Сталин. Красный «царь» (сборник) - Исаак Дойчер

Забота об авторитете старших повела уже, впрочем, к изменению политики в отношении религии. Отрицание бога, его помощников и его чудес являлось наиболее острым клином из всех, какие революционная власть вгоняла между детьми и отцами. Обгоняя рост культуры, серьезной пропаганды и научного воспитания, борьба с церковью под руководством людей типа Ярославского вырождалась нередко в бутафорию и в озорство. Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен. Озабоченная репутацией своей солидности бюрократия приказала молодым безбожникам сдать боевые доспехи и засесть за книжки. По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета. Но это только первый этап. Не трудно было бы предсказать второй и третий, если б ход событий зависел только от предержащих властей.

Лицемерие господствующих воззрений всегда и везде развивается, как квадрат или куб социальных противоречий:

таков, примерно, исторический закон идеологий в переводе на язык математики. Социализм, если он вообще заслуживает этого имени, означает человеческие отношения без корысти, дружбу – без зависти и интриги, любовь – без низменного расчета. Официальная доктрина тем повелительнее объявляет эти идеальные нормы уже осуществленными, чем громче действительность протестует против таких утверждений. «На основе действительного равенства мужчины и женщины, – говорит, например, новая программа комсомола, принятая в апреле 1936 г., – создается новая семья, о процветании которой заботится советское государство». Официальный комментарий дополняет программу: «Наша молодежь при выборе друга жизни – жены или мужа – знает только один мотив, одно побуждение – любовь. Буржуазный брак по расчету, из-за денег не существует для нашего подрастающего поколения» («Правда», 4 апр. 1936 г.). Поскольку речь идет о рядовых рабочем или работнице, это более или менее верно. Но «брак по расчету» сравнительно мало свойствен и рабочим капиталистических стран. Совсем иначе обстоит дело в средних и верхних слоях. Новые социальные группировки автоматически подчиняют себе область личных отношений. Пороки, которые власть и деньги создают вокруг половых отношений, так пышно расцветают в рядах советской бюрократии, как если б она и в этом отношении поставила себе целью перегнать буржуазию Запада.

В полном противоречии с только что приведенным утверждением «Правды» «брак по расчету», как признает в часы случайной или вынужденной откровенности сама советская печать, возродился ныне полностью. Квалификация, заработок, должность, количество ромбов на военном мундире приобретают все большее значение, ибо с этим связаны вопросы о туфлях, о шубе, о квартире, о ванной, и предел всех мечтаний – об автомобиле. Одна лишь борьба за комнату в Москве соединяет и разводит ежегодно немалое число пар. Исключительное значение получил вопрос о родне: полезно иметь тестем военного командира или влиятельного коммуниста, тещей – сестру сановника. Нужно ли этому удивляться? Может ли быть иначе?

Одну из очень драматических глав в большой советской книге составит повесть о разладе и распаде тех советских семей, где муж, в качестве партийца, профессионалиста, военного командира или администратора, рос, развивался и вырабатывал новые вкусы к жизни, а подавленная семьей жена оставалась на старом уровне. Путь двух поколений советской бюрократии усеян трагедиями отставших и отвергнутых жен. То же явление наблюдается ныне в новом поколении. Больше всего грубости и жестокости можно встретить, пожалуй, именно на верхах бюрократии, где очень высокий процент составляют малокультурные выскочки, считающие, что им все позволено. Архивы и мемуары раскроют когда-нибудь прямые уголовные преступления в отношении жен и вообще женщин со стороны недосягаемых для судебной власти проповедников семейной морали и принудительных «радостей материнства».

Нет, советская женщина еще не свободна. Полное равноправие дало до сих пор несравненно большие выгоды женщинам верхних слоев, представительницам бюрократического, технического, педагогического, вообще умственного труда, чем работницам и особенно – крестьянкам. Пока общество не способно взять на себя материальные заботы о семье, женщина-мать может с успехом выполнять общественную функцию лишь при том условии, если к услугам ее имеется белая рабыня: няня, прислуга, кухарка и пр. Из 40 миллионов семейств, составляющих население Советского Союза, 5%, а может быть и 10%, прямо или косвенно строят свой «очаг» на труде домашних рабынь и рабов. Точное число советских прислуг имело бы не меньшее значение для социалистической оценки положения женщин в СССР, чем все советское законодательство, как бы прогрессивно оно ни было. Но именно поэтому статистика скрывает прислуг под именем работниц или «прочих».

Положение матери семейства, почтенной коммунистки, у которой есть кухарка, телефон для заказов в магазинах, автомобиль для разъездов и пр., имеет мало общего с положением работницы, которая вынуждена бегать по лавкам, сама готовить обед и пешком приводить детей из детского сада, если он вообще существует. Никакие социалистические этикетки не скроют этого социального контраста, который не меньше, чем контраст между буржуазной дамой и пролетаркой в любой стране Запада.

Действительно социалистическая семья, с которой общество снимет повседневную обузу невыносимых и унизительных забот, не будет нуждаться ни в какой регламентации, и самое понятие законодательства об абортах или разводе будет для нее звучать немногим лучше, чем воспоминанья о домах терпимости или человеческих жертвоприношениях. Октябрьское законодательство сделало смелый шаг в сторону такой семьи. Экономическая и культурная отсталость вызвала жестокую реакцию. Термидорианское законодательство отступает к буржуазным образцам, прикрывая отступление фальшивыми речами о святости «новой» семьи. Социалистическая несостоятельность и в этом вопросе прикрывается ханжеской респектабельностью.

Есть искренние наблюдатели, которых, особенно в вопросе о детях, потрясает противоречие между высокими принципами и неприглядной действительностью. Один такой факт, как свирепые уголовные кары против беспризорных детей, способен внушить мысль, что социалистическое законодательство в защиту женщины и ребенка – не что иное, как сплошное лицемерие. Есть противоположный род наблюдателей, которых подкупает широта и великодушие замысла, облеченного в форму законов и административных органов; при виде бьющихся в нужде матерей, проституток и беспризорных эти оптимисты говорят себе, что дальнейший рост материального богатства наполнит постепенно социалистические законы плотью и кровью. Нелегко решить, какой из двух подходов ошибочнее и вреднее. Не видеть широты и смелости социального плана, значительности первых этапов его выполнения и открывающихся великих возможностей могут только люди, пораженные исторической слепотой. Но нельзя, с другой стороны, не возмущаться пассивным, по существу индифферентным оптимизмом тех, которые закрывают глаза на рост социальных противоречий и утешают себя видами на будущее, ключ от которого они почтительно предлагают оставить в руках бюрократии. Как будто равенство прав женщины и мужчины не превратилось уже в равенство их бесправия перед бюрократией! И как будто в какой-нибудь вещей книге твердо обещано, что советская бюрократия не может принести новый гнет вместо освобождения.

Как мужчина порабощал женщину; как эксплуататор подчинял себе их обоих; как трудящиеся пробовали ценою крови освободиться от рабства и только сменили одни цепи на другие, – обо всем этом история может рассказать многое; в сущности, она не рассказывает ничего другого. Но как действительно освободить ребенка, женщину, человека, – на этот счет готовых положительных примеров еще нет. Весь прошлый исторический опыт, насквозь отрицательный, требует от трудящихся прежде всего непримиримого недоверия к привилегированным и бесконтрольным опекунам!

Борьба с молодежью

Всякая революционная партия прежде всего находит опору в молодом поколении восходящего класса. Политическое одряхление выражается в утрате способности привлекать под свое знамя молодежь. Повально сходящие со сцены партии буржуазной демократии вынуждены уступать молодежь либо революции, либо фашизму. Большевизм в подполье всегда был партией молодых рабочих. Меньшевики опирались на более солидную и квалифицированную верхушку рабочего класса, весьма кичились этим и глядели на большевиков сверху вниз. Дальнейшие события немилосердно обнаружили им их ошибку: в решающий момент молодежь потянула за собой более зрелые слои и даже стариков.

Революционный переворот дал грандиозный исторический толчок новым советским поколениям, одним ударом оторвав их от консервативных форм быта и раскрыв им ту великую тайну, – первую из тайн диалектики, – что на земле нет ничего неизменного и что общество делается из пластических материалов. Как глупа теория неизменных расовых типов в свете событий нашей эпохи! Советский Союз представляет грандиозный тигель, в котором переплавляется характер десятков народностей. Мистика «славянской души» отходит, как шлак.