У самого синего моря. Итальянский дневник - Наталья Осис

Зато, раз уж внешние стены наших домов принадлежат нам и за ремонт фасадов тоже платим мы, то мы из своих окон и вывешиваем, что хотим. Бóльшую часть времени нам нравится вывешивать из окошек собственное белье. Кстати, я обратила внимание, что наличие стиральных машин и, как следствие, необходимость стирать черное отдельно и белое отдельно вовсе не лишило итальянцев врожденной любви к красочным сочетаниям.

Поперек узеньких улочек, вдоль лепных карнизов, над головами кариатид и атлантов в хорошую погоду полощутся на ветру портки и рубахи самых ярких расцветок. И все это каким-то непостижимым образом еще и контрастирует с окраской самого дома. Если стена оранжевая, то на ней будут болтаться красные, синие и зеленые тряпочки, если голубая – то белые, желтые и фиолетовые, так или иначе, ничего однотонного… как это, интересно, у них такое получается?

Длина шнура, на котором можно просушить на солнышке свое свежепостиранное белье, – это повод к гордости и соревнованию. Однажды у нас отключился телефон, потому что хрупкая и интеллигентная старушка, живущая по соседству, ухитрилась употребить наш телефонный кабель для развешивания своих кружевных панталончиков и вышитых скатертей. А в другой раз я своими глазами видела шнур бельевой веревки, привязанный к свободной руке барельефа Мадонны. Другой рукой Мадонна, как и положено, придерживала младенца.

Больше всего переживает по этому поводу, не поверите, Сильвио Берлускони. Когда он принимал в нашей Генуе-Супербе Большую восьмерку, он отдельно обращался к генуэзцам с призывом не позорить страну и бельишко с веревочек поубирать. На что гордые жители одной из самых могущественных некогда морских республик вывесили на все доступные веревки все свои самые разноцветные трусы.

Напротив Палаццо дожей, в котором встречалась Большая восьмерка, в небольшой комнатке с террасой живет профессор Генуэзского университета. Точно к началу саммита главных глобалистов он аккуратно развесил все, что у него нашлось самого красочного, ровно перед окнами зала заседаний. Разумеется, к нему немедленно послали гвардейцев кардинала, пардон, полицейских с категоричным требованием снять с террасы белье, чтоб не мозолило глаза высоким гостям. Профессор, натурально, ни в какую. Мое, говорит, белье, моя терраса, где такой закон, чтобы мне запретить собственное белье сушить на собственной террасе? После долгих препирательств белье сняли, но его пример другим наука – на следующий день разноцветное белье появилось уже и на тех фасадах, где его отродясь никто не вывешивал на просушку. Ну и в самом деле: сушить чистое – это ведь совсем не то, что стирать грязное на людях!

Возможности использования фасадов для собственного политического самовыражения практически неограниченны. Например, во время американского вторжения в Ирак все несогласные вывесили из своих окон радужные флаги с надписью «Мир» – PACE. Лозунг вполне достойный, видимо, поэтому большинство флагов так до сих пор и висит. Выцвели сильно, конечно, со временем, и непонятно уже, что на них написано, но все равно висят.

Еще мы приучились по команде Гринписа выключать раз в год свет, по команде ЮНИСЕФ – ставить на окна горящие свечки в знак траура или солидарности, по команде ЮНЕСКО… впрочем, по команде ЮНЕСКО приходится только реставрировать за свой счет внезапно открывшуюся во время ремонта квартиры фреску, так что ЮНЕСКО не в счет.

Так или иначе, мы свою сигнальную систему вполне разработали. Надо только дождаться подходящего события, и уж мы всем покажем, что такое vox populi – глас народа.

Свое согласие или несогласие в демократических странах можно выражать сколько влезет – все равно из этого никоим образом ничего не следует. То есть ровным счетом ни-че-го. Накопленный демократический опыт подсказывает, что, разгоняя разные марши протестующих и вообще несогласных, можно только цену набить этим самым несогласным, а так – несогласные ходят-ходят по городу, флаги вешают, свет выключают, но на их vox populi никто не обращает решительно никакого внимания. По крайней мере, из тех, кому, собственно, волеизъявление народа или его отдельных граждан было предназначено. А что? Существенная, наверное, экономия получается в государственном бюджете, если марши не останавливать, демонстрации не разгонять и чужие трусы с веревок не снимать. Глядишь, дождь пойдет, вот владелец свои трусы с веревочки и снимет. Чего за ним бегать-то? А того пуще за его трусами…

Наше Прекрасное Далёко

О старых песнях для нового поколения

Моя Машка очень любит сидеть на ступеньках, как увидит ступенечку – бежит к ней и присаживается. Я похожу, похожу вокруг и тоже присаживаюсь. Сегодня я вот так присела, Машка привалилась к моему боку, подперла кулачком щеку, призадумалась, и внезапно я увидела нас с ней откуда-то издалека, как чужое воспоминание: сидят мама с девочкой, усталые, в неожиданном ореоле нежности, и вдруг к этой картинке добавилась старая песенка: «Ты да я, да мы с тобой, ты да я, да мы с тобой, хорошо, когда на свете есть друзья…»

Такие песенки мы всегда горланили с моей подружкой Маринкой, когда плелись в школу или когда скакали из школы домой. Сначала песенки из мультфильмов, из «Голубого щенка» и из «Мэри Поппинс», а потом «Ничего на свете лучше нету», «Крылатые качели» и «Прекрасное далёко».

А сегодня я для детей постарше – я имею в виду своих студентов – записывала другую старую песенку – «Дорогою добра» из «Маленького Мука». Сплошное повелительное наклонение – как раз то, что нужно по программе. И целый день она теперь в голове крутится: тари-та-та-тарам, тари-та-та-татарам, не хнычь, когда судьба себя ведет не как сестра, но если с другом худо, не уповай на чудо, спеши к нему, всегда иди дорогою добра…

И в очередной раз думаю: на каких фильмах, песнях и книгах мы выросли! Интересно, это тоска по юности или банальное «сахар был слаще и бабы глаже»? Ведь когда-то мы смеялись, капая мороженым на выходное платье в темном зале кинотеатра на детском сеансе. А теперь я слушаю и плачу.

О чем? О том, что у нас, как у всех юных циников, все-таки были свои иллюзии? Или о том, что нам некого упрекать за то, что они у нас были? Или о том, что в восемьдесят каком-нибудь году иллюзии казались не иллюзиями, а твердым обещанием Прекрасного Далёка? Может быть, наше Далёко еще не наступило? И мы еще будем восторженными и счастливыми старичками держаться за руки в полупустом зале кинотеатра и смеяться, утирая слезы? Или вот такая кто-нибудь из поколения наших внуков напишет о нас хорошую, большую пьесу… С любовью. Но мы же опять будем плакать. Только уже совсем другими слезами.

А пока что я просто невозможно благодарна моей подружке Маринке за то, что у меня до сих пор в голове болтаются разные человечки, которые грустят на оранжевой речке, потому что долго нету нас… И хочется ей написать, ссылочку прислать, что ли, на ютьюб, чтобы она посмотрела вместе со мной, как он славно шагает, этот милый мальчишка, по своей дороге добра, под нашу любимую песенку, только вот у моей Маринки нет электронной почты, или есть, но у меня нет ее адреса, а есть только какой-то пятый по счету номер мобильного и его надо выудить из запасного телефона, который я подключаю только на даче, а в нем надо активировать симку, а где, черт возьми, пин-код от этой симки, я сейчас и не помню, лучше, наверное, позвонить ей вечером домой, слава богу, этот номер я еще помню, и я уже знаю, что вечером я, конечно, не позвоню, потому что вечером на мне дети висят, как обезьяны на пальме, и надо ужин готовить, и уроки проверять, и… Главное, что же я ей скажу вечером? «А ты помнишь?» Глупо, наверное… Или все-таки попробовать?

А может быть, это все не важно – она и так услышит летом, как смешно поет наши наивные школьные песенки маленькая полуитальянская девочка.

Эмансипация

О правах и обязанностях итальянок

Лучший период года для меня – это начало осени. В середине сентября итальянские дети идут в школу, а лекции в университете начинаются только в октябре. И до начала семестра можно со вкусом заниматься самой интересной работой – принимать экзамены у талантливых двоечников и консультировать по вопросам перевода самых старательных отличников. Я вообще люблю начало учебного года, хотя и никогда, кажется, еще не признавалась в этом публично, а вот такое неспешное возвращение в рабочий ритм мне еще больше по душе – слишком уж летняя жизнь расслабляет. Во время каникул сделалось мне лень бегать вперед-назад в университет, точнее, вверх-вниз. Сто пятьдесят ступенек вниз, из нашего дома до улицы Бальби, и с улицы Бальби – в три раза больше уже внутри университета. Если бы не бегом на работу, а так по этим лестницам ходить, присматриваясь, разглядывать, просто глазеть, то можно было бы получить большое удовольствие. Основное здание Генуэзского университета строилось почти сто лет и предназнaчалоcь для Колледжа иезуитов. Но не успели иезуиты освоиться в этом роскошном здании, как их орден был распущен, и вместо Колледжа иезуитов был основан университет – Università degli Studi di Genova. Мой уже наметанный на генуэзские дворцы взгляд теперь вылавливает типичные черты стандартного палаццо синьориле, то есть попросту дворца, но, когда я не спешу, меня каждый раз поражает величественный каскад лестниц, ниспадающий между мраморных львов, леса стройных колонн, резных цветов на дубовых арках и портиках. А на самом верху – прекрасный сад с прагматичным названием Orto Botanico (что значит «Ботанический огород»). Только, к сожалению, когда я бегу на лекции, то почти всегда спешу – дело мамское такое, никуда не денешься: одному найти тетрадку по английскому, а другой вынь и положь туфельки как у принцессы… Вот ведь интересно, в первые месяцы в Италии я все время думала: как же они тут живут в такой красоте и не поражаются. Потому что я поражалась в буквальном смысле. Застывала на одной ноге и смотрела, как между крыш и куполов неожиданно открывается кусочек моря и полощется на ветру генуэзский флаг на средневековой башне. А когда внутренний голос мне командовал «Отомри!», я удивленно крутила головой и не могла понять, что ж это все вокруг не замерли вместе со мной? Неужели не видят, где живут? Н-да, а теперь сама скачу по лестницам Доменико Пароди и думаю только о том, правду ли говорили в рекламе моего нового дезодоранта или наврали, как всегда.