Петровские дни - Евгений Салиас

— Какие же пожитки? — отозвалась Леухина. — Что и было — продала, а то бы мы совсем с голоду померли.

— Так самое лучшее, сударыня моя, не берите ничего. Всё, что я вижу, лучше оставить тут.

Князь высунулся в окошко и крикнул Семёну через двор:

— Поезжай и приведи извозчика!

Семён вместо того, чтобы двинуться, обернулся и начал махать рукой. Далеко послышалось громыхание дрожек, и у ворот показался извозчик.

— Ну-с, пожалуйте! Забирайте ребятишек — и поедемте!

— Куда же-с? — отчасти робко спросила женщина.

— Это, моя сударынька, не ваше дело! Ведь не резать же я вас повезу Я приехал помочь. Коли желаете из беды выкарабкаться, то и повинуйтесь!

И через минут пять князь садился на свои дрожки, а Леухина с детьми и с узелком садилась на извозчика.

— В Тверскую гостиницу? — спросил кучер, когда князь сел.

— Вишь, какой умный, сам догадался!

— Мудрёное дело. Как же не догадаться, — отозвался Семён, — завсегда ведь этак же!

И тихой рысью, чтобы не дать извозчику отстать, князь двинулся и только через час был на краю Тверской, где начиналась Ямская слобода. Он остановился у крыльца большого двухэтажного постоялого двора, рядом с ямским двором вольных ямщиков, нанимаемых во все ближайшие к Москве города. С этого двора съезжали постоянно на "вольных" в Тверь, в Калугу, во Владимир, в Рязань и во все города, которые были не далее двухсот вёрст расстояния.

Князь вышел первым и спросил:

— Где Спиридон Иванович?

Но едва он назвал это имя, как пожилой мужик вышел к нему навстречу с поклоном.

— Господину Князеву наше почтение! Комнаты нужны-с?

— Верно-с! — отозвался "господин Князев", то есть князь.

— Прикажете те же самые две, что прошлый раз брали?

— Отлично, давайте! Хотя можно и одной обойтись. Видите, всего одна барынька с двумя ребятишками.

И через несколько минут Леухина с детьми была уже в простой, но чистой комнате постоялого двора, который величался гостиницей.

Через четверть часа новым постояльцам подали обедать.

— Ну, вот-с и ваше помещение! Спрашивайте, что вам нужно, кушайте на здоровье и помните одно: всё, что нынче или завтра к вам доставят сюда, всё то будет ваше собственное. Сегодня вам доставят бельё.

Выйдя и садясь в дрожки, князь сказал провожавшему его хозяину:

— Ну, Спиридон Иванович, кормите на убой! Слышите!

— Уж положитесь на меня, господин Князев, — ответил тот, — Я — человек с совестью. И не первый раз, да и не последний, конечно. Поверьте, что всех несчастных, коих вы у меня помещаете, я держу на особом положении. Всё лучшее им отпускается. Если я сам, по моему малому состоянию, не могу благодетельствовать, то я хоть помогать в благородном деле стараюсь.

Князь приказал кучеру ехать и прибавил:

— В разбойное место…

Через несколько минут дрожки остановились пред большим зданием Верхнего суда, и князь, войдя по большой лестнице, очутился в прихожей, где, как и всегда, сидела куча просителей. Князь разыскал чиновника и попросил доложить о себе главному начальнику. Через минуту он уже входил в его кабинет.

— Что прикажете, дорогой мой? — сказал Роман Романович, вставая навстречу.

— А вот что, дорогой мой: уже давненько, кажется, с месяц, что ли, толковали мы с вами об этом самом здании. Я сказывал, что все-то у вас грабители, душегубы, разбойники, а вы сказывали, что есть у вас и хорошие люди. Так ли?

— Так! Так! — рассмеялся Романов.

— Называл я вам главного грабителя, господина Скрябина, а вы даже как будто обиделись, говоря, что это клевета и что господин Скрябин не такой совсем, а якобы ваша правая рука. Так ли?

— Ну нет, князь, правой рукой я его не называл, а говорил, что он человек хороший, знающий своё дело и уж во всяком случае честный. Припоминается мне, что разговор наш шёл о лихоимцах. Ну, вот я вам на это и ответил, что другой кто, может быть, у меня тут и прихрамывает на этот счёт, а Скрябин человек честный.

— Ну вот, больше мне ничего и не надо. Пожалуйте, выслушайте… Тому сколько-то дней, я добился чести переговорить лично с господином заседателем и дал ему из рук в руки пять тысяч рублей за то, чтобы завершить дело в пользу ябедника и в ущерб правого. Скрябин взялся за дело так усердно, что мой правый уже нищ. Разумеется, он принял взятку не от князя Козельского, а от господина Телятева, коего я изобразил.

Романов глядел изумлённо в лицо князя.

— Если не верите, Роман Романович, то выслушайте дальше всё по порядку. И не одно, а два дела. Одно Баташева, а другое госпожи Калининой.

И князь передал обе тяжбы подробно.

— Да зачем же, князь, вы вмешались в пользу неправой стороны и повернули дело сами, деньгами, взяткой, в ущерб правого… Это уж совсем удивительно.

— А затем, Роман Романович, чтобы иметь верные доказательства, что деньгами можно заставить вашего Скрябина живого человека в землю зарыть. Дело Баташева тому образчик и доказательство. А затем, желание моё сердечное, кровное, избавить Москву от Скрябина.

Романов, озадаченный, переменился даже в лице и, очевидно, сильно взволновался.

— Я вам во всём верю на слово, князь, — признаюсь, это для меня некоторого рода удар.

— Так пожалуйте сейчас к нему, и докажем всё, приказав поличное подать. Оба дела кляузных, разбойных…

— Нет, князь, это совсем не нужно, — вздохнул Романов. — Я его вызову сюда… А покуда два слова о нашем деле. Я был у Александра Никитича, он боялся обиды от вас, оскорбления. А теперь будет тотчас же. Я заезжал от него к вам, сказать вам, но не застал вас дома.

— Спасибо вам. А сейчас, при мне же, побеседуйте с господином Скрябиным, — ответил князь, усмехаясь. Он боялся, как бы дело это не отложилось.

Романов высунулся в дверь и приказал позвать к себе главного заседателя. Через минуту появился чиновник, но вид у него теперь уже был совсем иной. Важности, которая была в нём, когда он беседовал с просителем Телятевым, не было и в помине. Явившись к главному своему начальнику, он остановился у порога, руки по швам.

— Притворите двери плотнее! — выговорил Романов несколько сурово. — Объясните, господин Скрябин, что, собственно, на днях произошло между вами и князем?

Чиновник вытаращил глаза, поглядел на начальника и выговорил:

— С каким князем, ваше превосходительство?

— А вот с этим самым князем! — показал старик на своего гостя.

Скрябин глядел поочерёдно на начальника и на господина Телятева, оказавшегося князем, и, наконец, произнёс:

— Я не понимаю-с, извините!

— Позвольте мне вкратце объяснить! — сказал князь. — Именуя себя Телятевым, я на прошлых днях передал господину Скрябину пять тысяч рублей в качестве простой взятки. Следовательно, Скрябин — лихоимец! Вот в чём заключается всё дело! Соизвольте, ваше превосходительство, спросить у него, получил ли он пять тысяч по делу Баташева и как дело решено теперь.

Романов обратился к чиновнику и выговорил:

— Правда ли всё это?

— Ваше превосходительство, это недоразумение… Они очень просили, а я, виноват, из жалости решился… Они просили ходатая, это для ходатая… по делу секунд-майора…

— Довольно! Вы признаёте, что деньги получили?

— Но, ваше превосходительство…

— У вас ли деньги? Или истрачены? Переданы?

— У меня-с…

— Ну-с, ступайте домой и пришлите мне их тотчас сюда, а сами подайте рапорт о болезни. Болеть вы будете месяца два, а за это время приискивайте себе должность где хотите.

— Ваше превосходительство!.. — вскрикнул Скрябин. — Я могу объяснить…

— Ступайте вон! Я сам делом займусь…

— Ваше превосходительство! — захрипел Скрябин и упал на колени.

— Полноте! Полноте! — резко произнёс Романов. — Со мной такими глупостями ничего не сделаете. Вставайте и выходите!

— Ваше превосходительство!

— Ступайте вон! — вскрикнул Романов.

Скрябин поднялся и, как бы ощупью или в темноте, нашёл дверь и вывалился вон.

— А что вы думаете, дорогой мой? Ведь мне этого мерзавца жалко стало! — сказал вдруг князь. — Сам же я настряпал, да сам же тут и раскаялся. Впрочем, это так. Минута такая. Когда я подумаю, что вы сотни людей в Москве избавите от этого кровопийцы, то, конечно, стоит радоваться. Спасибо вам, однако, за то, что так много мне верите.

VI

Сашок волновался наутро, сильно робел и был тревожен. Он одевался, собираясь не к князю Трубецкому, а к дяде, князю Козельскому. Этот дядя всегда представлялся ему сказочным Кощеем, злыднем, "отвратительным" человеком, и стал представляться теперь ещё страшнее. Вдобавок всё случилось вдруг, и он не успел мысленно приготовиться к тому, чтобы предстать пред лицом человека, которого никогда не видал и о котором, кроме худого, ничего никогда не слыхал.