По следам преступлений. Сборник - Коллектив авторов

Все это предстояло выяснить. Я начал беседовать с Федотовым. Тот подтвердил показания, данные в милиции. Опять признал себя виновным и категорически утверждал, что убийство совершено Лысенко. Об исчезнувших шляпе, часах и деньгах Федотов ничего не мог сказать. Он уверял, что Лысенко во время драки был в серой кепке «лондонке», а сам он якобы был без головного убора.

Стали допрашивать тех, кто был на вечеринке у Власовых. Вереницей проходили свидетели, но никто не мог связно рассказать о том, что случилось 7 ноября, а тем более вспомнить, в каких головных уборах выходили на улицу Федотов и Лысенко. Одни говорили, что Федотов вышел на улицу в кепке «лондонке», другие — что он был без шапки. Несколько очных ставок ни к чему не привели.

Кому же все-таки принадлежат кепки? Чтобы выяснить это, снова допросили Лысенко. Он ничего нового не мог сказать, заявляя, что вышел на улицу без головного убора, а Федотов был… в меховой шапке и что этой шапкой Федотов якобы прикрыл рану на лице, убегая с места происшествия.

…Отвечая на эти вопросы, Лысенко разволновался и вдруг отказался от ранее данных показаний и внезапно заявил, что убийства не совершал, а оговорил себя в милиции, думая, что так будет лучше…

Подобный ход обвиняемого не нов. Преступник, пытаясь избежать наказания, меняет показания. Но что-то подкупающее, искреннее было в словах Лысенко. И когда его спросили, как же он давал показания прокурору, как показывал место преступления, — Лысенко ответил, что его убедили в том, что доказать свою невиновность он не сумеет, а за преступление отвечать придется…

Может быть, действительно Лысенко не виновен. Но кто же тогда совершил убийство? Опять допрашивают Федотова, и опять он спокойно й равнодушно подтверждает свои показания. На очной ставке Лысенко нервничал. Он готов был броситься на Федотова, и только официальная обстановка сдерживала его. А Федотов улыбался и говорил:

— Совершил — отвечай. Я ведь не увиливаю — виноват…

У меня промелькнула мысль, а может быть, Федотов намеренно оговаривает Лысенко. Я стал узнавать, нет ли к этому причин. И выяснил, что незадолго до прихода Липина Федотов приревновал Лысенко к своей девушке и у них началась драка. Вся компания их уговаривала помириться!.. Значит, оговор? Не использовал ли его, несмотря на свою молодость, преступник, обвиненный в тяжком преступлении? И где доказательства невиновности Лысенко?

Возник вопрос — направлять ли дело в суд или снова и снова искать.

Кепка, которую выдали в больнице дедушке Липина, и та, которую сдали в милицию, лежали в ящике стола, словно дразнили своим молчанием.

Прекращать ли дело на Лысенко и Федотова или передать его в суд? Уже прошло три месяца напряженной работы. Обсуждали, спорили, думали, но к окончательным выводам прийти не могли: ведь была возможность предполагать, что Лысенко намеренно отрицает совершенное им преступление. Можно было думать и о том, что Федотов говорит искренне, но чего-то не договаривает…

Неясно было, откуда взялись кепки «лондонки». Они буквально, как красные свитки в «Сорочинской ярмарке», преследовали меня дома и на работе.

В коридоре гулко раздавались шаги дежурного. За окном было уже светло. Наступил четвертый час ночи. На столе пухлый том следственного дела. В пепельнице гора окурков. В который раз он перечитывал показания свидетелей и обвиняемых по делу об убийстве Игоря Липина.

Неотвязно стояли вопросы, которые трудно было решить и которые не выяснены на предварительном следствии.

Чьи это кепки? Где часы и шляпа? Кто взял деньги?..

В десять часов утра нужно было снова на работу—сколько ни сиди, ничего не высидишь…

Утром в кабинет тюрьмы привели арестованного.

— Садитесь, Лысенко. Так вы утверждаете, что не вы, а какие-то неизвестные убили Липина?

Да, утверждаю, — ответил Лысенко. Он с детства заикался, но эту фразу произнес без запинки.

— Кто же убил Липина? Можете ли вы вспомнить этого человека?

— Я думаю над этим, — устало ответил Лысенко, — но никак не могу припомнить его лица.

— Но вы сознались в том, что вы совершили убийство…

— Я себя оговорил; мне сказали, что улики меня изобличают. Я был пьян и все происходило, как во сне. Я ничего путем не помню…

…Шел пятый месяц следствия. В прокуратуре иронически поговаривали о том, что следователь донкихотствует, что он сражается с фантастическими мельницами, потому что все ясно, преступление доказано, обвиняемые сознались, и, кроме данных, собранных в милиции, где дело было закончено за 11 дней, в последующие долгие месяцы оно не сдвинулось ни на йоту, а только запуталось еще больше.

Днем и вечером продолжались беседы с Лысенко. Мы говорили о книгах, о стихах, о театре, и однажды, в минуту большого доверия, которая наступает обычно, когда арестованный видит, что ему желают добра, открыв самые сокровенные тайники своего сердца, Лысенко сказал:

— Вы знаете — только не смейтесь надо мной — вот уже несколько ночей мне снится один и тот же человек, мне кажется, что это тот самый неизвестный, который убил Липина. Его лицо я мог бы даже узнать, тем более, что я припоминаю, как в драке он, кажется, крикнул мне, что он меня знает, что мы вместе учились в школе… Я даже припоминаю, что встречал этого парня у нас на Гончарной, у Московского вокзала несколько лет назад.

Когда нет других путей и следствие заходит в тупик, «вещий сон» тоже может казаться версией. Надо было искать «неизвестных» снова. Занялись проверкой всех молодых людей, проживающих на Гончарной улице у Московского вокзала.

Молодых людей в возрасте 17–20 лет — сверстников Лысенко — здесь оказалось много, несколько десятков. К удивлению этих юношей, следователь спрашивал их только о том, где и как они провели ноябрьские праздники, где учились, интересовался знакомыми, потому что в праздник к живущим на Гончарной улице могли прийти и те, кто живет не в этом районе. Молодые люди путались, сбивались, это было не мудрено, ведь с 7 ноября прошло много времени.

Лысенко содержался в тюрьме и проверяемых видеть не мог, поэтому приходилось собирать групповые фотографии, сохранившиеся у допрашиваемых со школьных времен. Больше всего интересовались тем, что относилось к 32-й железнодорожной школе и 167-й средней школе. В одной из этих школ учился Лысенко.

Каждый раз обвиняемый тщательно рассматривал снимки, узнавая знакомые лица, он нервничал, иногда плакал, но того, кого он искал, не видел. И наконец он твердо заявил, что убийцы на фотографиях нет.

Не путает ли Лысенко? Похоже, что нет… А вдруг он хитрит? Оттягивает время? А для чего это нужно?. Что это ему даст?..

Самым трудным было то, что во время драки не оказалось ни одного очевидца. Только в процессе следствия удалось разыскать людей, которые могли дать какие-то показания о страшном происшествии. Бывший дворник Сафронова рассказала, что 7 ноября в начале одиннадцатого вечера она разыскивала мужа, ушедшего в гости в дом № 11 по Гончарной улице. Под аркой у этого дома она встретила незнакомую женщину, которая сказала ей, что она ждет своего мужа, и при этом добавила, что только что в одну из парадных дверей пробежал парень, а за ним еще двое. Сафронова и незнакомка из любопытства решили зайти в парадное.

Снизу были слышны пьяные голоса людей, споривших на четвертом этаже. Они бранились, спрашивали одного из них о каких-то пластинках, которые тот хотел выбросить. Затем послышался шум, удары, и кто-то упал. Сафронова и ее спутница, боясь, что пьяные могут и на них напасть, выбежали во двор. Затем, немного обождав, они увидели, что в этот подъезд входит мужчина, они' пошли за ним и попросили узнать, кто там лежит и как он одет. Каждая из них предполагала, что это, возможно, ее муж.

Поднявшись наверх, человек крикнул им, что здесь лежит пьяный в сером пальто и коричневых брюках. Женщины успокоились: по описаниям, это был молодой парень и одет он был не так, как их мужья. Приметы одежды убитого, описанные Сафроновой, очень напоминали описание одежды Игоря Липина. Вскоре Сафронова увидела двух молодых людей, которые вывели на улицу под руки третьего, в нахлобученной на глаза кепке. Позднее Сафронова заметила, что от дома № 7 бегут те двое, которые незадолго до этого вели под руки пьяного. Один из них был в белой окровавленной рубашке. Эти парни вбежали во двор дома № 11, и, когда Сафронова подошла туда, она увидела свою знакомую, ночного сторожа Бархатову, которая тоже видела, что один из пробежавших был окровавлен.

Сторож Бархатова дополнила показания Сафроновой и рассказала, что, когда она была на дежурстве, мимо нее пробежали трое ребят и девушка. Один из парней был в окровавленной белой рубашке. Девушка подхватила под руки парня, побежала в глубь двора к дому, где находилась квартира Власовых.