Мир уршада - Виталий Сертаков

Тонг-Тонг разбил их кулаком и превратил зародышей номадов в кашу. Он бил их и растирал по камням, пока полужидкие останки не прекратили дышать и вздрагивать.

Наконец, раны Тонг-Тонга затянулись, но стоило ему привстать, как с высоты, сложив крылья, спикировал последний оставшийся в живых красный номад. До этого он кружил в небе, потеряв хозяина, и жалобно стенал. Он наверняка вырвал бы моему рабу внутренности, но я спеленала зверя формулой Охотника. Номад врезался в землю, сломал себе все, что мог сломать, а Тонг-Тонгу осталось найти и извлечь его мозг…

Второй монах захихикал, закачал головой, и блики Короны заплясали на его желтом бритом черепе. Правда, его улыбку сдуло, когда я набросилась на него с кривыми сэлэмами в обеих руках. Я постаралась на славу, но не смогла даже приблизиться к его пухлому животу. Этот гончар был крупнее своего приятеля, кожа дряблыми складками болталась у него на подбородке, жирные руки торчали из рукавов сутаны, точно волосатые окорока.

— Мне говорили, что ты не глупа, Женщина-гроза. — У толстяка ничего не было в руках, но он успевал отражать мои клинки голыми ладонями и предплечьями, всякий раз угадывая, как не попасть под острие. Малейшая ошибка стоила бы ему отрубленной руки. При этом ноги монаха не достигали земли, он парил в воздухе, то поднимаясь надо мной, то огибая по кругу, и все время продолжал неспешный разговор. — Отдай Камень, он тебе не нужен.

— Убирайся с моей дороги, косоглазый!

На мгновение зрачки бритоголового дрогнули, но только на мгновение. Он не позволял эмоциям взять верх. Он походил на расплывшуюся бабу, но в бою был страшнее любого рыцаря Плаща, потому что не поддавался чарам Красных волчиц. Я попыталась внушить ему, что он истекает кровью, но встретила такой же ответный удар. Бритоголовый создал два фантома, они ринулись ко мне с двух сторон, размахивая алебардами.

— Отдай Камень, женщина.

— Ты, обезьяна! Вашему шелудивому императору не видать Камня!

Монах взмахнул цепями, и прежде, чем я отрубила ему руку, два горшка разбились. Понятия не имею, как они этого добиваются, за их плечами тысячи поколений мудрецов. Из горшков выпали два спеленутых малыша, их лапки были прижаты к брюшкам, но зубастые морды уже злобно скалились. Они росли в полете. Разомкнув клейкие крылья, они росли в десять раз быстрее горячих дрожжей, но одному из них не суждено было стать взрослым. Пуля Тонг-Тонга превратила его в веер вонючих брызг. Верный Тонг-Тонг даже раненый не утратил твердости руки.

Несколько брызг попали толстяку в глаза, он сморгнул, это длилось меньше песчинки, но мне хватило, чтобы выплюнуть ему в рот заклинание льда. Я ненадолго остановила бег крови в его жирной туше, я заморозила его подлую кровь. Он проглотил заклинание, и ледяной ком прокатился по трепещущим внутренностям. Мне оставалось нанести завершающий удар сэлэмом, удар порхающего мотылька, который снимает голову с плеч столь нежно, что можно отойти на пять шагов, прежде чем она упадет с плеч трупа…

Я занесла руку и тут обнаружила, что не могу вдохнуть. Посиневшая туша монаха продолжала улыбаться мне, покачиваясь в локте от черного пепла. Мои ноги были по щиколотку черны от горячей золы. Лазурная Корона округлилась и изумленно наблюдала за пятном выжженной земли в самом центре горной гряды. Над выжженной землей пропал воздух. Упущенный мною номад, самый последний, взлетел так высоко, что превратился в точку, и втянул в себя воздух.

Я слишком увлеклась дракой с гончаром, на такой высоте крылатую тварь не смог бы сбить даже лучший из лучников Логриса. Я слышала, как хрипит мой славный мальчик Тонг-Тонг, как свалилась на колени лошадь, пуская ноздрями кровавые пузыри, как рвались от напряжения глаза у птиц.

Бесконечно долгое время я переводила взгляд с сияющего лезвия сабли на шею монаха, уже догадываясь о причине его тающей улыбки. Я могла бы отрубить ему голову, но я не могла вернуть номада, который где-то там, среди рваных облаков, втягивал в себя остатки атмосферы. Тонг-Тонг умирал, лошадь умирала, в рощах поющих эдельвейсов бились в конвульсиях птицы, а я все медлила.

Красной волчице тоже нужно дышать. Еще дюжина песчинок — и меня унесли бы духи народа раджпур, но сундучок с Камнем пути не позволял мне уснуть. Я отступила на шаг, путаясь в кольчужном плаще, который вдруг стал тяжелее медвежьей шкуры. Сэлэм в правой руке тоже отяжелел и беззвучно упал.

Я погибала, номад высасывал воздух, зашив нас в заклятии пузыря. Сквозь неясную границу пузыря я видела стремительных ласточек и парящих орлов, там гудели пчелы и жуки, там играла жизнь, а нас сжимало в безвоздушном коконе…

Но я нашла выход.

— Останови его, или Камню конец! — говорить я уже не могла, могла только показать. Я опустилась на колени в теплую золу, вытащила Камень из сундучка и обеими руками занесла над ним острый чекан. Одной рукой чекан я удержать уже не могла.

Но монах поверил.

Он свистнул номаду, и воздух с ревом вернулся в скукожившийся пузырь. Цветы перевалов все, как один, развернулись в сторону встающей лазурной Короны, они уже не напевали, они голосили миллионами тонких сопрано, но вихрем с них сорвало лепестки. Поднялся многоцветный ураган, лепестки облепили меня, стоящую на коленях, облепили толстого монаха, облепили мертвецов. Монах снизился, его погубила самая обычная человеческая жадность. Вся его многолетняя ученость рухнула перед блеском Камня. Он забыл, что я еще жива.

Я покачивалась, стоя коленями на остром граните, припорошенном пеплом. Я сжимала зубы над хрустальной улыбкой Камня, слушала, как лопаются в моих легких сосуды, сглатывала кровь и мечтала только об одном — не упасть. Но я упала. Я видела распахнутый лазурный зрачок Короны, изумленно нависший над снежными зубцами Хибра, и ждала, когда меня коснется тень человека. Под нижней губой я держала его смерть.

Бритый гончар торопливо потянулся своим окороком к Камню, ему тоже пришлось встать на колени. Когда его грязная тень закрыла светило, я плюнула ему в глаз отравленной иглой. Он умер, сжимая Камень в потных ладонях и свалился всей тушей на меня.

Я осмотрелась, смахнула кровь с рассеченной брови и улыбнулась своему преданному всаднику. Мы победили. Честно говоря, это было почти невероятно, но мы победили. Мы убили всех крылатых и троих людей. Я раздела монахов, осмотрела их побрякушки, но не нашла ничего пригодного. Они пользовались иной магией, иными амулетами и незнакомыми травами.

Тонг-Тонг едва мог ходить, и следующие три меры песка я занималась его ранами. Мне показалось, что внутрь его ран попал какой-то яд, кожа вокруг покраснела и горела. Но я не стала пугать Тонг-Тонга раньше времени. Смешала ему три самых сильных настоя, наложила под повязки свежую смолу, а сама пошла ловить коней. Двух коней я приманила достаточно быстро, они паслись в лощине, вне пузыря, гязах в трех от поляны, залитой вонючей кровью нелюдей. Еще одну лошадку удалось поймать, только загнав ее к пропасти, она никак не хотела успокаиваться.