Доспехи из чешуи дракона - Денис Юрин

Нагонявшись вдоволь за девчонками и попутно передравшись между собой, ребята заскучали и в поисках чего-то нового подошли к самой воде. И тут их внимание привлек какой-то черный предмет, лежащий на прибрежных камнях всего шагах в тридцати вверх по течению. Любознательные юнцы не раздумывали, стоит ли приближаться или нет, они азартно помчались наперегонки, громко испуская победоносные крики, когда удавалось поставить подножку вырвавшемуся вперед товарищу.

К сожалению, ничто не бывает вечным. Забава вскоре оборвалась, а радость на детских рожицах сменилась испугом. Куча черно-желто-зеленого тряпья зашевелилась, и из-под нее медленно поднялся грозный, закованный в черные доспехи рыцарь. Двое из пяти парнишек дружно заплакали и пустились наутек, трое остальных тоже побежали прочь, но не плача, а мочась на ходу в штаны. Теперь детвора знала, как выглядит речное чудовище, оно очень походило на рыцарей из замка, но было без коня, меча и щита.

Какое-то время воин стоял на одном месте и озирался по сторонам, потом поднял голову вверх и долго смотрел на солнце, уже не столь жгучее, как несколько часов назад, но все еще яркое. Неизвестно, чем не угодило небесное светило засоне-рыцарю, но он пригрозил ему кулаком и громко произнес непристойное проклятие в адрес плывущего по небу желтого лика, затем нагнулся, подобрал раскиданные плащи и, небрежно волоча их за собой по мокрой гальке, направился в сторону ближайшего кустарника. Он шел медленно, пошатываясь и скользя на мокрых камнях, а иногда и падая на колени. После каждого нового соприкосновения с камнями из-под забрала доносился яростный, нечленораздельный рык, напоминавший рев рассвирепевшего зверя.

Когда он скрылся в зарослях и густая, выше человеческого роста растительность скрыла его от посторонних глаз, рыцарь наконец-то бросил мокрые, перепачканные грязью плащи и снял шлем. Из плена железного головного убора, призванного не только защищать голову хозяина, но и устрашать врагов, вырвалась копна светло-русых волос. Липкие, перепутавшиеся пряди похожими на крысиные хвостики нитями устремились вниз, к нагруднику. Конечно, после ночного пребывания под водой, а затем целого дня, проведенного в груде плащей под лучами палящего солнца, рыцарь выглядел далеко не идеально, но по его бледному лицу сразу можно было понять, что это молодая женщина, притом очень красивая.

Вслед за шлемом на подстилку из плащей полетели тяжелый нагрудник и наручи. Девушка избавлялась от доспехов с такой поспешностью, с какой змея сбрасывает старую кожу, а загнанный в ловушку вор избавляется от награбленного. Последними груду металла пополнили стальные ботинки. Красавица, а фигура воительницы действительно была достойна восхищения, осталась лишь в обтягивающих кожаных одеждах, которые обычно рыцари надевают под латы для тепла и для того, чтобы смягчить пропущенные удары. Ведь кроме проникновения через броню оружия страшны и ушибы. Сильный удар булавы или топора может не пробить, а лишь слегка покорежить доспех, но вызвать обширные ушибы и даже переломы костей у закованного в стальной панцирь человека.

Девушка быстро собрала боевую броню в кучу, сделала из плащей огромный узелок и легко, как будто была не хрупким, нежным созданием, а могучим амбалом, зашвырнула дорогие доспехи в реку. Ее бросок поднял почти трехметровый фонтан воды. Тяжелая сталь быстро пошла ко дну, а вместе с ней сгинула и прежняя, привычная жизнь, правда, красавица надеялась, что ненадолго.

Она совершила ошибку, позволив какому-то ничтожеству, жалкому дикарю с правобережья сломать ей руку и нанести несколько смертельных ударов. За ошибки нужно платить, а не расплачиваться золотом, как это принято у глупых людишек. Соратники отвергли ее, но только до тех пор, пока она не совершит подвиг. Таково правило, можно сказать, незыблемый закон их Братства. Перед ним все равны: и неуклюжий толстяк Мосо, и даже сам граф Лотар…

Даже для раненого и страдающего от боли Семиун вел себя слишком буйно. Шак уже начинал опасаться, не привел ли удар ножом по голове к необратимым последствиям, не теряет ли его компаньон рассудок. Парень ерзал по тюкам (парочку мешков с мягкими шкурами бродяга для удобства оставил на телеге, а не выкинул, как остальные, на обочину), постоянно кричал, захлебываясь слюной, ругался, отчаянно жестикулировал, сбивая повязку, с трудом наложенную на поясницу, и в редких промежутках между ругательствами в адрес возницы утруждал бедную голову Шака непонятными, но грозно звучащими терминами. Все было бы ничего, бродяга уже стал привыкать к неадекватному поведению напарника, но время от времени лекарь делал попытки покинуть телегу. Его приходилось утихомиривать, притом осторожно, не повреждая больные места, а уж о том, чтобы привести самый весомый аргумент в любом научном споре – удар кулаком по макушке, не могло быть, к сожалению, и речи.

– Да как ты мог?! Ну, как, как до такого можно было додуматься?! – в очередной, в пятый или шестой по счету, раз завел любимую песню занудливый эскулап: – В графстве мор, а ты затащил меня на телегу дохлого мужика, да еще сам в его шмотки обрядился! Он же со стороны замка ехал, а вдруг он из одной из тех деревень?!

– Возможно, но не факт, – уклончиво ответил Шак, уже уставший оправдываться и спорить с крикливым смутьяном.

Семиун самозабвенно орал и не слушал аргументов оппонента. Он просто не дал Шаку ни разу довести его речь до конца. Как только бродяга открывал рот, лекарь принимался ругаться неизвестными простому народу словами: «дезинфекция», «инкубационный период», «латентная фаза», «микротельца» и другими, выражающими прочие, чуждые слуху понятия. В конце концов темный неуч-шарлатан устал выслушивать агрессивное нытье ученого мужа, бросил поводья и, развернувшись к собеседнику лицом, приставил к его голове самострел, для пущей убедительности заряженный.

– Послушай, ты, сын пробирки и старых щипцов, ты еще долго меня доставать будешь?! Я заразы всякой пуще тебя боюсь, но уже сказал, мужик не от «анъфьекции» помер, а от амулета, – возница знал, как правильно произносится мудреное слово, но специально искорежил его, чтобы придать своему выступлению легкий налет пренебрежительности и сарказма. – Кроме вшей я от его портков ничего не подцеплю, да и сомнительно, чтоб они у него водились. У них ведь, тварей примитивных, «анкубацийонного» времени нет, они, как жрать захотят, так и кусают!

– Только неучи верят в силу амулетов, – невозмутимо стоял на своем Семиун, а потом так же спокойно, как будто невзначай, добавил: – Самострел убери, все равно же не выстрелишь, а держать тяжко, поди…