День Зои Виноградовой (сборник) - Виктор Сапарин

Заяц мгновение помедлил, затем рванул как-то сразу с места, как бегун на старте, и помчался вниз по склону горы. Раза три он перевернулся кубарем, но каждый раз падал на ноги и, не переводя дыхания, которого у него не было, продолжал нестись среди стволов и камней. Я ожидал, что он налетит на первое же попавшееся дерево, но он огибал растущие деревья и перепрыгивал через лежачие.

— Миниатюрный локатор, — сказал Николай Степанович, угадав мои мысли. Обходит препятствия. Но курс выдерживает.

Оранжевое пятно мелькало уже у того края пади. Нам сверху хорошо была видна эта прыгающая машинка.

Но вот заяц, выскочив на поляну, сделал прыжок и вдруг исчез.

— Попал в яму, — сказал Николай Степанович.

— И, должно быть, глубокую, — добавил я. — Вашему косому оттуда не выбраться. А живой ушел бы.

«Представление» окончилась. Я посмотрел на Николая Степановича. Но он продолжал глядеть на то место, где так внезапно оборвался путь оранжевого пятнышка.

Прошло, должно быть, секунд пять, как вдруг заяц, вылетел откуда-то из-под земли наподобие ракеты и быстрыми скачками стал взбираться в гору.

— Накопление энергии, — пояснил Николай Степанович, не оборачиваясь ко мне. — Это, знаете, вроде постепенного закручивания пружины. Потом — прыжок четырех-пятикратной силы. Пришлось повозиться с этим механизмом. Не я один, целая группа работала. Вообще — это не самодвижущееся пресс-папье…

Охотники напротив нас уже заметили мчавшегося прямо на них оранжевого зайца. Из палатки стали вылезать люди. Видимо, там была поднята тревога.

«Это почище всех охотничьих историй, — подумал я. — которые, конечно, рассказывали сегодня и у того костра. И это лучше выдуманного Николаем Степановичем пресс-папье. Они примут зайца за привидение».

Но, наверное, был там еще кто-нибудь из сообщников, или, правильнее сказать, помощников, Николая Степановича, потому что очень скоро заяц примчался обратно, доставив требуемые папиросы. Он уткнулся с размаху в ружье, которое я прислонил к пню, и замер, как собака в стойке.

— Нюх на железо, — сказал Николай Степанович, — так обучен.

И он выключил механизм. В записках, которые были присланы вместе с папиросами, содержались замечания технического характера. По-видимому, испытание «зайца» было запланировано заранее, и вся наша «охота», возможно, была использована как подходящий для этого случай.

Затем мы присутствовали при великолепном солнечном закате; по сравнению с ним все чудеса светотехники, которыми я любовался в театрах, показались мне не заслуживающими внимания. Обсудив тысячу всяких вещей, мы легли спать, но очень скоро, как мне показалось, кто-то стал толкать меня в плечо.

Это был охотник. Он уже все разузнал, составил план действий и сейчас объяснял нам нашу задачу. Потом он исчез, ступая какой-то особенной охотничьей походкой среди тонких стволов берез и могучих лиственниц.

Мы вздремнули еще часа два, не больше, поднялись, свернули палатку и, возбужденные предутренним холодом и ожиданием событий, двинулись в путь.

Мы немного запоздали. Пока мы медленно пробирались по склону сопки, солнце успело выкарабкаться нам навстречу. Оранжевые лучи упали на вершину сопки, а падь была темно-синей, точно там скопилась вся ночная мгла.

Мы спешили занять места, указанные нам Макаровым. Нам предстояло залечь в засаду на невысоком гребне, который отсекал выход из пади. Наши друзья, ночевавшие на соседней сопке, должны были, развернувшись в цепь, прочесывать падь, стрелять в козуль, если они им подвернутся, и всеми способами гнать их под наши пули. Таков был план.

Но что-то не ладилось в этом продуманном механизме охоты. То ли мы запоздали, то ли загонщики приступили к делу, не дождавшись назначенного срока, но только они прочесали падь раньше, чем мы заняли свои места. Они шумели столь добросовестно, что спугнули козуль, ночевавших в пади; те ушли. О том, что звери действительно были здесь, свидетельствовали свежие следы.

Единственным выстрелом, нарушившим тишину этого чудесного утра, был выстрел, сделанный нашим главным охотником Иннокентием Ивановичем. Он заметил козла или барана — я не очень разбираюсь в этих тонкостях, — может быть, даже того самого, который увел все стадо, а теперь стоял на гребне сопки, на скале, и снисходительно, как казалось снизу, смотрел на нас. Геодезист не мог простить ему нашей неудачи. Несмотря на большое расстояние, он приложился, долго и тщательно выцеливал и, наконец, спустил курок.

Затем он полез в гору, заявляя, что не может быть, чтобы он не попал. Как известно, в своей меткости убеждены все охотники, и мы не особенно удивились такому утверждению.

Мы же разбрелись по пади и стали палить во всякую дичь, которая попадала в поле нашего зрения.

Когда мы, набродившись в редколесье, собрались, наконец, на общий привал, у моего пояса болталось несколько птичек, точное название которых я затруднился определить, когда стрелял в них. Все они оказались рябчиками. Мои товарищи тоже явились с трофеями. В этом благословенном краю, очевидно, просто невозможно было очутиться без добычи. Один приволок даже огромного глухаря, чертившего по земле распущенным крылом.

— Целый табун их пасся на болоте, — объяснил он, махнув рукой в сторону ручья, вытекавшего из пади, — клевали голубику. Я сшиб одного, остальные улетели вон на те деревья.

Деревья были далеко: на вершине соседней сопки. Никто не соблазнился и не возымел желания карабкаться туда за дичью. Все устали.

Мы устроились теперь общим лагерем в две палатки. Добровольные кулинары принялись за приготовление обеда.

— А где Макаров? — вспомнил вдруг кто-то.

Охотник пропал.

…Иннокентий Иванович не явился к обеду. Не вернулся он в лагерь и к вечеру, когда мы собрались уже трогаться в обратный путь.

Мы выстрелили несколько раз залпами и пробовали кричать хором.

Лежащие вокруг сопки глушили все звуки словно подушками.

Мы выслали разведчиков в ту сторону, куда ушел охотник. С разведчиками ушел и Николай Степанович.

Прошло часа два. В лесу уже окончательно стемнело. Кто-то из дежуривших у костра (мы развели его побольше, чтобы наши товарищи, когда будут возвращаться, увидели пламя издали) заметил:

— Что это там? Вон вдали…

Между стволов деревьев мелькало светящееся пятно. Оранжевое пятнышко катилось по дну пади, как сказочный колобок.

Фосфоресцирующий в ночном мраке зверь, нагоняя, вероятно, ужас на обитателей тайги, скакал прямо на костер.

Через минуту заяц остановился у лопаты, которую Николай Степанович, уходя, воткнул в землю около костра. Машинка светилась, как дорожный знак, освещаемый автомобильной фарой.