Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Сразу же после окончания войны первый исследователь и современник позорного дела дал случившемуся исчерпывающую характеристику: «Дело подп. Мясоедова и так называемых соучастников его, несомненно, самое громкое и наиболее яркое из всех этих дел, как по числу жертв, так и потому, что оно было использовано сначала как мост для подхода, а потом как фундамент для привлечения к уголовной ответственности самого военного министра генерал-адъютанта В. А. Сухомлинова. Но главное его значение в том, что в нем, как в калейдоскопе, отражается наша дореволюционная действительность, с ее закулисным влиянием темных сил, неограниченным произволом безответственной власти, забитым угодничеством подчиненных и бесславным состоянием развращенного правосудия»45. Темными силами в развитии этой истории выступили практически все представители либеральной оппозиции, которые были весьма активны в Думе. «Кто знал интриги Петрограда, – вспоминал А. И. Спиридович, – понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону»46.

Эти слова верны лишь частично. Результат далеко не всегда тождественен замыслу, пусть даже и искусному. Петроградская интрига не удалась бы без Барановичей. Великий князь, конечно, через С. Н. Мясоедова целил в В. А. Сухомлинова, а результатом его довольно меткого попадания воспользовались другие. «Кампанией против генерала Сухомлинова, – вспоминал А. С. Лукомский, – руководили главным образом председатель Государственной думы М. В. Родзянко и член Государственного совета, бывший председатель Государственной думы А. И. Гучков»47. Именно они теперь стали во главе борьбы за выявление «всех сопричастных к делу лиц». Разумеется, их главной мишенью был военный министр, и, конечно, они не сразу перешли к обвинениям в предательстве. «Вы боретесь с врагами внешними, – писал 8 (21) марта 1915 г. Н. Н. Янушкевичу В. А. Сухомлинов, – на мою долю приходится враг внутренний, неопрятный, подпольный. А что предстоит при демобилизации, когда под предводительством Родзянки выступит думская армия? Ведь и теперь уже что они себе позволяют и всюду суют свой нос. Среди них есть очень порядочные люди, но много же нехороших»48.

Адвокат О. О. Грузенберг, знавший многих фигурантов дела и не относившийся к числу защитников монархии, дал четкую формулу происходившего: «Кого полоснет раскаленным словом «измена», того редко что спасет. Редко что – даже царский венец»49. Вскоре гучковский «Голос Москвы» начал постепенно раздувать «мясоедовскую историю» в «сухомлиновскую истерию». В газете появились воспоминания о том, что было три года назад, когда Военное министерство и Отдельный корпус жандармов не вняли правоте мудрой русской поговорки «нет дыма без огня» и не прислушались к обличениям А. И. Гучкова и Б. А. Суворина, что, разумеется, «дало бы возможность сохранить много жизней, и генералу Гинденбургу не удалось бы пожать несоответствующих дарованиям лавров»50. Для большей доказательности была перепечатана статья из «Русского инвалида» от 16 (29) мая 1912 г. о завершении следствия по «делу Мясоедова» и его оправдании51. Естественно, извинения А. И. Гучкова перед С. Н. Мясоедовым образца 1912 г.52 перепечатке не подлежали.

Перелом в этой борьбе состоялся после прорыва под Горлице – Тарновом 1–6 мая. До него А. И. Гучков и его сторонники в публичных выступлениях приписывали себе в заслугу блестящее состояние армии. Еще 17 (30) марта 1915 г. «Голос Москвы» сообщал о том, как вернувшийся с фронта лидер октябристов оценивал его: «Армия вооружена и одета великолепно. Снабжение боевыми и съестными припасами налажено в мелочах. Нижние чины обучены прекрасно»53. Между тем в своих частных письмах с осени 1914 г. А. И. Гучков сообщал своим адресатам (и в том числе А. В. Кривошеину) об угрожающем положении снабжения и винил в этом Военное министерство и Главное артиллерийское управление54. Разумеется, если в армии царил порядок, то все это было результатом работы III Государственной думы, о чем в том числе и было сообщено в докладе, прочитанном А. И. Гучковым в центральном комитете «Союза 17 октября»55.

Идея недоверия к правительству, во всяком случае к некоторым его членам, вводилась в общественное мнение постепенно и постоянно, чтобы подготовить новый взрыв истерии шпиономании. Нельзя не заметить, что появившийся летом 1915 г. лозунг «министерства доверия» на этом фоне стал приобретать весьма специфический подтекст. Весной 1915 г. казалось, что общественность доверяла исключительно главковерху. Даже неудачи мало отражались на его популярности, они, «скорее, порождали мысль в обществе и в высших кругах, что при условии неограниченности его полномочий успехов было бы больше»56. Особую роль в легенде о главковерхе сыграли события на Юго-Западном фронте. Уже в 1914 г. победы в Галиции имели большое значение для положения на «домашнем фронте». В марте 1915 г. популярности великому князю добавили капитуляция Перемышля и казнь С. Н. Мясоедова. Именно на фоне этих своих достижений на внешнем и внутреннем фронтах Николай Николаевич выступил инициатором посещения императором Галиции.

Поездка Николая II в Галицию и ее последствия во внутренней политике страны

В своей работе, посвященной Николаю Николаевичу, Ю. Н. Данилов старательно убеждает, что идея поездки в Галицию исходила от придворных кругов: «Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевом фронте, их Верховным Главой – Императором Всероссийским не могло встретиться никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности Монарха. Но некоторыми кругами посещению Императором Николаем завоеванного края имелось в виду придать характер более внушительного акта, которым как бы закреплялось стремление России к будущему присоединению к ней Галичины. Поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства»1.

Правда состоит лишь в том, что великий князь действительно неоднократно выступал против поездок императора на те участки фронта, которые считал опасными. Так, после окончания Варшавско-Ивангородской операции Николай II планировал посетить Варшаву, против чего энергично протестовал главковерх. Великий князь к этому времени был недоволен слишком пассивной, по его мнению, реакцией поляков на его политику и не хотел выделять Варшаву из ряда других городов. Он даже заявил, что скорее ляжет на рельсы перед императорским поездом, чем допустит такую поездку2. Возражал Николай Николаевич и против посещения императором Осовца. Конечно, Николай II далеко не всегда прислушивался к такого рода советам, но все же ни разу не выезжал за пределы империи. Даже посещая Сарыкамыш, он сделал смотр войскам на самой границе3.

В то же время кайзер неоднократно посещал свою армию в ближайшей прифронтовой полосе, выезжая за границы Германии. Его сын, кронпринц

Вильгельм, командовал 5-й германской армией, а затем и группой армий своего имени во Франции. Король бельгийцев Альберт I, король Сербии Петр I и принц-регент Александр постоянно находились с армиями. Фронт несколько раз посещал президент Франции. В декабре 1914 г., впервые со времен Георга II, Британию с целью посещения театра боевых действий покинул ее монарх. Король Георг V, сопровождаемый принцем Уэльским, посетил наиболее опасный участок фронта, удерживаемого английской армией, – Ипр. Визит проходил во время тяжелых боев и, безусловно, оказал самое положительное влияние на моральное состояние армии4.

Все это должно было подталкивать императора к какому-нибудь действию, которое продемонстрировало бы более тесную связь армии и монарха. Галиция давно привлекала к себе внимание Николая II, и это естественно. На Юго-Западном фронте русская армия достигла значительных успехов, кроме того, идея освобождения «подъяремной Руси» была традиционной для значительной части русской военно-политической элиты. 28 марта император впервые встретился с галицийцами – это были сельские учителя, певшие за обедней. 15 апреля он принял военного губернатора Галиции Г. А. Бобринского5. Но окончательное решение было принято именно в Барановичах.

В планах императора стояли посещение штаба Северо-Западного фронта в Седлеце и встреча с М. В. Алексеевым. Но генерала не было в штабе, а участок железной дороги от Вильны подвергался налетам немецкой авиации. В результате утром 5 (18) апреля 1915 г. императорский поезд прибыл в Барановичи. После этого посещения Ставки были запланированы визиты в Одессу, Николаев, Севастополь, Орел и Тверь. Однако 18 апреля все изменилось. В. Ф. Джунковский отмечал: «В этот день решилась поездка Государя в Галицию. Кому первому пришла в голову эта мысль, я не знаю»6. Летом – осенью 1914 г. Николай II неоднократно совершал поездки по прифронтовой полосе и стране, ни разу не выезжая за пределы империи, и теперь предлагалось это сделать. По свидетельству В. Н. Воейкова, это была инициатива Верховного, и Николай II уступил, хотя и считал посещение этой недавно завоеванной территории преждевременным7.