаяся вокруг Гаргулльянского Черепа. И снова, сам не понимая откуда и почему, я догадался: это история Гиццарда фон Ульфо и его легендарного кометного вина. До сих пор я сталкивался с ней лишь в поэтическом варианте, в стихотворении «Снежное вино кометы» Сандрока Алексба. Но сейчас меня захлестнули события той ужасной средневековой драмы. Каждые несколько тысяч лет через нашу Солнечную систему проходит комета Линденхупа и оказывается к нам так близко, что целое лето превращается в единый непрерывный день.

Гиццард фон Ульфо, самый могущественный виноградарь замонийского средневековья, владелец многочисленных виноградников и алхимик-любитель, был убежден, что посаженные весной того невероятного лета лозы дадут такое вино, которое по вкусу превзойдет все, что когда-либо наливали из бутылки. Иными словами, он хотел создать кометное вино.

Комета приближалась, дни становились все длиннее, и жар солнца и свет небесного тела придали лозе Гиццарда фон Ульфо такие свойства, каких даже не ждали. Лозы росли гораздо быстрее, виноградины напоминали дыни, их приходилось обеими руками рвать по одной и, покряхтывая, тащить к прессу. Их сок был густым и тяжелым, насыщающим и вкусным, а полученное из него вино стало лучшим во всей Замонии. И у Гиццарда фон Ульфо было его тысячи бочек. Однажды фон Ульфо велел созвать в усадьбу всех виноградарей, бочаров и давильщиков, садовников и сборщиков урожая, а после запереть ворота. С топором в руках он выступил перед своими людьми и без единого слова начал рубить в бочках дыры. Все решили, что он лишился рассудка, и попытались его удержать, но Гиццард фон Ульфо не дал себя остановить и не успокоился, пока не разбил последнюю бочку, пока последние капли не ушли в землю, и вся усадьба не напиталась вином кометы.

Тогда Гиццард фон Ульфо поднял повыше одну бутылку и, ликуя, возвестил:

— Вот, люди, это последняя и единственная бутылка кометного вина. Самого вкусного, самого лучшего, самого редкого и дорогого вина Замонии. Мне не нужно больше складировать и хранить бутылки и бочки, мне не нужно больше платить налоги и зарплаты, меня не будет терроризировать Алкогольное Ведомство Замонии. Мне достаточно лишь одной этой бутылки, которая теперь стала бесценной, и день ото дня будет все дороже. Я ухожу на покой.

— А как же мы? — спросил один из работников. — Что будет с нами?

Гиццард фон Ульфо поглядел на него с жалостью.

— С вами? — переспросил он. — А что должно быть с вами? С сего момента вы уволены.

Только в это мгновение, когда с бутылкой самого дорогого на свете вина в руках он стоял в окружении сотен уволенных рабочих, Гиццард запоздало сообразил, что об увольнении лучше было бы сообщить письменно. Глаза работников горели жаждой крови — а еще алчностью, желанием заполучить ту бесценную бутылку. Круг стал понемногу сжиматься.

«Будь что будет, — подумал Гиццард фон Ульфо, который пусть и был никудышным работодателем, но ни в коем случае не трусом. — Если уж умирать, то хотя бы пьяным! Никто, кроме меня, не будет обладать кометным вином!»

Отбив горлышко бутылки, он выпил ее залпом, а после на него навалились работники. Но он недооценил алчность, которую разбередила его речь. Работники отнесли Гиццарда фон Ульфо к самому большому прессу в усадьбе, бросили его туда — и выдавили все соки. Они выжимали его, пока не вышла последняя капля кометного вина, смешанная с кровью фон Ульфо, а после слили ужасный напиток в двойную бутыль. Теперь это и вправду было самое редкое и дорогое вино Замонии.

Но поистине страшная история кометного вина только начиналась, поскольку своим меняющимся владельцам оно приносило лишь несчастья и беды.

Работников казнили за убийство Гиццарда фон Ульфо, следующего владельца бутыли расплющил метеорит, а третий был съеден во сне муравьями. Куда бы ни попадала бутыль, всюду вскоре воцарялись ненависть и смертоубийство, безумие и война. Напитку приписывали всевозможные свойства и качества. Кое-кто даже считал, что оно способно пробуждать к жизни мертвецов, и особенно его ценили алхимики. Кометное вино переходило из рук в руки, оставляя за собой кровавый след по Замонии, пока однажды он не оборвался, и бутыль с вином Гиццарда фон Ульфо не исчезла, будто ее поглотила земля.

Эпилогом подрагивало долгое тремоло, воплотившее весь ужас этой трагедии. За ним — полная тишина.

Я очнулся. Повсюду вокруг — возбужденное перешептывание. Трубамбонисты с довольными минами чистили мундштуки.

— Это нечто новенькое, — удивился гном рядом со мной. — На прошлой неделе истории про кометное вино не было.

Ага, значит, здесь не каждый раз играют одно и то же. Я почувствовал себя польщенным, что попал на премьеру, а также что становлюсь ближе к кружку почитателей нибелунгской музыки. Теперь меня не утащили бы отсюда и десять мидгардских змеев. Я хотел еще. Еще трубамбоновой музыки.

Слушатели успокоились, и музыканты снова подняли инструменты.

— Надо полагать, теперь будет жуть-музыка, — с явным предвкушением сказал гном. — Недурное продолжение кровавой истории кометного вина.

— Жуть-музыка? — переспросил я.

— Пусть для вас будет сюрприз, — загадочно ответил гном. — Вот сейчас мурашки по коже побегут, ха-ха! Но скажите, разве вы не принесли с собой плед? Вы же до смерти замерзнете!

Но теперь мне это было безразлично. Ради трубамбоновой музыки я готов был на любые жертвы.

Часть трубачей выпустила в ночное небо сверкающие переливчатые ноты, остальные раскатисто басили. Я снова закрыл глаза, но на сей раз не увидел никакой захватывающей панорамы. Зато мне в голову полились фундаментальные сведения о жуть-музыке дервишей на закате замонийского средневековья — до сих пор я и понятия не имел о ее существовании.