Когда приходит Андж - Сергей Саканский

Вдруг впереди забрезжило, и Лешка вышел на Красную площадь. Тут было немного прибрано, шатались иностранцы с открытыми фотоаппаратами, маячило великое множество онцов.

Весь день он ходил по столице, перекидывая сумку с плеча на плечо, улыбаясь. К вечеру он двигался медленно, задумчиво, позволяя каждому прохожему обогнать себя: скорые, сгорбленные, они видели его взгляд всей кожей спины, и Андж, тщательно прицелившись, долго и шумно собирая слюну, плевал им точно меж сдвинутых лопаток, и они, почувствовав этот слабый, но значительный выстрел, трусливо спешили прочь, чтобы где-нибудь в подъезде тереться спинами о стены, плача от бессилия, ненависти… Так в джунглях — о стволы гостеприимных кедров — чешутся слоны…

Ночевал он в метро, спустившись на пути станции «Лефортово» и, найдя сухой рокадный туннель, тепло и равномерно продуваемый вкусным воздухом, с запахом жилья и буксы черного масла, наспех сразился с гигантскими крысами и мгновенно уснул.

Утром он разыскал странный пятиугольный хмарачес, недоразвитый небоскреб провинции мира, занял позицию напротив выхода и принялся разглядывать студентов, торопливо скользивших сквозь стеклянные двери. В течение получаса мимо него пробежало, размахивая сумками, несколько ложных длинноногих Анжел, когда же появилась настоящая, Лешка потерял сознание и мягко опустился на снег. Очнувшись, он увидел, как Анжела удаляется, ведя под руку маленькую белокурую ляльку, которую через несколько часов, после занятий, Лешка выследил у входа в метро и, сидя напротив, мысленно обратился к ней. Выйдя из-под земли, белокурая углубилась в обширный липовый парк, Лешка пошел по ее следам. Вскоре появился и повод для знакомства: двое молодых людей, вынырнув из боковой аллеи, прилепились к ней с обеих сторон, пытаясь завязать съемный разговор, девушка, явно не желавшая контактов, настороженно поглядывала по сторонам, все больше походя на белую морскую свинку или мышь.

Лешка решил разделаться с ними просто, не применяя специальных приемов: одного он схватил за ноги и, размахнувшись, словно топором, шмякнул головой об асфальт, второго, уже убегавшего через кусты, Лешка достал длинным пинком, затем взял за голову и рубанул оземь, после чего снял с обоих часы и, проверив, опустил в карман. Девушка стояла поодаль, ей, видно, очень хотелось убежать, но любопытство к сражающемуся человеку, вернее, само это грандиозное зрелище остановило ее.

— Вы обронили, сударыня! — запыхавшись, подбежал Лешка и с поклоном протянул кружевной лиловый платочек.

Они познакомились, и Лешка завел Лену в ближайший кабачок, где заказал ужин с шампанским на десерт.

Через несколько часов он знал об Анжеле все. За месяцы своего студенчества его бывшая невеста стала абсолютной шлюхой и интриганкой. Она брала у любовников деньги, каталась на машинах с неграми и, вероятно, уже была поражена СПИДом. Если бы Андж не считал себя джентльменом, то вместо прощального поцелуя он угостил бы Белую Мышь хорошей затрещиной. Поцелуй состоял из шоколада и шампанского.

На другой день Андж выследил Мэла, лишний раз убедившись в том, что человечество состоит из длинных, разомкнутых или закольцованных цепочек людей, идущих друг за другом, пожирая гнилое пространство.

Андж возникал то там, то тут, оставаясь невидимым, как бы наблюдая мир из зеркал. Он хотел видеть, как Мэл ходит, как он ест и затягивается дымом, ему было интересно, как он пьянеет, как его страх сменяется доверчивостью и слепотой, в середине пьянки в индийском ресторане он специально выходил с Мэлом в туалет и смотрел, как Мэл писает.

— Ты уже понимаешь, кто я? — спросил он, нагнувшись к Мэлу в танце, но тот не расслышал, близоруко сощурившись.

— Ты уже знаешь, кто я! — выкрикнул Андж ему прямо в ухо и радостно захохотал. Ему хотелось надеть белую пластмассовую маску смерти, из тех, что продаются в Ялте в любом киоске, чтобы местные могли пугать курортников, выпрыгивая с растопыренными руками из кустов тамариска — надеть и исполнить вокруг своей жертвы ликующий танец.

— Я исполняю танец смерти! — закричал он, двигая руками над головой, как бы шаря по стеклу, и Мэл, услышав, энергично закивал с глупейшей улыбкой.

— Ты убивайя ее, а за это я — убивайя тебя, — написал Андж на фирменной салфетке и засунул ее в нагрудный карман жертвы, похлопав ее по груди. Ему нравилось одевать ее в гардеробе, глядя, как она неловко путается, не попадая рукой в рукав. Хорошо было похлопывать ее по колену, благоговейно ощущая тепло и мягкость кожи за грубой тканью, когда он сидел с нею рядом в такси. Приятно было расплачиваться с водителем, заботливо добавляя бумажки…

— Я Убивайя твоя, — думал он, смеясь. Лешка всегда по-детски радовался, если сочинял новое слово, доселе не существовавшее в языке.

«Убивайя приходит улыбаясь она обнимает тебя длинными белыми руками она замыкает над тобой полог мира и в пурпурной темноте твоего безумия любит тебя…»

Ночью, когда жертва уехала с Анжелой, Андж видел чудесный, опьяняющий обилием звуков и цветов — сон. На соседней кровати метался другой человек, хозяин той самой квартиры, на которой Мэл в последний раз валял свою последнюю девушку. Утром он тихо покинул комнату, вероятно, чего-то стыдясь…

Лешка проверил и почистил наган, радуясь слаженности его маслянисто блестящий деталей. Уходя, он оставил на столе хозяина папироску, забитую для верности на троих.

«Кто Убивайя и чья? Я Убивайя твоя, или ты Убивайя моя?»

Весь день он просидел, болтая ногами и разглядывая плакаты, в коридоре на подоконнике, где традиционно для казенного дома трепыхалась больная дневная лампа, вечером увидел, как в комнату Мэла вошла Анжела, немного погодя он подошел к двери, распахнул ее и посмотрел — помните? — в темноту, где увидел, как жертва делает это, и высокомерно усмехнулся в нос. Когда Анжела вышла, он последовал за ней по коридору, стараясь не наступать на ее упавшие слезы.

Все эти дни он несколько раз наблюдал Анжелу издали, пользуясь черными зеркальными очками, он был совсем рядом с нею в толпе, однажды даже прикоснулся к ее плечу и немного погладил, выщупав, как движется под кожей ее кровь…

— Тебе-то чего здесь надо? — огрызнулась она, как только Лешка вошел, будто они расстались вчера, на 116-м официальном уведомлении. Он почувствовал, как внутри него рушится архитектурная конструкция из стальных труб и стекла, где ему казалось, что за эти месяцы он необратимо изменился, и теперь-то уж она точно поймет: не может она жить без него, как и он — без нее.

— Я приехал… — начал он, откашливаясь…

— Так же и уедь!

— Но Анжела! Я приехал, чтобы в последний, — он глянул на калькулятор, — сто семнадцатый раз сказать тебе…

— Ты мне можешь только помешать, Андж! — сказала она, намерено играя ласковую, хотя было видно, что девушка сильно рассержена.

— Может быть, я и вправду некстати… — пролепетал Лешка. Он чувствовал себя идиотом. В ее присутствии все разумные, доходчивые слова отлетали к черту, и он нес совершенную околесицу. Он понял, что никакой он не Андж, беззвучно, как кошка, движущийся в темном мире осязания, а Лешка, ялтинский Лешка с калькулятором, жалко умоляющий о любви самую красивую девушку Южного Берега.

— Ты посмотри на себя, — сказала Анжела, потрясая ладонью. — Разве такой как ты вправе чего-то требовать от такой как я? Какие у тебя маленькие слабые ладошки, какой ты весь сгорбленный и никудышный, смотреть противно! — Анжела уперла руки в бока и качала головой, как толстая украинская баба. — Ты представить себе не можешь, как ты мне отвратителен.

— Анжела, меня забирают в армию, — тихо сказал Лешка.

— Там тебе и место — у параши. Уходи. Едь в аэропорт и лети в Симферополь. Кстати, знаешь новый ялтинский анекдот? Собрались призывники на симферопольском призывном пункте…

Лешка уже слышал этот анекдот — и вправду смешной.

— Анжела, — сказал он, — я должен забрать у тебя одну вещь. Мне поручили.

Он прошел по комнате, решительно снял с настольной лампы тыкву и погладил влажную мылкую кожу.

— Забирай и уматывай.

На секунду Лешка представил, что он сидит у себя дома на веранде и курит, листва шелестит в саду, за ней виден голубой треугольник моря, выпуклый, как чей-то гладкий живот… Представление было настолько ясным, что окружающая действительность показалась галлюцинацией. Впрочем, возможно, так оно и было…

— Вот мой массандровский сувенир, — сказал Лешка и, булькнув, поставил бутылку на край стола.

— Ладно, — Анжела мельком глянула на этикетку.

— Прощай, — сказал Лешка, стремясь ввести в одно слово всю свою боль, но вышло жалко и смешно.

Через несколько минут он стоял перед другой дверью, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Он увидел бестолково порхающую розовую моль, улыбнулся ей, приоткрыл дверь и впустил насекомое в комнату. С опаской, будто ныряет в холодную воду, он надел на голову тыкву. В тыкве было темно и крепко пахло сушеной тыквой. Он увидел Мэла стоящим посередине комнаты, на зеленоватой лужайке, казалось, он специально ждал, глядя в потолок и поглаживая пальцами подбородок. Пусть именно таким навсегда и запомнится нам этот несчастный человек…