Собрание сочинений в 15 томах. Том 3 - Герберт Уэллс

— А если один из нас отыщет шар?

— Он должен вернуться к белому платку, стать возле него и подавать другому сигналы.

— А если никто из нас…

Кавор посмотрел на Солнце.

— Мы будем искать, пока ночь и холод не застигнут нас.

— А что, если селениты нашли и спрятали шар?

Он пожал плечами.

— Или если они уже теперь гонятся за нами?

Он ничего не ответил.

— Вы лучше захватите с собою дубину, — посоветовал я.

Он покачал головой и смотрел куда-то мимо меня в пустое пространство.

Но он медлил пуститься в путь. Он застенчиво поглядел на меня, как будто колеблясь.

— До свиданья, — сказал он.

Я вдруг ощутил странное волнение. Мне стало грустно, что мы так часто раздражали друг друга, и особенно грустно, что я так часто раздражал и огорчал его.

«Чорт побери, — подумал я, — мы могли бы вести себя получше». Я уже хотел протянуть ему руку, чтобы как-нибудь выразить мои чувства, но он сдвинул ноги и отпрыгнул от меня прямо к северу. Одну минуту я стоял, провожая его глазами, потом нехотя повернулся лицом на запад, присел с чувством человека, бросающегося в ледяную воду, наметил цель для ближайшего прыжка и ринулся вперед, чтобы обследовать доставшуюся на мою долю половину лунного мира. Я свалился довольно неловко среди скал, встал на ноги, осмотрелся, вскарабкался на каменистую площадку и прыгнул опять.

Когда я еще раз оглянулся, отыскивая глазами Кавора, он уже исчез. Но платок, ослепительно белый при ярком сиянии солнца, весело развевался на пригорке.

Я решил не терять его из виду, что бы там ни случилось.

XIX. М-р Бедфорд в одиночестве

Немного спустя мне уже казалось, что я всегда был один на Луне. Некоторое время я занимался поисками довольно усердно, но зной все еще был очень силен, и разреженность воздуха стягивала мне грудь, как ободом. Я попал в котловину, ощетинившуюся по краям кустарниками — высокими, бурыми, совсем засохшими, и уселся под ними, чтобы отдохнуть и остыть. Я собирался отдыхать совсем недолго. Мои золотые брусья я положил рядом с собой и сидел, опершись подбородком на руки. Довольно равнодушно я заметил, что скалы, окружавшие котловину и кое-где покрытые побегами сухого лишайника, были испещрены золотыми жилками, а местами круглые и складчатые самородки блестели между растительностью. Какое мне было теперь до этого дело! Тяжкая истома охватила тело мое и душу; в ту минуту я уже не верил, что мне удастся отыскать шар в этой обожженной солнцем пустыне. Мне казалось, что не стоит делать никаких усилий, пока не появятся селениты. Но немного позднее, повинуясь тому неразумному инстинкту, который заставляет человека упорствовать и отстаивать свою жизнь хотя бы лишь для того, чтобы вскоре погибнуть гораздо более мучительной смертью, я решил, что надо бороться до конца.

Зачем мы прилетели на Луну?

Теперь мне это представлялось мудреной загадкой. Какой это дух побуждает человека вечно отказываться от спокойствия и счастья, мучиться, подвергать себя опасностям и часто итти на риск почти неминуемой гибели? Здесь, на Луне, я впервые начал смутно понимать то, что всегда должно было быть мне хорошо известно, а именно, что человек отнюдь не создан, чтобы жить спокойно и удобно, есть доотвала и постоянно развлекаться.

Почти каждый человек, если вы поставите ему этот вопрос не на словах, а на деле, докажет вам, что он отлично понимает это. Вопреки собственным выгодам, к явному вреду для себя, он постоянно совершает самые безрассудные поступки. Какая-то посторонняя сила, а вовсе не его собственная воля, управляет им, и он вынужден повиноваться. Но почему? Почему? Сидя над грудами бесполезного золота, в окружении чуждого мира, я начал мысленно перебирать всю свою жизнь. Мне, вероятно, суждено умереть изгнанником на Луне, а я даже не знаю, к какой цели я стремился. Мне не удалось разъяснить этот вопрос, но во всяком случае я почувствовал острее, чем когда-либо, что я никогда не стремился ни к одной цели, намеченной мной самим, что, — говоря по правде, — за всю мою жизнь я никогда не достигал ни одной цели, которая была бы моей собственной целью. Чьей же цели, чьим намерениям служил я?.. Тут я перестал размышлять о том, чего ради прилетели мы на Луну, и посмотрел на вещи с более широкой точки зрения. Зачем появился я на Земле? Почему мне была дарована эта отдельная, особая жизнь?.. Под конец я совсем заблудился в бездонных умствованиях.

Мысли мои стали мутиться и путаться, логическая связь между ними исчезла. Я не чувствовал себя отяжелевшим или разбитым усталостью, — по-моему, это вообще невозможно на Луне, — но все же, полагаю, я здорово утомился. Kaк, бы то ни было, я заснул.

Я думаю, что сон сильно подкрепил меня. А тем временем солнце садилось и зной уменьшался. Когда, наконец, какой-то отдаленный шум разбудил меня, я вновь ощутил бодрость и охоту к деятельности. Я протер глаза и потянулся. Встал на ноги — они немного затекли — и решил тотчас же возобновить поиски. Положив золотые брусья себе на плечи, я вылез из котловины золотоносных скал.

Солнце стояло ниже, несомненно много ниже, чем прежде. Воздух был гораздо прохладнее. Я понял, что, должно быть, спал довольно долго. Мне показалось, что тонкая пелена голубоватого тумана уже собирается возле западных утесов. Я вспрыгнул на небольшой скалистый бугор и осмотрел кратер. Нигде не заметно было ни лунных коров, ни селенитов, ни Кавора. Но я мог видеть вдалеке мой носовой платок, развевавшийся на колючем кусте. Я оглянулся по сторонам и прыгнул вперед к следующему возвышенному пункту.

Я продолжал мой путь постепенно расширявшимися полукругами. Это было очень утомительное и безнадежное занятие. Воздух несомненно становился все холоднее, и мне показалось, что тень у подножья западных утесов расширяется. То и дело я останавливался и осматривался, но нигде не видел ни Кавора, ни селенитов, а коров, вероятно, опять загнали внутрь Луны. Я, по крайней мере, не встретил ни одной. Все сильнее и сильнее мной овладевало желание снова встретиться с Кавором. Диск Солнца опустился уже так низко, что его отделяло от горизонта расстояние, не превышавшее его собственного диаметра. Меня угнетала мысль, что селениты скоро закроют свои крышки и клапаны и покинут нас в жертву безжалостной лунной ночи. Мне казалось, что Кавору следовало бы уже прекратить поиски и встретиться со мной для нового совещания. Я чувствовал, что необходимо принять немедленно какое-нибудь решение. Нам не удалось найти шар; больше не было времени искать его, а лишь только закроются все крышки, мы можем считать себя безвозвратно погибшими. Великая ночь мирового пространства опустится на нас — черная пустота абсолютной смерти. Все существо мое содрогалось от ее приближения. Мы должны были вернуться внутрь Луны, если даже нам суждено было быть убитыми при попытке сделать это. Меня преследовала страшная картина того, как мы, замерзнув до полусмерти, стучимся из последних сил в крышку большой шахты.

Я уже больше не думал о шаре. Я думал только о том, как бы снова встретиться с Кавором. Я даже склонялся к мысли, что лучше вернуться во внутренность Луны без него, чем опоздать, разыскивая его. Я прошел большую часть пути по направлению к платку, когда вдруг…

Я увидел шар!

Правильнее будет сказать, что шар нашел меня, а не я его. Он лежал гораздо далее к западу, чем я предполагал, и косые солнечные лучи, отразившись в стеклах, внезапно оповестили о его присутствии своим ослепительным блеском.

В первую минуту я вообразил, что это какое-то новое оружие, пущенное в ход селенитами против нас, но затем я понял…

Я протянул руки, слабо вскрикнул и большими скачками помчался к шару. Один раз я прыгнул очень неудачно, свалился в глубокий овраг, повредил себе лодыжку и после этого хромал при каждом скачке. Я был почти в истерике, я дрожал с головы до ног и чуть не задохся, прежде чем успел добраться до шара. По крайней мере раза три я вынужден был останавливаться, прижимая руки к бокам, и, несмотря на сухость разреженного воздуха, все лицо мое было влажно от пота.

Пока я не добрался до шара, я не мог думать ни о чем другом. Я даже позабыл мою тревогу о Каворе. Наконец при последнем прыжке я с силой ударился руками о стекло. Тут я растянулся, тяжело дыша и тщетно стараясь крикнуть: «Кавор, вот наш шар».

Когда я немного оправился, то поспешил заглянуть сквозь стекло: все вещи внутри показались мне сваленными в одну беспорядочную кучу. Я наклонился, чтобы лучше видеть. Потом попробовал забраться внутрь. Пришлось несколько приподнять шар, чтобы просунуть голову в отверстие люка. Завинчивающаяся крышка лежала на своем месте, и теперь я увидел, что ничто не тронуто и не повреждено. Вещи оказались в том самом положении, в каком мы оставили их, когда выпрыгнули на снег. Некоторое время я был занят исключительно поверкой нашего имущества. Я заметил, что меня колотит сильнейший озноб. Как приятно было увидеть привычный сумрак внутри шара! Просто даже выразить не могу, как приятно. Забравшись внутрь, я присел среди багажа. Я глядел сквозь стекло на лунный мир и содрогался. Я положил на тюк мои золотые дубины, достал кое-какую провизию и поел, — не потому, что мне хотелось, но потому что пища была под рукой. Потом вспомнил, что пора выйти наружу и подать сигнал Кавору. Но вылез не сразу. Что-то удерживало меня внутри шара.