Пыточных дел мастер (Книги нового солнца, Книга 1) - Джин Вулф

Глава 13

Пиктор города Тракса

Nледующие десять дней я прожил как пациент в камере верхнего подземного яруса (не так уж далеко от той, где держали Теклу). Поскольку гильдия не имела права держать меня в заточении в обход законных процедур, дверь не запирали, однако снаружи дежурили двое подмастерьев с мечами, и я переступал порог лишь единожды, на второй день, когда меня водили к мастеру Палаэмону, чтобы доложить о происшедшем и ему. Это, если хотите, и было судом надо мной, а оставшиеся восемь дней ушли на вынесение приговора. Говорят, будто время имеет странное свойство - сохранять в целости факты, делая нашу прошлую ложь истиной. Так вышло и со мной. Я лгал, утверждая, будто люблю нашу гильдию и не желаю для себя иной жизни. Теперь ложь эта оказалась правдой: жизнь подмастерья или даже ученика казалась мне бесконечно привлекательной. Нет, не только от уверенности в скорой смерти - все это тянуло к себе оттого, что было бесповоротно утрачено. Теперь я смотрел на своих братьев глазами пациента, и с этой точки зрения они казались неизмеримо могущественными, воплощенными первоосновами огромного, враждебного и почти совершенного механизма. Теперь, находясь в совершенно безнадежном положении, я ощутил на себе то, что внушил мне однажды мастер Мальрубиус: надежда есть физиологический процесс, не зависящий от реалий внешней среды. Я был молод, я получал достаточно пищи и вволю спал, и потому - надеялся. Вновь и вновь, засыпая и просыпаясь, я мечтал о том, что в самый последний миг Водалус явится мне на выручку - и не один, как в тот раз в некрополе, но во главе армии, которая сметет с лица Урса тысячелетнюю гниль и снова сделает нас повелителями звезд. Мне часто казалось, будто из коридора доносится грохот шагов этой армии, а порой я даже подносил свечу к дверному окошку, так как думал, что видел там, за дверью, лицо Водалуса. Я, как уже было сказано, не сомневался, что буду казнен. Больше всего в те дни мои мысли были заняты тем, как именно это произойдет. Я был обучен всем премудростям палаческого искусства и теперь оценивал способы казни - иногда один за другим, в том порядке, в каком их нам преподавали, иногда же - все вкупе, словно впервые открывая для себя сущность боли. Жить день за Днем в камере под землей и думать о муках - мучительно само по себе. На одиннадцатый день меня вызвали к мастеру Палаэмону. Я снова увидел яркий солнечный свет и вдохнул воздух, напоенный влагой, принесенной ветром, предвещающим скорую весну. Но - чего стоило мне пройти мимо распахнутых дверей башни и увидеть сквозь нее ворота в стене, возле которых мирно почивал в кресле брат привратник! Кабинет мастера Палаэмона показался мне огромным и бесконечно словно все заполнявшие его пыльные книги и бумаги были моими собственными - дорогим. Мастер попросил меня сесть. Он был без маски и казался гораздо более старым, чем раньше. - Мы с мастером Гурло обсудили твой поступок, - сказал он. - Пришлось посвятить в происшедшее также и подмастерьев и даже учеников. Им лучше знать правду. Большинство сошлось на том, что ты заслуживаешь смерти. Он сделал паузу, ожидая, что я отвечу на это, но я молчал. - Однако многие высказывались и в твою защиту. Некоторые подмастерья в частных беседах со мной и с мастером Гурло настаивали на том, чтобы тебе было позволено умереть без боли. Уж не знаю, отчего, но мне вдруг показалось необычайно важным, сколько нашлось таких, кто выступил в мою защиту, и я спросил об этом. - Более чем двое, и более чем трое. Точное количество не имеет значения. Или ты не думаешь, что заслужил смерть в муках? - Я желал бы казни на "Революционизаторе", - сказал я, надеясь, что, если попрошу о такой смерти как о снисхождении, мне будет отказано. - Да, пожалуй, это подошло бы. Но... Он снова сделал паузу. Мгновения тишины тянулись бесконечно долго. Первая бронзовая муха нового лета, жужжа, билась о стекло иллюминатора. Хотелось и прихлопнуть ее, и, поймав, отпустить на свободу, и заорать на мастера Палаэмона, чтобы он продолжал, и даже убежать прочь из его кабинета; но ничего этого я сделать не мог. Вместо этого я опустился в старое деревянное кресло возле его стола, чувствуя, что уже мертв, хотя смерть еще впереди. - Понимаешь ли, мы не можем казнить тебя. Тяжеленько мне было убедить в этом Гурло, и все же это - так. Убей мы тебя без суда, окажемся не лучше, чем ты - ты обманул нас, а мы в этом случае обманем закон. Инквизитор, безусловно, объявил бы это убийством, и на репутацию гильдии легло бы несмываемое пятно. Он снова умолк, ожидая, что я скажу, и я заговорил: - Но за то, что я сделал... - Да. Приговор был бы совершенно справедлив. Однако мы не имеем законного права своевластно лишать тебя жизни. Обладатели этого права охраняют свои прерогативы ревностно. Обратись мы к ним - вердикт был бы однозначен, но дело получило бы нежелательную для гильдии огласку. Наш кредит доверия был бы исчерпан раз и навсегда, что повлекло бы за собой строгий сторонний надзор над делами гильдии. Хотелось бы тебе, Северьян, чтобы наших пациентов стерегли солдаты? Перед внутренним взором моим внезапно встало то же видение, что и тогда, под водой, когда я едва не утонул. Как и в тот раз, оно влекло к себе - мрачно и неодолимо. - Скорее я предпочел бы расстаться с жизнью добровольно, - ответил я. - Отплыть подальше от берега, где никто не придет на помощь, и утонуть. Тень горькой улыбки мелькнула на морщинистом лице мастера. - Я рад тому, что никто, кроме меня, не слышал твоего предложения. Мастер Гурло был бы слишком уж рад отметить, что до наступления купального сезона придется ждать не менее месяца, иначе происшествие вызовет толки. - Но я говорю совершенно искренне! Да, я хочу умереть безболезненно но именно умереть, а вовсе не оттянуть гибель! - Твое предложение неприемлемо, даже если бы лето уже было в самом разгаре. Инквизитор все равно мог бы решить, что мы причастны к твоей смерти. Поэтому мы - к твоему счастью - сошлись на решении менее радикальном. Известно ли тебе, как обстоят дела с нашим ремеслом в провинции? Я покачал головой. - Там оно в полном упадке. Нигде, кроме Нессуса - кроме нашей Цитадели, - нет отделений гильдии. В провинциальных селениях имеется разве что казначей, лишающий приговоренных жизни тем способом, какой назначают местные судьи. Человека этого неизменно боятся и ненавидят. Понимаешь? - Эта должность слишком высока для меня, - отвечал я. Это было сказано от чистого сердца - в тот миг я презирал самого себя гораздо больше, чем гильдию. С тех пор я часто вспоминал эти слова, хотя они были моими собственными, - и, будь даже я в беде, становилось как-то полегче. - На свете есть город под названием Траке. Траке, Град Без Окон. Их архон - он зовется Абдиесом - прислал официальное прошение в Обитель Абсолюта. Там гофмаршал переслал его кастеляну, а тот уж вручил мне. Траксу настоятельно необходим человек на ту должность, которую я описал. Ранее там просто миловали кого-нибудь из приговоренных при условии, что он возьмется за эту работу. Теперь же провинция насквозь пропитана ядом измены, и местные власти решили отказаться от своей обычной практики, так как названная должность предполагает определенную степень доверия. - Понимаю, - сказал я. - В прежние времена члены гильдии уже дважды отправлялись в удаленные селения, однако были ли их случаи подобны твоему - хроники о том умалчивают. Как бы там ни было, прецедент был создан, и это - выход из сложившегося на сегодняшний день неприятного положения. Ты отправишься в Траке, Северьян. Я приготовил рекомендательное письмо к архону и его советникам. В нем сказано, что ты весьма искушен в нашем ремесле - для подобного городишки это не будет преувеличением. Я уже успел смириться с тем, что натворил, но, сидя перед мастером Палаэмоном и старательно изображая подмастерье, единственное желание которого - повиноваться воле старших, вдруг ощутил новый прилив жгучего стыда. Стыд этот был не так силен, как прежний, причиной коему послужило бесчестье, причиненное мною гильдии, однако жег он даже больнее, ибо я еще не привык к нему, в отличие от того, первого. Я был рад тому, что ухожу ноги мои уже предвкушали ласку мягкой зеленой травы, глаза - красу незнакомых пейзажей, а легкие - новый, чистый воздух далеких, безлюдных земель. Я спросил, где находится Траке. - Вниз по Гьоллу, - ответил мастер Палаэмон. - На морском побережье. - Тут он осекся, как часто случается со старыми людьми. - Нет-нет; что я говорю... Вверх по Гьоллу, конечно же. Сотни лиг морских волн, песчаный берег и протяжный крик морских птиц, на миг представившиеся мне при первых словах мастера, поблекли и исчезли. Мастер Палаэмон извлек из шкафа карту, развернул ее передо мной и сам склонился к ней так, что линзы, без помощи которых он вовсе ничего не разобрал бы, едва не касались пергамента. - Вот, - сказал он, указывая на точку возле устья небольшой речки, у нижних ее порогов. - Имея деньги, можно было бы нанять лодку. Но тебе, в силу своего положения, придется идти пешком. - Понятно, - ответил я. Нет, я не забыл о золотой монете, данной мне Водалусом и надежно припрятанной, однако хорошо понимал, что не могу воспользоваться благами, которые можно оплатить ею. Волею гильдии я должен покинуть Цитадель, имея в кармане не больше, чем обычный молодой подмастерье. Ради чести и славы гильдии я был должен идти пешком. Но понимал я и то, что это несправедливо. Не видя той женщины с прекрасным, совершенным лицом, не заработав этой монеты, я, скорее всего, ни за что не принес бы Текле нож и сохранил бы свое место в гильдии. В каком-то смысле я продал за эту монету свою собственную жизнь... Что ж, хорошо. Старая жизнь - позади... - Северьян! - воскликнул мастер Палаэмон. - Ты меня не слушаешь. В классе ты никогда не отличался невниманием. - Прости меня, мастер. У меня столько разного в мыслях... - Несомненно. - В первый раз за время нашей беседы он действительно улыбнулся и на миг снова стал старым мастером Палаэмоном моего детства. Однако же ты пропустил такой хороший совет на дорогу! Придется тебе идти без него... хотя ты все равно тут же забыл бы все. О дорогах тебе известно? - Я знаю, что ими запрещено пользоваться. Ничего более. - Дороги закрыл автарх Марутас - еще во времена моей юности. Движение способствует бунту... К тому же он хотел, чтобы товары ввозились и вывозились из города по реке - так легче облагать торговцев налогом. С тех пор этот закон остается в силе, и, как я слыхал, через каждые пятьдесят лиг установлены редуты. Но все же дороги сохранились. Говорят, кое-кто пользуется ими по ночам, несмотря на весьма плачевное их состояние. - Понятно... Дорогой - закрыта она или нет - идти все же легче, чем по бездорожью. - Сомневаюсь в этом. Я лишь пытался предостеречь тебя от соблазна. Дороги патрулируются уланами, имеющими приказ убивать всех нарушителей. Обладая вдобавок правом на все имущество последних, они вряд ли очень уж склонны выслушивать оправдания. - Я понимаю, - сказал я, гадая про себя, откуда мастер Палаэмон так много знает о путешествиях. - Вот и хорошо. Полдня уже прошло; если хочешь, можешь переночевать в гильдии и отправиться в путь завтра поутру. - Переночевать в камере? Мастер Палаэмон кивнул. Я отлично понимал, что он едва может разглядеть мое лицо, и все же чувствовал, что он каким-то образом внимательно изучает меня. - Тогда я уйду сейчас. Я изо всех сил старался вспомнить, что нужно сделать, прежде чем навсегда покинуть нашу башню. В голову ничего не приходило, однако что-то, несомненно, сделать следовало. - У меня есть стража на сборы? По истечении этого времени я уйду. - Да, это время я легко могу даровать тебе. Но перед уходом вернись сюда - я хочу дать тебе кое-что. Хорошо? - Конечно, мастер. - И будь осторожен, Северьян. В гильдии много твоих друзей, но есть и другие, считающие, что ты обманул наше доверие и не заслуживаешь ничего, кроме мучительной смерти. - Благодарю тебя, мастер, - ответил я. - Эти, последние, правы. Скудные мои пожитки уже лежали в камере. Увязав их в узел, я обнаружил, что тот вышел совсем маленьким, и его легко можно спрятать в висевшую на моем поясе ташку. Движимый любовью и сожалением о случившемся, я спустился к камере Теклы. Камера еще пустовала. Кровь была отмыта, но на металлическом полу темнело большое пятно кроваво-красной ржавчины. Платья ее и косметика исчезли, но те четыре книги, принесенные мной год назад, лежали на столике вместе с прочими. Я не смог одолеть соблазна взять одну - в библиотеке их столько, что одного-единственного томика ни за что не хватятся. Рука моя сама собой потянулась к книгам, но тут я понял, что не знаю, какую из них выбрать. Книга о геральдике была самой красивой, но слишком большой, чтобы брать с собою в дальнюю дорогу. Книга о теологии была самой маленькой - но и та, в коричневом переплете, ненамного больше... В конце концов ее я и выбрал, предпочтя теологии сказания исчезнувших миров. После этого я взобрался на самый верх башни - мимо складов, к артиллерийской площадке, где осадные орудия покоились в колыбелях из чистой энергии, и еще выше, в зал со стеклянной крышей, серыми экранами и креслами странной формы, и дальше, по узкому трапу, пока не выбрался, распугав черных дроздов, испятнавших небо, на самую крышу. Я встал у флагштока - так, что наш стяг цвета сажи трепетал на ветру над самой головой. Отсюда Старое Под ворье казалось крохотным и тесным, однако бесконечно, по-домашнему уютным. Брешь в стене была гораздо больше, чем обычно, но Красная и Медвежья башни все так же гордо и непоколебимо высились справа и слева от нее. Башня ведьм, ближайшая к нашей, была темна, стройна и высока; порыв ветра донес до моих ушей их дикий хохот, и я вновь ощутил старый страх перед ними, хотя мы, палачи, всегда состояли в самых дружественных отношениях с сестрами нашими, ведьмами. За стеной отлого спускался к Гьоллу, чьи воды местами поблескивали меж полуразрушенных зданий на берегу, огромный некрополь. Круглый купол караван-сарая казался отсюда не больше булыжника, а окружавшие его городские кварталы - лишь россыпью разноцветного песка, разметанного стопой мастера-палача. Я увидел каик под вздувшимся парусом, с высоким. острым носом и кормой, плывший на юг, вниз по течению, и в мыслях невольно понесся следом за ним - к болотистой дельте Гьолла, к сверкающим айсбергам моря, где огромный зверь Абайя, в доледниковые дни принесенный волнами с дальних берегов вселенной, нежится " донном иле, пока не придет для него и всего его рода пора пожрать континенты. Затем я оставил мысли о юге и его скованных льдами морях и повернулся к северу, к горам вверх по реке. Я долго смотрел в ту сторону (уж не знаю, как долго, однако солнце к тому моменту, когда я вновь обратил на него внимание, заметно сместилось к закату). Горы видны были лишь моему мысленному взору; везде, куда достигал взгляд, лежал город - миллионы и миллионы крыш. К тому же обзор наполовину закрывала серебристая громада Башни Величия и окружающие ее шпили. Но мне не было дела до них - их я почти и не замечал: где-то там, на севере, была Обитель Абсолюта, и пороги, и Траке, Град Без Окон, просторные пампасы, непроходимые леса и гнилые джунгли, словно пояс охватившие мир. Так я стоял, представляя себе все это, пока совсем не ошалел от богатства красок, а после спустился к мастеру Далаэмону и сказал, что готов.