Волшебное очарование Монтаны - Кэтрин Лэниган

— Ты не посмеешь!

— Не подталкивай меня, Трэйс. Если ты оставишь меня в покое, то и я тебя. Поняла?

— Ага.

— Прекрасно. Еще увидимся. — Моника махнула рукой и покинула Трэйс, застывшую на углу улицы…

Глава 13

Через три дня Остин нарушил обещание. После пятого телефонного гудка Моника подняла трубку.

— Знаю, что обещал не звонить тебе, — сказал он тревожно, — но я хочу знать, все ли у тебя в порядке.

— Все в порядке.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет.

— Я виделся в городе с доктором. Он сказал, что у тебя сильные ожоги.

— Да, болит, но терпимо.

— Послушай, Моника. Я тут подумал, что, возможно… ну… приходи сегодня вечером на ужин.

— Я ела час тому назад.

— Мне надо было позвонить пораньше.

— Вот ведь какая промашка.

— Промашка? — растерялся Остин.

— Приглашение на ужин. У тебя было на уме, наверное, что-то другое.

— Строители говорят, что работы в доме уже почти завершены.

— Здорово.

— Ага. Спальня выглядит просто великолепно. Жду не дождусь, когда ты увидишь ее собственными глазами. То есть… — замялся он, проклиная себя за бестактность.

— Я знаю, что ты имел в виду.

— Нет, не знаешь, — возразил он.

— Остин, мне нужно идти.

— Постой! Пожалуйста, не вешай трубку, — испугался он, дополняя сказанное вслух мысленной мольбой: «Я хочу, чтобы ты говорила со мной по телефону всю ночь. Господи, если бы ты знала, какое счастье слышать твой голос!» — А как насчет ужина завтра?

— Я не могу.

— Не можешь? Или не хочешь? — Он затаил дыхание.

— Не хочу.

— Этого я и боялся.

— Пожалуйста, не говори таким голосом, Остин.

— Каким?

— Как будто я умерла или что-то в этом роде… Остин, я понимаю, что должна поблагодарить тебя за помощь.

— Пустяки. У меня богатый опыт по спасению девиц, — сказал он с некоторой издевкой.

— Я имела в виду не пожар и не сделку с Джейком. Я хотела сказать, что знакомство с тобой было одним из лучших переживаний в моей жизни.

— Я здесь. Днем и ночью.

— Знаю.

— Так знай, что я никуда не исчезну и готов ко всему. — Ни звука в ответ. — Моника?

— Я бы хотела узнать одну вещь, Остин, перед тем, как повешу трубку… В то время, как ты спал со мной, ты то же самое делал и с Трэйс?

Он рванул из дома с сотовым телефоном в руках, вскочил в грузовик и погнал его по горной дороге.

— Остин? — Моника прислушалась к шуму в телефонной трубке. — Остин? Ты слышал меня?

Он оставил грузовик недалеко от ее дома, стрелой промчался через двор и рывком распахнул дверь.

— Остин? Ты слышишь меня?

— Лучше некуда.

— Что ты здесь делаешь?

— Защищаю свое доброе имя. Откуда, черт побери, ты взяла эту сумасбродную идею обо мне и Трэйс?

— Она сказала, что ты купил огромнейшую упаковку презервативов в универсаме.

— Ну и что?

— Ты не все их использовал со мной.

— Ты чокнутая… Правду про тебя говорят. Она метнула в него такой измученный взгляд, что он сразу пожалел о сказанном.

— Убирайся! — крикнула Моника.

— Ты веришь, что я способен на такую подлость? Ты веришь им и не веришь мне?

— У меня нет причин верить тебе.

— А какие причины не верить? Я собирался использовать оставшиеся презервативы… в будущем. С тобой. Разве тебе это не пришло в голову?

Сердце отчаянно колотилось у нее в груди. От одного его вида она испытывала чувственную дрожь во всем теле.

— Нет, об этом я не подумала, — наконец призналась она.

— Знаешь, до сих пор я был, по-моему, излишне великодушен, — горячился он.

— Великодушен?

— Ага. Дав тебе возможность понять, что, какие бы передряги ни выпали тебе на долю, я всегда буду на твоей стороне.

— Ты думал, что я приду именно к такому выводу?

Остин в два шага пересек комнату. Его грудь ходила ходуном, словно он пробежал длинную дистанцию.

— Хватит валять дурака. Никакого иного вывода быть не может. — Он страстно обхватил ее за талию и притянул к себе. — Здесь тебе будет лучше всего. — Он прильнул к ее губам в таком жадном, властном поцелуе, словно готов был съесть ее заживо.

Она тут же позабыла обо всех своих доводах. Он был прав. Действительно, нет ничего лучше, чем быть в его объятиях, чувствуя, как в едином ритме стучат их сердца, сливаясь в единое целое.

— Посмотри на меня!

Она открыла глаза. Это было невероятно — увидеть свет, идущий из бездонной глубины глаз другого человека, но ей открылась эта бездна с ее серебристым, нежным и прозрачным свечением. Нет, то, что она видела раньше, не было небесами. Небеса были в его глазах.

— Теперь ты по-настоящему моя… навеки. Скажи, что ты моя.

— Я твоя.

Он поцеловал ее самым требовательным поцелуем. Сегодня он не допустит, чтобы она прогнала его. Сегодня он останется здесь…

Утром Монику разбудил поцелуй Остина.

— Моника, я вовсе не из числа ловеласов, — сказал он, глядя в ее глаза. Никогда не был таким и никогда не стану. По-твоему, то, чем я занимался с тобой, — это голая техника?

— Я… не знаю.

— Так знай, это много больше. Мое тело служит лишь доказательством моего отношения к тебе. Я хочу, чтобы через мои прикосновения ты открыла то, чего никогда не познала бы с другим.

— Я никогда не была с другим мужчиной.

— Ты сожалеешь об этом?

— Нет.

— Точно? То есть я хочу сказать, что, возможно, был чересчур самоуверен. Тебе ведь не с чем сравнивать. Возможно, я вообще морочу тебе голову. Возможно, ты хотела бы попробовать с кем-то еще…

— Нет! — Она положила руки ему на плечи. — Как можно дать мне больше?

— Если бы ты только знала, как я боялся спрашивать тебя об этом.

— Ты? Боялся?..

— Просто мне было больно от мысли, что ты меня отвергла.

— А меня это задело.

— Обещаю, что никогда больше не назову тебя так, — выдохнул он… — Я люблю тебя, Моника.

Она была ошеломлена. Не пригрезилось ли ей все это? Она так страстно желала услышать от него слова любви, что могла и обмануться. Слишком боязно попросить его произнести их вновь. Что, если это обман слуха? Какое малодушие! Она требовала правды от него, ворошила ради правды собственное прошлое — и вот теперь, стоя на пороге истины, испугалась…

Остин буквально потерял голову от любви. Он лез из кожи вон, чтобы только угодить Монике. Утром приготовил для нее завтрак, помог разобрать обломки сгоревшего сарая и вывезти их на грузовике. В поту и саже он прерывал работу лишь затем, чтобы взглянуть на нее или поцеловать. Работал он насвистывая.