Окончательный расчет - Фридрих Незнанский

— Есть! — по-военному отсалютовал Турецкий, одновременно подмигнув Вячеславу Ивановичу, и поспешил вслед за Грязновым-старшим покинуть кабинет шефа.

— Что ж, это-то я как раз понимаю, — Женя усмехнулась и потрепала Альберта по затылку с видом мамаши, ласково журящей свое дитя. — Ясное дело, что на целый миллион тебе понадобится время… Главное — начало положено!

Она еще несколько секунд полюбовалась на раскрытую сберкнижку, после чего небрежно сунула ее в сумочку и щелкнула замочком.

На сей раз они встретились в кафе со странным названием «Веретешко», расположенном в самом конце длинной, пересекавшей практически весь город, Купеческой набережной.

Судя по всему, особой популярностью «Веретешко» не пользовалось, — возможно, потому, что фактически находилось почти на окраине Северотуринска, то есть в районе бедном. А цены здесь были почти ресторанные. Зато и шансы наткнуться на каких-нибудь общих с мужем знакомых были, с точки зрения Евгении Петровны, тут минимальные. Особенно сейчас, в полдень, между временем завтрака и временем обеда.

Заказав по чашке кофе и два пирожных, парочка пристроилась за столиком возле окна, из которого открывался вид на Волгу и на мост, тянущийся на другой берег реки. По мосту медленно полз синий троллейбус, в сером небе покрикивали голосами, напоминавшими кошачье мяуканье, речные чайки.

— Ты знаешь, у меня сегодня правда времени почти нет, не обижайся. — Женя слегка тронула пальчиком руку Альберта. — Хочу прокатиться в Москву за шмотками, нужно и собраться, и денежки у Шмеля выкачать в достаточном количестве, и в салон красоты свой заглянуть…

— Такой женщине, как ты, — возразил мягко Альберт, — никакие салоны не нужны! Женя, ты такая красивая… Может быть, если сумею вырваться, поехать с тобой?..

— Ни в коем случае, — она произнесла это очень твердо. — Терпеть не могу мотаться по бутикам не одна, тем более с мужчиной. Слушай, а как тебе удалось избавить меня от охраны?

— Пусть это останется для тебя тайной, — улыбнулся Вронский.

— Что-то вокруг меня в последнее время многовато развелось тайн. — Она покачала головой вполне серьезно. — Кстати, твой московский адрес относится к их числу?..

— С какой стати? — Он удивленно поднял брови. — Мне кажется, я его тебе называл!

— Ничего подобного! Просто сказал, что дом на Фрунзенской. Но набережная большая…

— Хочешь заглянуть в гости к моей матери? — улыбнулся Альберт. — Только не напугай ее…

— Ты что же, живешь с мамой?

Женя и не пыталась скрыть своего разочарования. Вронский усмехнулся:

— Не бойся, моя красавица, отягощать тебя свекровью я не собираюсь… У мамы есть своя квартира совсем в другом районе. Но, когда меня нет в городе, она всегда живет у меня: боится, как бы ее сына не ограбили, представляешь? Маман категорически не доверяет никаким охранным системам… Зато когда мы поженимся, она наконец будет свободна и спокойна!.. Ладно, можешь записать адрес и даже заглянуть к ней под каким-нибудь предлогом: должна же ты знать, где именно тебе предстоит жить…

— Говори, я и так запомню, — улыбнулась Женя. — И не беспокойся, навряд ли я к ней зайду, просто гляну на дом — и то, если окажусь поблизости…

Однако у Вронского никаких сомнений в том, что Евгения Петровна Шмелева затевает проверку своего нового возлюбленного, даже почти не скрывая этого, не было. И поскольку в этой части он Жене не соврал и, будучи сыном бывшего партийного чина, действительно жил с матерью на Фрунзенской, то и никакие прочерки его не волновали. На месте Шмелевой он и сам бы так поступил, прежде чем бросаться очертя голову в объятия едва объявившегося нового возлюбленного. Однако сказать, что происходящее было Вронскому приятно, значило солгать. Напротив!

Альберт Вронский с детства был избалован женским вниманием и прекрасно знал, какое магическое действие оказывает на представительниц прекрасного пола его ангельская внешность. С одной стороны, это ему льстило, с другой — раздражало, поскольку, очарованные внешностью Вронского, дамы зачастую вовсе не замечали его тонкой и, как полагал он сам, нежной и ранимой души… Его это горько задевало, заставляя защищаться от дамского внимания частично надуманным, а частично и впрямь начавшим появляться у него цинизмом…

Возможно, не отдавая себе в этом отчета, Альберт стремился доказать и самому себе, а главное окружающим, что является не просто белокурым героем-любовником, но настоящим мужчиной со всеми присущими сильному полу качествами. Этим и был продиктован его выбор профессии юриста, а затем и появление Альберта в «Глории», где он предложил Денису свои услуги в качестве если уж не следователя, то хотя бы оперативника. Друг его матери когда-то воспользовался услугами «Глории», и Альберт знал, что здесь занимаются не только и даже не столько слежкой и охраной, но и частенько — следственной работой. Кроме того, после смерти отца с деньгами у них с-матерью было туговато. А в частных фирмах, как известно, деньги платят далеко не те же, что в органах.

Денис принял Вронского на работу с испытательным сроком три месяца. Было это около года назад, и Грязнов-младший, доверившийся рекомендации того самого старого друга матери Альберта, своего давнего клиента, пока что не пожалел об этом. Коллектив принял парня сразу же довольно благосклонно. Время от времени, когда в процессе работы появлялась необходимость провести расследование, Вронский охотно подключался к процессу, и был действительно полезен. Однако в таких ситуациях, которая сложилась в Северотуринске, бывать ему не приходилось ни разу… И уж в чем он был уверен — так это что задание в глазах главы «Глории» экзамен на состоятельность самого молодого сотрудника.

Сдать этот экзамен на «отлично» Альберт не просто хотел. Он уже и представить себя не мог без Грязнова-младщего и его дружного коллектива. А это означало, что, если у него самого и возникли психологические проблемы, связанные с Женей Шмелевой, он просто обязан избавиться от них самостоятельно. Никаких срывов вроде того, который, увы, уже успел один раз продемонстрировать Денису, быть больше не, должно.

И сейчас, с видимой печалью глядя на Женю, заторопившуюся домой, на Женю со столь небрежным видом бросившую в сумочку сберкнижку на предъявителя, Альберт с некоторым облегчением понимал, что женщина сама, возможно не понимая этого, облегчила ему задачу. Как бы ни была она права в своем стремлении проверить его, правота эта являлась правотой рационального ума, а отнюдь не влюбленного сердца… Денис прав: сидящая перед ним красавица-смуглянка — не романтичная леди, а расчетливая, гулящая баба, которой никакие романтические чувства неведомы, но именно на них-то она и готова играть в своих корыстных целях… Конечно, если убедится, что шкурка под названием «Альберт Вронский» действительно стоит выделки. Какая, в сущности, гадость, эта ваша заливная рыба!..

Вронский поспешно опустил глаза, дабы Женя не ухватила мелькнувшую в них мысль.

Но Евгении Петровне было не до того: она заспешила, поскольку действительно собиралась заглянуть в салон красоты. И категорически запретила Альберту провожать ее — в целях необходимой на данном этапе конспирации.

Некоторое время после ухода Шмелевой Альберт посидел в одиночестве, над чем-то размышляя. Потом заказал еще кофе и набрал на мобильном номер шефа.

Доложив Денису ситуацию, Вронский попросил разрешения позвонить матери в Москву.

— Нужно ее проинструктировать, — пояснил он. — Видите ли, относительно подмосковного особняка я слегка перестарался. Да нет, есть, конечно, но состояние его оставляет желать лучшего… К тому же второй этаж мы давно продали… Нет, за маму не волнуйтесь! Она же бывшая актриса! Сыграет все наилучшим образом. Хорошо, до вечера!

Улыбнувшись официантке, подавшей кофе, Вронский начал набирать свой домашний номер.

Как Альберт и предполагал, его не по возрасту склонная к авантюризму мама, вполне одобрившая в свое время профессию сына, прореагировала на просьбу Алика с восторгом. Что не помешало ей вполне серьезно и внимательно выслушать данные сыном инструкции.

14

Уже далеко не первый день Роман Мозолевский был в ярости. Не то чтобы он приревновал свою теперь уже точно бывшую любовницу к неизвестному красавчику. Однако его наличие в сочетании с унизительным фактом слежки, которую он к тому же не обнаружил, существенно ударили по самолюбию Мозолевского, оскорбили его гордость, унаследованную от предков-шляхтичей.

К тому же в роковой вечер, когда снимки, запечатлевшие их с Розочкой, легли на ресторанный столик перед носом Романа, новая любовница тоже внесла свой вклад в идиотскую ситуацию, закатив возлюбленному настоящую истерику. Из ресторана пришлось уехать, на некоторое время, понадобившееся на дорогу, Розочка притихла. Но, очутившись в квартире, пошла на второй виток. Ее упреки, прорывавшиеся сквозь нешуточные рыдания, всхлипывания и взвизгивания, окончательно переполнили чашу терпения Мозолевского. И, отвесив возлюбленной увесистую оплеуху, он перешел от оправданий и пояснений к угрозам покинуть красавицу-смуглянку — в случае если она не заткнется в течение ближайшей минуты.