Наружное наблюдение: Ловушка. Форс-мажор (сборник) - Игорь Шушарин

Расклад сил и средств оказался явно не на стороне звездопогонных, и армия была вынуждена временно отступить. Однако не сдавалась, готовясь отыграться на предстоящем осеннем призыве. Тем временем руководство той самой энской части получило инсайдерскую информацию о том, что в штабе противника царит небывалое оживление: по донесению агентуры, со дня на день «матери» готовят в отношении них некий шкандаль.

Информация эта свалилась на фуражки с кокардами, как снежный ком, и стала неприятным дополнением к уже имевшемуся ЧП, которое произошло буквально накануне, – из части сбежал солдат-срочник. Ну да не зря говорят, что омут потому и кажется тих, что в нем никто глубоко не копал. Каково же было удивление замполита, назначенного ответственным за организацию поисков беглеца, когда выяснилось, что обе неприятности суть звенья одной цепи. Оказалось, что в родной части процветает самое натуральное, извините, блядство. И сбежавший солдат-первогодок стал одной из жертв старослужащих, цинично сдававших «духов» в почасовую аренду штатским ценителям однополой любви.

Не трудно догадаться, что доведенный до отчаяния дезертир, вырвавшись на волю, ломанулся прямиком на Разъезжую. Там его приняли с распростертыми объятиями и, выслушав исповедь, изобилующую фактурой самого скабрезного содержания, смекнули: тема тянет на правозащитный «Тэффи». Посему «солдатские матери» спешно принялись за подготовку релизов и брифинга, а пока, от греха подальше, спрятали солдатика в собственной «комнате матери и ребенка». В качестве таковой использовалась небольшая комнатушка в коммунальной квартире, которую на благо общего дела пожертвовала «матерям» сердобольная вдовушка с активной жизненной позицией. С приснопамятных лет она возглавляла попечительский совет организации. Сиречь работала мытарем на общественных началах.

О существовании засекреченного пристанища беглых рекрутов в штабе ЛенВО, скорее всего, знали. Не могли не знать, так как в структуре Минобороны есть свое особое спецподразделение, заточенное на сыск. И работает оно не менее профессионально, нежели та же комитетская наружка, не говоря о милицейской. Но… тссс! Ее существование – тайна с тремя нулями, так что не будем. Иное дело, что руководство энской части в данный момент не горело желанием обращаться за помощью в генералитет, поскольку о неожиданно выросшей на их территории «горбатой горе» в штаб округа на Дворцовую площадь еще не докладывали. А вот что именно, как и под каким соусом докладывать наверх, теперь во многом зависело от того, успеет ли беглый солдатик открыть свой рот перед телекамерами или же нет. Такой вот замкнутый круг. Выражаясь армейским языком – загогулина.

Поскольку второй вариант во всех отношениях смотрелся предпочтительнее, замполит (назовем его «по-семейному» полковник Энский) вызвался полюбовно порешать вопрос с начальником питерского ГУВД, с которым случайно познакомился в Таиланде во время очередного отпуска. Тактический ход, конечно, небесспорный, но в данной ситуации допустимый. В конце концов, менты армейским – практически братья. Если и не по оружию, то по нападкам общественности точно.

– …Нет, ну вот ты скажи мне, Владислав Юрьевич, я похож на садиста? Я, отец двоих сыновей, у меня внуку третий год пошел, так вот – я похож на человека, который будет поощрять зверства? Или, скажем, прикрывать их?

Начальник криминальной милиции питерского ГУВД в ответ лишь неопределенно пожал плечами. Этот его жест можно было трактовать двояко. То ли: «Да нет, вроде не похож». То ли: «А шут тебя знает, мы с тобой детей не крестили». Что же до «прикрывать», то, к примеру, сам Владислав Юрьевич не видел в подобном телодвижении ничего ужасающего. За годы службы, находясь на самых разных должностях, ему регулярно доводилось и прикрывать, и покрывать свое подчиненное зверье. И, между прочим, это еще большой вопрос – чье зверье зверее. Их армейское или родное милицейское.

Впрочем, распаленного животрепещущей темой и первой, оприходованной влет, бутылкой «Наири» армейского полковника красноречивое молчание «главного по криминалу» вполне устроило. Жестом заправского фокусника он выудил из рыжего пузатого портфеля вторую бутыль, профессионально сковырнул пробку и, разлив по стаканам светло-коричневую влагу, лаконично изрек: «За службу!»

Закусив миниатюрным кусочком шоколадки, он продолжил:

– Это я тебя к чему спрашиваю? – На «ты» полковник перешел давно, не дожидаясь брудершафта. – Да к тому, что мы с тобой с трудом найдем человека, который будет поощрять зверства. Это вещь абсолютно бесспорная и понятная: садизм и тупая жестокость никогда и никем, кто хоть немного соображает, не приветствуются, и говорить на эту тему дальше вроде бы бессмысленно. Но!.. Объясни мне, почему к обсуждению и решению наших проблем (а они есть, я не отрицаю) у нас постоянно пытаются подключиться и подключаются те, кто армию не знают и не хотят знать? Эти деятели просто не в курсе, на каких принципах армия основана и зачем такие принципы вообще нужны. Да, и в обозах всегда есть передовики. Но почему их становится все больше и больше? И почему мнение обозных превалирует, а тех, кто на передовой, не учитывается вовсе?.. Ну да что я тебе прописные истины толкаю! У вас в ментуре наверняка точно такой же геморрой. Если не хуже.

Здесь Владислав Юрьевич вежливо кивнул, ибо с последним постулатом трудно было не согласиться.

– Понимаешь, Юрьич, мы все почему-то боимся сказать, что армия – это прежде всего машина для убийств. Она в первую очередь предназначена для того, чтобы успешно воевать с противником, нанося ему максимальный урон. То бишь уничтожать живую силу и технику противника. И каждый, создавая для себя образ защитника, представляет этакого абстрактного «Рэмбо» – крутого парня с решительным взглядом, готового «порвать всех плохих» ради спасения «хорошего». Так?

– Ну, где-то так, – вынужден был согласиться Владислав Юрьевич, хотя на самом деле он не слишком жаловал боевики, предпочитая им гангстерские саги Копполы, Скорсезе и Серджио Леоне. Начальник КМ сделал вид, что потянулся за лимончиком, и ненароком бросил взгляд на часы: распитие спиртных напитков с армейским полковником в планы его выходного дня ну никак не входило. Однако приказ принять, выслушать и по возможности оказать содействие был отдан непосредственно начальником Главка. Так что волей-неволей приходилось соответствовать.

– Но почему-то никто не думает о том, что, качая мускулы и тренируясь в рукопашном бою, можно вырастить максимум неплохого спортсмена. Потому что для того, чтобы солдат мог воевать – то есть убивать, он должен аккумулировать агрессию, злость. Это и есть боевой дух – способность совершить насилие. Это дух, который солдату нужно долго и методично прививать, который следует беспрерывно в нем культивировать. А добиться этого, не обижая солдата во время его подготовки, практически невозможно – не обижая, даже хорошего спортсмена воспитать очень тяжело. Офицер же обязан за два года перевоспитать восемнадцатилетнего лентяя или хама, который пришел в армию, и, чаще всего, не по своей воле. Сделать это путем взывания к совести или поиска отзывчивых струн в душе, как ты догадываешься, просто нереально. Это все равно что пытаться говорить о любви с пьяной в хлам проституткой. Есть такое дело?

– Есть, – рассеянно согласился начальник КМ, среагировав на вопросительную интонацию собеседника. При желании он и сам мог бы по полной загрузить полковника не менее наболевшей и даже более эмоциональной софистикой, однако не видел в этом никакого практического смысла. Не говоря уже о здравом. Да и не каждый философ пристрастен к цикуте. Так что Владислав Юрьевич предпочитал отмалчиваться и с профессиональным терпением ждал, когда же армейский чин заговорит о главненьком. Ведь не просто поплакаться он сюда пришел.

– Для аналогии приведу тебе простой пример: если уважаемые, интеллигентные, милые люди хотят завести друга семьи, они заводят мопса. Но как только возникает необходимость охраны, самые разумные возьмут кавказскую овчарку, у которой, кроме мощного экстерьера, высокая агрессивность. Из-за которой, если она сорвется с поводка, будут неприятности с соседями – если она загрызет их собаку или покусает кого-то. Но зато это защитник. И если в дом ворвутся какие-то злые люди, то он успеет одного-двух загрызть, прежде чем его зарежут. Так вот все эти приверженцы полной демократии, все эти солдатские мамочки и бабушки, в охапку с газетными пустобрехами, хотят невозможного – чтобы одна и та же собака в разных ситуациях вела себя по-разному: в боевой обстановке – как охранник, а в мирной – как мопс. Но ведь это химера!