Ночные тайны королев - Жюльетта Бенцони

– Но кто же вложил ему в уста эти слова? – нарочито громко спросила Изабелла. – Или он действительно беспокоился о короле?

– Разве их поймешь, этих умалишенных? – пожал плечами юный герцог. – Слуги тут же набросились на него и принялись избивать, а я поспешил к государю, который, жутко вращая глазами, жестами приказывал убрать с его пути страшного старика. Я убедился, что о короле есть кому позаботиться, и вернулся к незнакомцу. Во мне заговорило сострадание к сумасшедшему, и я велел отпустить его. Я совершенно уверен, что старик жив и здоров. Правда, в Париже – а мне отчего-то кажется, что он парижанин, – он больше не появится.

Королева воскликнула с восхищением:

– Как вы великодушны! И что же было дальше?

– А дальше произошло нечто совершенно чудовищное. Чувствительная натура короля сыграла с ним злую шутку. В тот день было очень жарко, и один из пажей, задремав в седле, выронил из рук копье. Со звуком резким и пронзительным оно ударилось о шлем другого пажа, и государь очень взволновался. Бледный как полотно, он выхватил шпагу и ринулся на несчастных пажей с криком: «Вот они! Смерть изменникам!»

– О господи! – выдохнула королева. – Да он действительно обезумел!

– Однако дело этим вовсе не кончилось, – продолжал герцог, сам заметно возбужденный собственным рассказом. – Вообразите, Ваше Величество, он мчался прямо ко мне! А мальчишки-пажи разлетелись в разные стороны, точно стайка воробьев!

– К вам?! Но почему?! Или вы думаете, он что-то подозревает?.. – Королева чуть не до крови закусила нижнюю губу, чтобы не закричать от ужаса. Она всегда опасалась королевской мести, потому что, как ни благороден был Карл, его отличали вспышки слепой ярости и склонность к жестоким поступкам. К сожалению, иного ожидать и не приходилось, ибо король родился в семье, где были очень распространены кровосмесительные браки. Дурная наследственность – вещь опасная и коварная, и побороть ее невозможно. Проведай Карл о связи королевы и Людовика, рассчитывать на снисхождение любовникам бы не пришлось. Забегая вперед, скажем, что король несколько раз выныривал из бездны своего безумия именно для того, чтобы расправиться с кавалерами Изабеллы и отдать приказ о ее заточении в темницу или монастырь. Правда, узнать, выполнена ли его воля, он чаще всего не успевал, ибо болезнь вновь сжимала его в своих крепких объятиях.

– Нет-нет, что вы! – поспешил успокоить возлюбленную герцог Орлеанский. – Вряд ли он вообще понимал тогда, кто именно находится перед ним. Я же, говоря по совести, настолько растерялся, что не трогался с места до тех пор, пока не послышался крик герцога Бургундского: «Бегите, племянник, бегите! Государь сейчас убьет вас!»

Королева вздрогнула и перекрестилась, и Людовик тоже осенил себя крестом.

– Я успел отскочить в сторону, а вот бедному Полиньяку-младшему это не удалось, и наш государь вонзил ему в грудь шпагу. Хлынула кровь. Рыцарь зашатался и упал наземь, а король… Ах, Изабелла, ни разу еще не приходилось мне видеть моего братца таким! Я, конечно, понимал, что появление старика в белом рубище всколыхнет таившееся прежде в глубине королевской души безумие, но то, что вид крови превратит нашего любезного Карла в зверя, мне в голову не приходило.

Изабелла спросила с надеждой:

– Может быть, он больше не оправится?

– Врачи твердят иное. Я же говорил вам, что Эрсилли – а он считается весьма искусным лекарем – уверяет, будто это всего лишь приступ. Но когда же вы все-таки спросите меня, где пребывает теперь ваш супруг?

– Его, конечно, связали и отвезли… куда, вы говорите?

– Он успел нанести еще несколько ударов шпагой, прежде чем рыцари и оруженосцы опомнились и надумали окружить короля. Те, кто был защищен латами, подставили себя под смертоносную сталь, и замысел увенчался успехом, ибо очень скоро Карл совсем обессилел и с криком опрокинулся навзничь. Его ссадили с седла, раздели – а надо сказать, что он, невзирая на жару, облачился с утра в черный бархатный камзол и штаны и красную бархатную же шляпу, – действительно связали, потому что боялись нового припадка, и положили на носилки. Поход наш закончился. Государь нынче в замке Крей и по-прежнему никого не узнает. Правда, он повторяет иногда одно имя… – При этих словах на лицо Людовика набежала тень. – Это имя его жены… ваше, любимая моя Изабелла!

– И что с того? – изумленно подняла брови королева. – Отчего вы так опечалились? Или вы не догадывались, что Карл обожает меня? Так позвольте же напомнить вам, что я выносила шестерых его детей и что он знает толк в постельных утехах. Но…

Тут красавица приблизилась к герцогу и, приподняв ему подбородок, пристально поглядела в глаза юноши.

– Я не люблю Карла, – прошептала она очень отчетливо. – Он надоел мне. Опротивел. И я надеюсь, что теперь многое изменится.

Не обратив внимания на последние слова королевы, Людовик переспросил жадно:

– Надоел? Правда? Но ведь ваше сердце не пустует? Вы отдали его другому, да?

– Вы такой красивый, такой милый и такой… настойчивый. Неужели вы не знаете ответа на свой вопрос? Или же вы очень хотите услышать, как ваша королева признается вам в любви?

Губы говорили одно, глаза – другое. Нет, Изабелла, конечно же, была привязана к герцогу, но она хотела власти, а та ускользала. Красавицу не беспокоила судьба Франции, которая так и осталась чужой ей (Изабелла навсегда сохранила сильнейший баварский акцент, не дав себе труда выучить как следует язык своих подданных), но власть подарила бы этой алчной и ненасытной женщине много денег и возможность тратить их по собственному усмотрению. Карл был помехой. Человек от природы недалекий, но совестливый и упрямый, он радел о благе родины и не одобрял чрезмерного пристрастия Изабеллы к роскоши и увеселениям.

– Я надеялась, я так надеялась на вас… – прошептала еле слышно королева, и Людовик печально вздохнул, зная, что она имеет в виду. Любовники полагали, что внезапный испуг убьет короля или же по крайней мере навсегда лишит его рассудка. Но старик в белом, хотя он и сделал все в точности так, как ему приказали, не погубил Карла. А ведь если бы замысел удался, то Людовик стал бы мужем королевы… терпеливым и любящим, готовым выполнять все прихоти и снисходительно улыбаться, глядя, как пустеет государственная казна.

– И что же теперь будет? – деловито спросила Изабелла, подойдя к столу, чтобы взять жареную куропатку.

– Неужели вы совсем не волнуетесь? – удивился Людовик. – Когда у меня тревожно на душе, я и смотреть не могу на еду.

– Это очень плохо, – ответила королева и с хрустом отломила птичье крылышко. – Еда подкрепляет нас и помогает справляться с посланными свыше испытаниями. Кроме того, после трапезы я хорошею.