Пир у золотого линя - Владас Юозович Даутартас

— Морген, Юзап, морген. Уже на ногах? — здоровается он с отцом.

Нохке с лета не показывался в деревне. Жены рыбаков сами носили рыбу в город на продажу. Но сейчас, весной, когда рыбы стало много, рыбаки известили Нохке, чтоб приходил. Конечно, платит он поменьше, но зато прямо из дома забирает.

Этот Нохке мне бы даже нравился, если бы не вонял так сильно. Его одежда вся пропитана тухлой рыбой, и когда он подходит, тошно делается. А вообще Нохке забавный. Сам маленький, а нос большой, горбатый, бородка рыжая, редкая. Лицо у него сморщенное, как кора у старой сосны, а глаза навыкате, как у щуки.

— Рассказывай, Нохке, что в городе нового? — спрашивает Юшка.

Нохке с лета не показывался в деревне. Жены рывает жилистой рукой свою бороденку и причитает:

— Плохо, ох плохо в городе: маленькому человеку плохо — ни денег нет, ни хлеба. — Нохке озирается и продолжает: — Притесняют буржуи рабочих. Страшно, ах как страшно.

— Стало быть, как на небе, так и на земле. И у нас тут не пироги, Нохке, — вторит ему отец.

Мать наливает Нохке миску крупяной похлебки. Тот не отказывается. Только ест он как-то по-чудному: выудит из миски ложкой все картофелины и выложит их на стол. Потом хватает со стола по одной картошине и кидает в рот, заедая тем, что в миске.

— Ай, мне бы только заработать, — бормочет он.

— Тут-то собака и зарыта, — соглашается отец.

— Так как, Юзап, по рукам? Даешь рыбу?

— Даю, Нохке, даю.

Починив сеть, мы выплываем снова. Я гребу вдоль берега, а отец вытесывает новый штырь для лодки, потому что старый от ветхости сломался. На берегу громоздятся горы льда. Вода размывает их, и льдины с грохотом обрушиваются в реку. Как только мы приближаемся к самой большой груде льдин, отец велит отплыть подальше к середине реки, а то завалит. Я послушно выполняю его приказание. Чуть пониже нас поднимается против течения лодка Пранайтиса. Я поворачиваю, чтобы выплыть к середине, и мне хорошо видно, как в лодке сидит и держит сеть Пранайтис, а на корме стоит Костукас и отталкивается веслом, налегая на него всем телом. Пранайтисы не сворачивают у ледяной кучи, а плывут прямо на нее. Вдруг с верхушки ее соскальзывает большущая льдина и шлепается в воду прямо у самой лодки. Раздается сильный всплеск, лодка качается.

— Стороной, стороной обходи! — вскакивает на ноги и орет Пранайтис. Он хватает весло и несколько раз бьет им Костукаса. Тот съеживается и изо всех сил выгребает к середине.

— Я тебя выучу, гаденыш этакий! Все печенки отобью, а выучу!

XIV

На небе все меньше облаков. Запрокинув голову, щелкают клювами аисты в своих огромных гнездах. Свистят скворцы. Ивняк у реки весь словно в яичном желтке. На склонах, где пригревает солнышко, синеют кустики подснежников. Пробивается первая трава.

Юшка ожил с наступлением весны и решает больше не лежать. В воскресенье утром он встает и собирается взяться за какое-нибудь дело. Опираясь на палку, он прежде всего ковыляет поглядеть на свой двор. Наша сеть висит на сушильных жердях, и у меня есть время, чтобы пойти вместе с Юшкой. Мы останавливаемся на том месте, где раньше была Юшкина изба, и озираемся. Печально выглядит Юшкино хозяйство. Двор весь сметен льдинами, сиреневые кусты поломаны, а местами выдраны с корнем. Но солнце пригревает, и сирень тянется кверху, ветки осыпаны светло-зелеными почками. Значит, будет жить. Юшка опирается на палку и медленно качает седой головой.

— Один фундамент остался. Обидели старика, не пожалели, — потом, немного помолчав: — Река дает, река же и отнимает…

Постояв еще немного, Юшка подводит меня к старому клену.

— Ты только посмотри, Йонас, как глубоко трос впился в ствол! — постукивая палкой по израненному дереву, говорит он. — Вот оно как было… Стою я в своей лодочке вот тут, у клена, держусь за трос, чтоб вода не унесла. Охраняю, стало быть, свою избенку, да где уж там. Только лед поднапер и навалился на домишко, трос натянулся, как струна, да и лопнул. Что потом было, плохо помню. Одно знаю: лед выбил из-под ног у меня лодку, а я в воде. «Вот и все, Мотеюс, пожил свое, и будет», — подумал я. Только нет уж! Схватился за трос и стал сажень за саженью подтягиваться к дереву. Счастье еще, что дерево не захватило. Оно-то меня и выручило. А потом уже и вы нашли полуживого… Значит, не поддался косой. Не берет она меня, шатунья.

Рассказывая, Юшка оживляется. Слушаешь его, и кажется, что он тогда не со смертью боролся, а косяк рыбы поймал.

— Что ж, ежели суждено еще век вековать, не откажусь. Вот сегодня же, Йонас, пойду вниз по реке. Может, избенку свою отыщу, а то и лодку пригоню. А там уж видно будет…

Однако Юшка не уходил на поиски своей избы. Когда мы возвращаемся домой, там уже ждет Нохке. Он уговаривает помочь ему пригнать в город садок с рыбой, обещает хорошо заплатить. Юшка сразу соглашается, ему сейчас деньги позарез нужны. Меня отец отпускать не хочет. Он боится, что не за горами пора запрета на ловлю, а заработали мы пока не бог весть что. Нечего время терять.

— Да ведь, Юзап, я же хорошо плачу! — уговаривает Нохке.

Наконец договариваемся идти сразу после полуночи. Нохке бежит в деревню — закупать рыбу, а мы с Юшкой ложимся.

В назначенный час мы на ногах. У реки нас в беспокойстве ждет Нохке. Он караулит рыбу, даже глаз не сомкнул. Озябший Нохке потирает руки и торопит нас:

— Ай, Юшке, поспеши! Светает скоро.

Юшка