Две пули полковнику - Николай Леонов

Костюков с досадой отвернулся и посмотрел на темную воду, по которой сновали золотистые искры.

– Не знаю. Я попытаюсь что-нибудь сделать, – буркнул он. – Но мое мнение, что моим людям сейчас лучше всего не высовываться и сидеть тихо. Честно говоря... – Он запнулся. – По-моему, разумнее было бы уехать сейчас вам.

Евгений Тимофеевич уставился на него с изумлением.

– Вы понимаете, что вы говорите?! – воскликнул он. – С каких это пор вы взялись решать, что мне следует делать?

– Ничего я не решаю, – мрачно сказал Костюков. – Я просто высказал то, что думаю.

– Некоторые мысли лучше держать при себе, – заявил Евгений Тимофеевич. – Так полезнее для здоровья. Никогда больше не говорите мне, что я должен делать!

– Ну, вам виднее, – скучным голосом произнес Костюков. – Я старался, чтобы всем было лучше. Я вас предупредил.

– Это не вы – это я вас предупредил, – с затаенной угрозой ответил ему Евгений Тимофеевич. – Все, кто попал в поле зрения ментов, должны исчезнуть из Москвы. Мне, собственно, наплевать, куда вы их отправите – хоть в ад, пожалуйста, но вы должны сделать это немедленно!

– Из этого следует, что на мой бизнес можно плюнуть с высокой колокольни? – прищурился Костюков. – Только не забывайте, все хотят жить. И хотят свой кусок хлеба, между прочим! И желательно не с маслом, а с черной икрой!

– В камере баланду будешь жрать, придурок! – взорвался неожиданно Евгений Тимофеевич. – Ты кем себя вообразил? Одно мое слово – и тебя размажут по асфальту, как таракана! Делай, что тебе сказано, и не изображай из себя крестного отца, щенок! И телефон мой забудь, понял?

Костюков хотел что-то сказать, но потом только резко махнул рукой, повернулся и быстро пошел прочь – туда, где под деревьями его ждали телохранители. Евгений Тимофеевич несколько секунд смотрел ему вслед, а потом зашагал в обратную сторону.

Возле каменных ступеней, ведущих к самой воде, его ждали.

– Катер на месте, Евгений Тимофеевич! – почтительно доложил похожий на штангиста-тяжеловеса молодой человек в темном костюме. – Будем отправляться?

– Сию же минуту! – отрезал Евгений Тимофеевич. – И, кстати, свяжитесь с водителем. Пусть отгонит машину на запасное место. Ничего подозрительного не заметили?

– Вроде все спокойно, – сказал штангист. – Позвольте, я помогу вам спуститься.

– Я сам пока не инвалид! – фыркнул Евгений Тимофеевич, размашисто шагая по каменным ступеням. И добавил: – А я вот не уверен, что все спокойно! Совсем не уверен!

Внизу крепкие ребята все-таки подхватили его и помогли перейти в катер. Зарычал мотор, и маленькое судно полетело вдоль берега, разрезая носом тяжелую и вязкую, как смола, воду. Евгений Тимофеевич нырнул в тесную каюту, опустился на скамью и скомандовал:

– Телефон, быстро!

Кто-то тут же протянул ему мобильник. Евгений Тимофеевич набрал номер и сухо сказал:

– Это я. У вас все спокойно? Отлично. В таком случае, приводим в действие вариант «Б». Да, немедленно. Это в первую очередь. Но мне тут пришло в голову... Ладно, это отложим на завтра. А сейчас – вариант «Б», и чтобы никаких сбоев, чтобы все как в аптеке, понятно?

Кажется, ответ собеседника его вполне удовлетворил, потому что, закончив разговор, Евгений Тимофеевич заметно успокоился, расслабился и только на протяжении всего пути о чем-то напряженно думал.

А тем временем Костюков, раздосадованный и злой как черт, ехал в своей машине к себе домой, в район Воробьевых гор, где он совсем недавно приобрел себе новую квартиру. Кроме водителя, с ним были Гарик и Шакил, которые не появлялись на набережной, а дожидались шефа в машине. Его плохое настроение заставило их прикусить языки, хотя обоим не терпелось узнать, чем закончилась столь важная встреча. Но они стоически помалкивали и только обменивались многозначительными взглядами. Чувствовали себя они не очень хорошо, поскольку за ними с некоторых пор тянулся невидимый, но крайне неприятный шлейф милицейской слежки. Гарик, который засветился уже дважды, нервничал особенно сильно. Шакил, информацию о котором предоставил в милицию сердитый сосед Чекова, пока для допроса никуда не вызывался, но и он чувствовал себя неважно. Кроме того, они догадывались, что недовольство шефа как-то связано с их собственными промахами, что он и подтвердил очень скоро, когда вдруг сказал в крайнем раздражении:

– Кретины! Козлы! Примолкли теперь? А то, что мне в нос вашим дерьмом тычут, это вас не волнует? – Вместо «волнует» он употребил другое слово, более крепкое, но и более точно отражающее суть происходящего.

– Почему, шеф? – льстиво сказал Шакил. – Очень даже...

– Закрой пасть! – оборвал его Костюков. – И слушай внимательно!.. И ты, Гарик, тоже слушай! Мне сейчас предложили от вас избавиться. Сплавить вас куда-нибудь – на Канары, в Африку, а лучше всего закопать!.. В принципе, я с этим согласен. Вы ничего другого и не заслуживаете.

– Но, шеф!.. – потрясенно вымолвил Гарик. – Мы за вас в огонь и в воду!

– Я сказал, заткнитесь и слушайте! Повторяю, таких кретинов, как вы, надо убивать. Но я не хочу, чтобы мне у меня дома всякий заезжий хохол указывал, как мне жить и что делать. Я в шестерках ни у кого не ходил и не собираюсь! Поэтому вы остаетесь. Только на время приглохните, посидите где-нибудь в уголке. Нам сейчас важно переждать. И не дай бог, кто-то из вас вякнет что-то лишнее в ментовке! Никаких фотографий вы не видели, чем занимался Чеков, никто из вас не знает, а про хохла вообще молчок! Я сам придумаю, как с ним разобраться.

– Он – человек опасный, шеф! – уважительно сказал Гарик. – И братва у него лихая.

– А вы кто – студенты? – презрительно спросил Костюков, но тут же уточнил: – Но мы пока в бутылку лезть не будем. Мы умнее сделаем. Только бы менты нам не помешали. Ты, Гарик, видел сегодня слежку?

– По-моему, мы сегодня от них сразу оторвались, – ответил Гарик. – И потом, пока вы базарили, ничего подозрительного не наблюдалось. Я думаю, у них не так много людей, чтобы за каждым шагом следить.

– Я уже сказал, не твоего ума это дело – думать! – оборвал его Костюков. – В общем, сейчас расстанемся, и вы растворяетесь, ложитесь на дно. На допросы будут вызывать – прикидываетесь бедными овечками. Версия старая – Чеков мне деньги задолжал, но я вас к нему в квартиру не посылал. Вы сами по доброте душевной на это решились. Не могли смотреть, как шеф страдает. Об остальном вообще молчок!

– Понятно, шеф, – сказал Гарик. – Так это, значит, Урод и Влад тоже должны на время засохнуть? А вы с кем же работать будете?

– Что, не с кем, что ли? – презрительно скривился Костюков. – Людей хватает. Или ты себя незаменимым вообразил? Как сказал когда-то наш вождь и учитель – незаменимых людей нет! Ты об этом на досуге хорошенько подумай, Гарик!

– Я обязательно подумаю, шеф, – пообещал Гарик. – Только вы вроде только что не велели мне этого делать.

– Это разные вещи! – с досадой сказал Костюков. – Ты знай, о чем думать!

Он покосился в боковое зеркало – вторая машина неотступно следовала за ними. Впереди золотыми огнями горела башня нового дома, в котором жил Костюков.

– Значит, договорились? – уже спокойнее произнес он. – Все по домам, на горшок и спать. Мы люди законопослушные, никакого криминала себе не позволяем. Были, конечно, ошибки, но они поправимые. Где надо, покаемся, где надо, подмажем, с адвокатами все обсудим... А пока от вас мне требуется только одно – тишина.

– Через гараж в квартиру подниметесь, шеф, или здесь выйдете? – спросил молчавший до сих пор водитель.

– Я здесь выйду, – сказал Костюков. – Воздухом свежим подышу. А ты сначала братву развези по домам – не хочу, чтобы их тут около меня видели. Наверняка тут везде ищейки по кустам сидят.

– Понял, шеф, – сказал водитель, останавливая машину и порываясь сразу выйти, чтобы открыть дверцу хозяину.

– Сиди! – прикрикнул на него Костюков. – Говорю, чтобы лишнего никто не видел! Сам выйду, не папа римский!

Он толкнул дверцу и вышел из машины. Ярко освещенная, покрытая свежим зеленым газоном территория вокруг жилого комплекса выглядела как игрушка. Украшенная причудливым узором окон, огромная башня подпирала небеса. Внизу переливалась огнями ночная Москва. У Костюкова еще не притупилась новизна ощущений, и он испытывал приятное волнение, глядя на свое новое жилище. Он называл его в душе своей крепостью, хотя, строго говоря, крепость принадлежала не одному ему, но что-то в этом было – жить в надежном доме, среди надежных людей, в самом красивом месте столицы.

Костюков махнул рукой и пошел к дому. Уже вышедшие из второго автомобиля двое его охранников – Свин и Старик – присоединились к нему. «Мерседес» с Гариком и Шакилом медленно разворачивался на мостовой.

Костюков не понял, откуда появился этот бегун – поджарый парень в тренировочном костюме с широкой банданой на голове. Он словно вылепился из ночного сумрака и в считаные секунды оказался перед самым носом Костюкова. Свин и Старик немедленно метнулись к нахалу, намереваясь дать ему хорошего пинка. Но парень с удивительным проворством и спокойствием прямо на бегу вытянул руку – она была затянута в резиновую перчатку и казалась словно вылепленной из пластилина – и выстрелил Костюкову в сердце. Затем, не останавливаясь, он обстрелял охрану, уронил на асфальт пистолет и побежал дальше.