Минуя полночь - Мэри Маккомас

— Полгода назад я получал ссуду на строительство и прошел полный осмотр всех врачей для страховой компании. Реакция была отрицательной, а с тех пор я ни с кем не спал.

— Прекрасно. Это очень хорошо. Я тоже. То есть, у меня тоже отрицательная реакция. — Она подумала и добавила: — Это ведь очень просто… в больнице ничего не стоит сделать анализы. А… а та кровь, что мне переливали после аварии была уже к тому времени полностью очищена. Сейчас ведь с этим очень строго.

Гил кивнул.

— Тебе, наверное, надо знать обо мне и другие вещи. — С этими словами она отступила и оказалась на ступеньке лестницы. Дрожащей рукой она взялась за перила, а он накрыл ее руку своей. Во рту у нее пересохло, а на глаза наворачивались слезы. Хотя плакать ей вовсе не хотелось.

— Какие? — Он склонил голову и посмотрел на поясок в нее на талии. Потом тихонько потянул за него, и узел развязался.

— Ну, например, через два года мне будет сорок.

— Мне тоже будет, но через четыре.

— Наверно, я должна рассказать тебе, почему от меня ушел муж.

— Ничего ты не должна. — Он видел, что ей не хочется этого делать, что это будет весьма непросто для нее.

— Я не могу иметь детей. — Она выпалила эти слова, как будто сдирала с раны пластырь, резко, чтобы боль прошла как можно быстрее.

Он собирался уже было последовать за ней, но остановился.

— Так поэтому он бросил тебя? Потому что у тебя не будет детей?

— Он хотел иметь детей.

— А ты нет? — Он вспоминал, как она смотрела на его сыновей, и что-то здесь не состыковывалось.

— Я очень хотела, но… Не могла.

— А почему было не усыновить ребенка?

— Он хотел своего собственного. — Гил вздохнул и опустил глаза, про себя ругая этого человека, которого, к счастью, ему никогда не доведется повстречать. — Я подумала, что тебе станет легче, если ты узнаешь.

Одним движением он резко бросился к ней и посмотрел ей прямо в глаза.

— От этого не становится легче, — ответил Гил, губы которого уже почти прикасались к губам Дори. — Но мне все равно. Очень многие женщины не могут иметь детей. Но еще больше могут иметь, но неспособны полюбить ребенка. — Он подумал о Джонс. — Ты можешь полюбить ребенка, Дори?

— Да, — прошептала она. — Всем сердцем, всей душой…

— Вот это и имеет значение, — проговорил он, приближая свои открытые губы к губам Дори, соблазняя и поддразнивая их. Взгляд его бродил по ее лицу. Глаза заглядывали в самую глубину ее сердца. Ладонь легко опустилась ей на грудь, а пальцы нежно поглаживали мягкую кожу на шее. — Только это и имеет значение.

Дори закрыла глаза. Дыхание их стало общим, все смешалось воедино. Губы играли друг с другом, языки тепло и жадно переплетались и снова освобождались, потом легко и беззаботно, безумно и нежно ласкали друг друга. Тело Дори задрожало от нетерпения. Ей страшно хотелось ускорить все события, но она сумела пересилить себя и еще раз отступила от Гила.

— Я еще должна предупредить тебя, — быстро сказала она, поняв, что он идет за ней. Шаг за шагом.

Мягкие складки пеньюара распахнулись, и из-под них стала видна зеленая пижама, под которой быстро поднималась и опускалась грудь Дори при каждом испуганном вдохе. Она была одета и скрыта от его жадных глаз с головы до ног, и все равно перед ним она была совершенно обнажена. Во всяком случае, так ей казалось. Это читалось в его взгляде. Он мог ясно рассмотреть все ее чувства в глазах. В них отражались незащищенная гордость, податливое мужество и бесстрашие, болезненное чувство собственного достоинства. Все это присутствовало в ней, и если бы ему захотелось, он мог бы с легкостью разрушить и уничтожить эти чувства, причем без особого труда.

— Предупреди, — ответил он шепотом, ощущая, как мучительно ей дается этот разговор. С плеч Дори соскользнул пеньюар, и Гил бросил — его на перила лестницы.

— Я не совершенна, — сказала она и подошла к двери, ведущей в спальню. Она все еще думала, что, может, не поздно остановиться и прекратить все это.

— Я тоже.

— Нет, я хочу сказать… У меня шрамы.

— Я знаю, — ответил Гил и провел пальцами по тонким красным линиям на правой щеке Дори, другой рукой поглаживая ее левую щеку. Он вдруг начал нежно целовать эти шрамы.

— У меня есть и другие шрамы и швы, — добавила она, и в голосе ее звучала паника. — Гораздо больше. И намного ужаснее.

— Покажи их мне, дай я посмотрю на них, — прошептал он прямо ей в губы, пристально глядя в глаза Дори, как будто вызывая ее на поединок — сумеет ли она побороть его?

Ее охватил ужас. Она стояла, прижавшись к стене и упираясь ладонями в стену. А что, если ее тело окажется слишком отвратительным? Настолько ужасным, что он и дотронуться до нее не сможет? Она, правда, видела, как он держит на коленях полуживого теленка, но вдруг ее тело куда хуже? Что, если она оттолкнет его? Что, если он отвернется сам? Что, если…

Он взял ее за руки и медленно повел в спальню. Босые ноги словно прилипали к холодному полу. Гил подвел ее к кровати. Потом поставил спиной к окну и лицом к свету и уселся на кровать прямо напротив нее.

— Покажи, — повторил он.

Она нервно сглотнула и посмотрела на горящую лампу. Вспомнила тот день, когда вставила лампочку поярче, чтобы читать в постели. Лучше бы она этого не делала.

— Где они? — спросил Гил, возвращая ее к настоящему. Она попыталась ответить, но не смогла произнести ни слова. — Тебе ведь делали операцию на ноге, правда? — Она кивнула, не отводя от него глаз. — Покажи мне этот шрам.

Она не могла ни согласиться, ни отказать. Она лишь закрыла глаза и разрешила ему делать то, что он считал нужным. Почувствовав движения его рук у себя на талии, там, где штаны от пижамы заканчивались резинкой, она глубоко вздохнула и, широко открыв глаза, уставилась на голую стенку прямо перед собой. Она почувствовала, как его руки скользят по бедрам, и углубилась в разглядывание резной рамки, обрамляющей фотографию каких-то предков Авербэков, глаза которых были очень похожи на Флетчера.

Когда мягкая ткань легла на пол у ее ног, она поняла, что уже поздно что-либо менять. Он видел безобразный красный шов на ее левом бедре. Слишком поздно пытаться спрятать его от этого взгляда.

Она чуть было не разрыдалась, почувствовав прикосновение его губ к бедру. Смотрела, как он нежно покрывает поцелуями всю эту страшную линию шва, очень медленно и осторожно, и всеми силами старалась не расплакаться.

А он всеми силами старался не рассмеяться. Ноги Дори были стройны и прекрасны, как только могут быть прекрасны женские ноги. Они были мягкими, нежными, утонченными — просто небесной формы: Треугольник темных волос между ними казался настоящим дьявольским искушением. Ну а шов? Шов был шириной с карандаш, темно-розового цвета и длиной всего несколько сантиметров. Он бы не заметил этот шов и не обратил бы на него ни малейшего внимания.