Легкий привкус измены - Валерий Исхаков

- Нам с тобой хорошо, - говорила она Алексею Михайловичу, обнимая его, с удовольствием прижимаясь грудью к его горячей худой спине. - Хорошо нам с тобой или нет? Отвечай, когда женщина спрашивает!

- Нам - хорошо, - отвечал Алексей Михайлович.

- Вот и будь доволен. В жизни так часто бывает мерзко, что когда тебе просто никак - уже спасибо скажи, а когда хорошо - так это просто подарок. Я ведь подарок для тебя, Алеша?

- Подарок, милая.

- Что еще за "милая" такая! - возмущалась Виктория. - Нечего меня погонять этим затасканным словом. Ты ведь журналист как-никак, человек пишущий, подбери что-нибудь особенное для меня, исключительное. Не можешь подобрать - по имени зови. А эти твои "милые" и "родные" прибереги для будущей жены.

- А может, я как раз тебя и представляю в роли будущей жены?

- Об этом, Алеша, даже думать забудь. Со мной ничего у тебя не выйдет. Я своего мужа не на помойке нашла, он мне самый близкий и родной человек и я его ни на кого не променяю. И вообще, Алеша, не обижайся, но ты против моего Лешего слаб в коленках. Он хоть и постарше тебя, но куда крепче.

- Я понимаю...

- Вот и замечательно, что понимаешь. Раз понимаешь - ищи другую жену. Вон сколько девок непристроенных бегает. Слушай, Алеша! - Виктория даже села в постели, удивленная собственной мыслью. - А почему бы тебе на Катюшке не жениться?

- Спасибо! Она, между прочим, уже замужем.

- Да какой там "замужем"! Только потому и цепляется за своего урода, что никто за ней всерьез не ухаживает. То есть ухаживают, конечно, но все женатые. А ты мужик холостой, из себя видный, профессия солидная, зарабатываешь неплохо - чем не жених? Нет, правда! Ну, не женишься, так хоть поухаживаешь, доставишь девке удовольствие. А за меня не бойся, я в претензии не буду.

Виктория и впрямь была готова уступить Кате Алексея Михайловича безо всякого сожаления, как уступила бы приглянувшуюся ей вещь из своего богатого гардероба, - и даже нащупывала почву, намекала Кате, что вот, мол, есть один человек, который был бы не прочь... А после и намекать перестала, а сказала прямо:

- Да знаешь ты его прекрасно, чего уж там! Видела его со мной не один раз. И в театр с нами ходила, и в филармонию. Еще осуждала, что я с ним встречаюсь. И правильно осуждала: я без него вполне могу обойтись, а вот тебе бы он очень даже подошел.

- Да что вы такое говорите, сударыня? - отмахнулась Катя в обычной своей манере.

- А то и говорю, что хватит на своего ненаглядного молиться, пора, наверное, о жизни всерьез подумать. Не молоденькая уже, тридцать стукнуло. Еще лет пять - и кто на тебя посмотрит? И рожать поздно будет. А Алексей Михайлович, между прочим, хочет не просто так - сделал свое дело и убежал. Ему жена нужна, дети... Да и вообще, подходите вы друг другу, вот что я тебе скажу!

- Ну, не знаю я, не знаю, - чуточку плаксивым тоном сказала Катя. - Но в общем, если бы он захотел, если бы попробовал - я была бы не прочь...

- Если я захочу - попробует, - заявила Виктория самонадеянно.

Она тут же передала Алексею Михайловичу Катины слова, добавив от себя, что девушка вполне созрела - если не для развода, то хотя бы для увлечения на стороне.

- Ты справишься, - сказала Виктория. - Легкая добыча - это я тебе точно говорю...

Позже он припомнит ей эти слова.

15

Интересно было бы выяснить, на самом деле передала Виктория Алексею Михайловичу слова Кати или нет. Сама Виктория впоследствии категорически утверждала, что передала и притом дословно.

- Так в точности и сказала тебе: "Если бы он захотел, если бы попробовал я была бы не прочь..."

Но Алексей Михайлович столь же категорично утверждал, что именно этих Катиных слов в передаче Виктории он и не слышал. Ему крепко запомнилось, долго потом отзывалось памятным звоном словосочетание "легкая добыча" - стало быть, разговор на эту тему у них с Викторией был. Но про то, что Катя была бы не прочь - нет, нет и еще раз нет.

- Потому что такие слова я бы уж точно запомнил!

- Это ты сейчас так говоришь, а тогда...

Я все-таки склонен верить больше Алексею Михайловичу. Во-первых, слова Кати были слишком лестными для него, чтобы он пропустил их мимо ушей. Ни один мужчина не останется равнодушным к таким словам, даже если женщина, которая их сказала, ему не нравится. А во-вторых, мне кажется, что Виктория инстинктивно опустила эти слова, утаила их от Алексея Михайловича, потому что в ту пору Алексей Михайлович принадлежал ей, был ее собственностью, и слова Кати она воспринимала как попытку покушения на ее собственность. И сколько бы она ни утверждала, что сама хотела свести Алексея Михайловича с Катей, утверждение это кажется мне сомнительным. Умом, может быть, и хотела, понимала, что их отношения с Алексеем Михайловичем лишены перспективы, что не променяет она на него своего драгоценного Лешего, и Катю жалела искренне и брак ее считала безнадежным, - но все это умом. А женское скупое сердце говорило ей: не отдавай, оставь его себе, он тебе еще может пригодиться... да и вообще, зачем расставаться с человеком, пока тебе с ним хорошо?

И не она, а сердце сделало купюру в рассказе, выступило в роли бдительного цензора. И лишь много лет спустя, когда Алексей Михайлович уже почти не занимал места в сердце Виктории, а только значился там, как значится в каталожной карточке давно утраченная книга, цензура была отменена, пропущенное место восстановлено, и бывший цензор, желающий теперь выступить в роли защитника свободы слова, начал яростно утверждать, что никогда, никогда, никогда этой фразы не вычеркивал...

16

Мне нравится мысль насчет каталожных карточек вместо книг.

Я живо могу себе представить книголюба советских времен. Как собирает он год за годом свое драгоценное собрание, отказывая себе в одежде, хлебе и развлечениях, в том числе - никогда не знакомится с женщинами, потому что женщины могут отнять у него деньги, время и место в квартире, предназначенные для книг. Естественно, свою домашнюю библиотеку он содержит в идеальном порядке, какой не снился даже Ленинке в ее лучшие годы. Все книги сосчитаны, расставлены по порядку, на каждой его экслибрис и инвентарный номер, на каждую заведена подробнейшая карточка, заполненная аккуратнейшим бисерным почерком, понятно что аккуратнейшим, собирание книг уже предполагает в человеке врожденную склонность к аккуратности и педантичности, бисерность же вырабатывается с годами, поскольку карточки невелики по размеру, а хочется вместить в них как можно больше сведений. Что тоже понятно: книг становится все больше и больше, читать и даже просматривать их ему некогда, единственное, что он может себе позволить: читать одну за другой каталожные карточки. Сперва для того, чтобы еще раз убедиться, какими сокровищами он обладает, а после просто по привычке, для удовольствия, которое кажется ему изысканнее и сильнее, чем просто чтение книг.

Из читателя книг он превращается в читателя каталожных карточек.

Разумеется, в силу врожденной честности он не может себе позволить завести карточку на книгу, которой у него нет, которую взял, например, в библиотеке или одолжил у товарища, но когда необходимость заставляет его продать или обменять ту или иную книгу, каталожная карточка не изымается, а занимает место в специальном разделе выбывших книг. И со временем он неизбежно приходит к выводу, что все книги, побывавшие в его квартире и занесенные в каталог, по сути исполнили свое предназначение и безо всякого ущерба для его каталога могут быть проданы или обменяны на другие, более ценные, - числом помене, качеством поболе, бормочет он себе под нос каждый раз, выходя из дому с аккуратно увязанной стопкой книг, покуда "помене" не превращается попросту в нуль, а качество тем самым взлетает на недосягаемую, абсолютную высоту. Каталог же к этому времени становится так объемист, что он обеспечен чтением на всю оставшуюся жизнь...

17

Не знаю, понравится ли эта вставная новелла про читателя каталожных карточек Виктории, но, думаю, она согласится, что человеческое сердце со временем обращается в библиотечный ящик, набитый карточками, заменяющими нам некогда живые чувства. Мы уже не в силах снова почувствовать любовь или ненависть к тому или иному персонажу из нашего прошлого, как не можем прочитать книгу, которую дали на время любимой женщине, а после, когда она бросила нас, сочли неделикатным потребовать обратно, но мы можем достать соответствующую карточку и прочесть то, что на ней написано нами - только нами, такие карточки всегда заполняются лично, - и вспомнить хотя бы факты: цвет волос, выражение глаз и, если повезет, - запах ее духов...

Странный каталог нашего сердца. Как он интересно устроен: пока человек нам близок и дорог, нет нужды заводить на него карточку, он занимает все пространство нашего сердца, он всегда здесь, рядом, внутри нас, как, если уж продолжать аналогию с библиотекой, настольная книга, с которой мы не хотим расстаться ни на минуту и даже засыпая прячем ее под подушку. А как только перестанет интересовать - тут же появляется и чистая карточка, и особо прочные, не выцветающие до конца жизни чернила (такими когда-то заполняли партбилеты), и невидимая рука выводит на карточке имя человека, который, может быть, в эту самую минуту сидит напротив вас, мадам, смотрит на вас с любовью, любуется вами - и не подозревает бедняга, что перестает числиться для вас по разряду живых и прямо сейчас превращается для вас в одну из множества единиц хранения. И уже занесен в безжалостной руке смазанный фиолетовыми чернилами штемпель: "В архив. Хранить вечно!" И нет такой силы, которая могла бы уничтожить карточку и вернуть бывшего любимого в прежнее, живое состояние.